Неро отходит в угол комнаты и наливает себе виски. Под глазами у него темные круги, он выглядит совершенно измученным. За два глотка осушив бокал, он переключает внимание на схемы. Я подсаживаюсь к нему, и его ладонь собственнически ложится на мое бедро. Мужчины что-то обсуждают, но я слушаю их вполуха, потому что знаю — они пришпоривают дохлую лошадь. Николаю удалось добраться до Анны, когда она была спрятана в самом сердце картеля — в месте, которое считалось недосягаемым. Для Николая нет ничего невозможного. Анна не покинет базу, пока он лично не позволит ей выйти. И сделает это он только в одном случае: если вместо нее туда приду я.

Рафаэль встает, произносит какое-то испанское ругательство и, отойдя в противоположный конец комнаты, ударяет ладонью по стене. Сузив глаза, я наблюдаю за ним. Склонившись к моему уху, Неро шепчет:

— Кажется, Рафаэль влюблен в твою сестру.

Рафаэль и моя сестра? Я сжимаю кулаки. Рука инстинктивно тянется к ножу, закрепленному на бедре, пальцы уже касаются холодного металла. Еще один повод врезать ему побольнее — он воспользовался моей униженной, сломленной сестрой.

С ухмылкой Неро прикрывает ладонью мой нож.

— Какая кровожадная бабочка!

Я вскакиваю на ноги и, свирепо буравя взглядом Рафаэля, пересекаю комнату. Все замирают, напряженно ожидая моих дальнейших действий, но я лишь бросаю на него испепеляющий взгляд и выхожу из комнаты. Циферблат часов напоминает: не позднее чем через сорок пять часов и девять минут я должна быть в России, поэтому направляюсь прямиком к оружейной комнате, достаю из кармана ключ и открываю дверь в комнату страха. Здесь хранится все оружие. Взглянув на мониторы камер наблюдения, вижу, что Неро и мексиканцы все еще в кабинете. Беру пистолет сорокового калибра, запасную обойму к нему и засовываю их за пояс джинсов, по соседству с уже торчащим оттуда девятимиллиметровым стволом. Затем открываю ящик за ящиком, натыкаясь на все возможные виды патронов, пока не нахожу то, что мне нужно — пару небольших шприцов. Прячу их в карман толстовки и выхожу из оружейной.

Проходя через столовую, натыкаюсь на Томми. Он вздрагивает и хватается за грудь:

— Господи, разве можно так подкрадываться в темноте?

— Это всего лишь я.

Он гневно сверкает глазами.

— Знаешь, от этого совсем не легче.

Я закатываю глаза.

— Ты такой трусишка.

— Нет. Просто у меня есть инстинкт самосохранения. Ты пока не убила меня, так что…

— Я не убила тебя, потому что ты мне нравишься, — говорю я.

— Видимо, мне следует считать это комплиментом?

— Конечно, — я смотрю на него, и улыбка медленно исчезает с моего лица. В Томми есть какое-то простодушие и наивность — черты, которые ему удается сохранять не запятнанными окружающей его тьмой. Я частенько подначиваю его, но, надеюсь, он не растеряет этих качеств никогда. Хочется верить, что он всегда сумеет разглядеть что-то светлое в окружающем мраке, независимо от обстоятельств. — Оставайся таким всегда, Томми.

Он хмурится.

— У тебя все в порядке?

Я киваю и ухожу. Нет сил думать об этих людях, о жизни, которая у меня была или могла бы быть. Вместо этого я ложусь в кровать, положив один из шприцов под подушку. У меня есть все необходимое, чтобы осуществить задуманное, поэтому я просто лежу, чувствуя, как от волнения сжимаются внутренности. К тому моменту, когда Неро, наконец, приходит в спальню, мои эмоции уже полностью перегорели, и я чувствую себя совершенно опустошенной.

Он забирается под одеяло и, обняв меня за талию, шепчет:

— Morte!

— Да?

— Ты в порядке?

Даже близко нет. — Да.

— Считаю своим долгом спросить, почему Рафаэль до сих жив, — я слышу веселые нотки в его голосе.

— Как только дело будет сделано, он станет моим трофеем. Мексиканский ублюдок. Он не только не уследил за моей сестрой, но и решил охмурить ее.

Неро смеется и целует меня в шею.

— Я даже готов его подержать для твоего удобства.

— Я думала, он твой друг.

— У меня нет друзей, Morte. Есть только шахматные фигуры. И когда они не оправдывают ожиданий, то теряют мою благосклонность.

Господи, он может быть абсолютно бессердечным. И мне это нравится.

Я поворачиваюсь на бок, зарываюсь пальцами в волосах Неро и притягиваю его к себе. Наши губы встречаются. Мне необходимо почувствовать его силу, его жестокость, его сущность — все то, что внушает панический страх каждому, кто слышит имя Неро. Мне необходим мой монстр.

Наши языки соприкасаются, и я со стоном впиваюсь ногтями в затылок Неро. Хочу, чтобы на мгновение он заставил меня забыть обо всем, чтобы позволил мне утонуть в нем и заглушил голоса, кричащие в моей голове. Не разрывая поцелуя, я приподнимаюсь на коленях, а потом сажусь верхом на Неро. Он обнимает меня так крепко, словно никогда больше не отпустит. Оторвавшись от моих губ, Неро целует мою шею, и его губы ощущаются такими твердыми и горячими. Они требуют и одновременно дают. Стянув пальцами пряди его волос, я прижимаю Неро к себе, желая остановить время и навсегда остаться в этих крепких, надежных объятиях. Я всегда была одинокой, всегда рьяно оберегала свою независимость, но появился он, и стало понятно, как важно, чтобы рядом был кто-то и давал ощущение безопасности. И стоит только осознать это… как складывается ощущение, что жить по-другому сродни особо жестокой форме пыток.

Рука Неро проскальзывает между моими ногами, и он шумно втягивает воздух сквозь стиснутые зубы, когда понимает, что на мне, кроме его безразмерной футболки, ничего нет. Его пальцы погружаются в меня, а широко открытый рот прижимается к моему горлу.

— Ты такая влажная, Morte, — выдыхает Неро. Я крепко обнимаю его за шею и закрываю глаза, чувствуя, как его пальцы толкаются в меня глубже. Каждый раз, когда мы с Неро вместе, — это эгоистичное требование полного обладания в сочетании с чем-то первобытным, настоящим, такое чувство, что мне это необходимо как воздух. Быть с Неро — это словно все время ходить по краю, за которым сама суть жизни.

Он сдвигается на кровати, а затем на смену его пальцам в меня погружается член. Руки Неро сжимают мои бедра, направляя их вниз. Тяжело дыша, я прижимаюсь губами к его губам. Сильнейшие, всепоглощающие впечатления. То, что начиналось как кровавая битва, теперь кажется сладчайшей капитуляцией: слияние двух истерзанных войной душ, ласкающих шрамы друг друга.

Я медленно двигаю бедрами вперед-назад. Дыхание Неро учащается, он прижимается ко мне всем телом. С тихим стоном я запрокидываю от удовольствия голову. Он прижимается губами к моему подбородку, а затем они двигаются вниз по шее, пока его зубы неистово царапают кожу.

Губы Неро добираются до моей груди, он втягивает в рот сосок и прикусывает так сильно, что от неожиданности я вздрагиваю и отшатываюсь. С тихим смехом он притягивает меня к себе, зарывается пальцами в мои волосы и приближает свое лицо к моему. Наши губы встречаются. На смену неистовству поцелуев приходит глубокая чувственность. Все те слова, которые ни он, ни я не можем произнести вслух, напряженно повисают между нами.

А если он знает?

Неро обхватывает ладонями мое лицо, вынуждая запрокинуть голову. Наши языки встречаются. При мысли о том, что нужно уйти от него, в груди все сжимается. Я этого совсем не хочу, но реальность такова, что иная жизнь — просто сон, мечта, на которую мы не имеем права. Сейчас я это отчетливо вижу, и, как бы ни было трудно расстаться с мечтой, в какой-то момент мы должны проснуться.

Неро сильнее прижимается ко мне, утверждая свои права на меня, оставляя свое клеймо. Сердце сокращается в груди. Я тоже льну к Неро и чувствую, что распадаюсь на части. Я пытаюсь воздвигнуть вокруг себя стальные стены — они мне необходимы для собственной защиты, — но сердце остается болезненно открытым.

Движения Неро становятся медленными, дразнящими. Он так глубоко, что ощущается частью меня. Волна удовольствия постепенно нарастает, а затем накрывает меня целиком, унося далеко-далеко отсюда. Я прижимаюсь губами к его губам, зажмуриваю глаза и чувствую, как по щеке катится слеза.