Взгляд его льдисто-голубых глаз встречается с моим взглядом, а потом перемещается на стоящего рядом Сашу.

— Ты, — обращается Николай к нему, и в его голосе слышится обвинение вперемешку с разочарованием. — Я дал вам двоим все.

Я… он хотел быть уверенным в моей преданности, но до конца это ему так и не удалось. А вот Саша… Что ж, Сашина преданность была несокрушимой, он был его верным блудным сыном. Пока не стал свидетелем моего падения — падения лучшего бойца «Элиты». Пока не увидел мою любовь к Данте. Это изменило Сашу. Поэтому, когда Николай попросил его собрать сведения о том, действительно ли мой сын находится на территории, контролируемой Рафаэлем, информация, выданная Сашей, ни на минуту не вызвала сомнений в ее достоверности. Все детали сложились в идеальный механизм.

Я делаю глубокий вдох и встаю перед Сашей, прекрасно понимая, что эта ситуация давит на него гораздо сильнее, чем на меня.

— Ты ничего нам не дал. Ты лишил нас всего, — подойдя к Николаю, я смотрю на него холодно и безразлично, прекрасно понимая, что в данный момент взгляды всех находящихся здесь прикованы к нам. Присутствие Неро, стоящего возле машины, ощущается сильнее, чем когда-либо.

Зайдя Николаю за спину, я с силой бью его по ногам, и он со стоном падает на колени. Схватив за подбородок, я вынуждаю его повернуть голову и взглянуть на четырех убитых мною бойцов «Элиты».

— Знаешь, Николай, почему ты здесь?

Он ничего не отвечает и просто пытается освободиться от моей хватки. Я сгребаю в кулак волосы на его затылке и с силой запрокидываю голову Николая, угрожая сломать шею.

— Ты здесь, на коленях, чтобы ответить за свою самонадеянность. Ты считал себя непобедимым под защитой своей армии. Под защитой своих детей, — я разжимаю руку, освобождая его от своей хватки, и делаю шаг назад. Саша протягивает мне два ножа, я беру их и бросаю на землю. Они с громким звоном падают прямо перед Николаем.

— Бери! — выплевываю я и разминаю мышцы шеи поворотом головы вправо-влево. Сделав несколько шагов в сторону Неро, я возвращаюсь и в ответ на бездействие Николая повышаю голос: — Твою мать, бери их!

— Значит, ты решила убить меня, выдав этот поединок за честный бой?

Я фыркаю, а Неро с низким смехом говорит:

— Этот поединок при всем желании не сделать честным. Ты в любом случае умрешь.

— Ты отнял у меня ребенка, а уже на следующий день выставил против одного из лучших своих бойцов, — охваченная гневом, я с трудом сдерживаю желание выстрелить ему прямо в лицо. Закрыв глаза, я вспоминаю, как он оставил меня лежать привязанной к кровати, а сам забрал ребенка, повернулся ко мне спиной и просто ушел. — Поэтому, Николай, на этот раз ты сам будешь сражаться изо всех сил. Ты узнаешь, что значит биться за собственную жизнь.

На короткий миг наши глаза встречаются, и он, скрипнув зубами, хватает ножи, вскакивает на ноги и бросается на меня. Я встречаю его с улыбкой и абсолютно неподвижно. А в последнюю секунду молниеносно перехватываю его руку, и удар Николая не находит цели. Заведя ему руку за спину, я ломаю ее. Нож выскальзывает из ослабевших пальцев, и я, подхватив его на лету, вонзаю лезвие в плечо Николая. Он кричит от боли, а я улыбаюсь.

Николай извивается, беспорядочно размахивая вторым ножом, но все эти телодвижения — не более чем отчаянные последние усилия человека, понимающего, что судьба его решена.

Сделав несколько шагов назад, я наношу ему быстрый удар кулаком в горло. Он задыхается, а я забираю у него второй нож и вонзаю в другое плечо. Убивать мне всегда было легко. Мне это нравилось, потому что хорошо получалось. Но это всего лишь работа. Я не заставляла свои жертвы мучиться. А сейчас…это уже не работа. И я хочу, чтобы он страдал. Я желаю ему такой боли, какой не желала никому и никогда.

Он пошатывается на слабеющих ногах, кровь хлещет из ран в обоих плечах, и, глядя на меня, произносит с болезненной гримасой:

— «Братва» объявит на тебя охоту, голубка.

Покачав головой, я подхожу к нему вплотную, так близко, что ощущаю во рту металлический привкус от запаха его крови.

— Вряд ли. В конце концов, когда ты умрешь, они снова будут беспрепятственно торговать оружием и наркотиками, — приподняв брови, я хватаюсь за рукояти обоих ножей, выдергиваю их из плеч Николая и молниеносным движением вспарываю его живот крест-накрест, от ребер до бедренных костей.

На лице Николая появляется ошеломленное выражение. Глаза его удивленно расширяются. Он хрипит, захлебываясь кровью в горле, и падает на землю, открывая рот и дергаясь, словно выброшенная на берег рыба. Я присаживаюсь рядом с ним на корточки.

— Прощай, Николай, — и, подняв в воздух клинок, вонзаю в его горло с такой силой, что разрезаю шейные позвонки.

Вот и все. Остатки воздуха покидают его легкие, и я без сил падаю на землю, глядя на лежащее передо мной безжизненное тело. Подняв голову, я оглядываю тех, кто все это время не сводил с меня глаз. Тех, кому он причинил боль. Разрушил семьи. Забрал детей. Сломил дух.

Он заслужил смерть.

Правосудие свершилось.

И, наконец-то… наконец-то, я свободна.

Эпилог

Неро

Месяц спустя

Затушив сигарету, я встаю из-за стола и выключаю лампу. До поздней ночи я разгребал последствия смерти Николая: договаривался с Чезаре и с русскими. Похоже, они готовы замять это дело, если мы позволим им торговать оружием на нашей территории. Чезаре согласился на это, так что пока мне придется смириться… по крайней мере, до тех пор, пока старик не испустит дух.

Поднимаюсь по лестнице и, как делаю всегда перед сном, заглядываю к Данте. Уна здесь. Она сидит в кресле, подложив под голову диванную подушку, и баюкает сына. Я даже не слышал, как она вернулась. Не так давно они с Сашей ушли на работу — убить по-быстрому, как они это называют. Однажды убив, ты остаешься убийцей навсегда. Это хорошо оплачивается и успокаивает кровожадную натуру Уны. Но этот долбаный Саша никогда не пользуется лифтом, потому что… цитирую: «Это идеальное место для засады, просто ждущее своего часа». Кому такое придет в голову? Но он настаивает на том, чтобы пользоваться только лестницей. А еще ему каким-то образом удается обманывать мою систему сигнализации. Они с Уной передвигаются, как гребаные призраки, поэтому я никогда не знаю, когда и где один из них появится.

Костяшки пальцев Уны сбиты, волосы и шея забрызганы кровью. Моя кровавая королева, укачивающая свое дитя. Данте спит, прижавшись к груди Уны пухлой щечкой, и, приоткрыв ротик, шумно сопит. Я улыбаюсь, подхожу и поглаживаю темный пушок на его голове. В ту же секунду мне в висок упирается ствол пистолета сорокового калибра. Ладонь Уны прижимается к голове Данте, словно желая защитить его ушки от звука выстрела.

— Ты когда-нибудь перестанешь угрожать мне оружием? — спрашиваю я.

Склонив голову набок, Уна щурится и смотрит на меня, а потом убирает пистолет под подушку.

— А ты не подкрадывайся так.

— Я и не подкрадывался, — я смеюсь и осторожно забираю у нее Данте, точнее говоря, отрываю от нее ребенка. Она совсем его избалует. Они каждую ночь спят вместе, хотя он прекрасно может спать один. Я укладываю сына в кроватку, на его лице не дрогнул ни один мускул, парень спит как убитый, и, надеюсь, так будет всегда. Я надеюсь, что он будет жить счастливо и беззаботно. С такой матерью, как Уна, он всегда будет защищен от любых опасностей этого мира.

Подойдя к Уне, я наклоняюсь и целую ее.

— Morte, ты же не будешь всю жизнь спать с ним в одной комнате?

— Ты следишь за мной?

Я смеюсь и качаю головой.

— Пойдем.

Уна встает, бросает последний тоскливый взгляд на Данте и, выйдя из комнаты, легким свистом подзывает Джорджа. Тот взбегает по лестнице и сворачивается калачиком рядом с детской кроваткой. Проклятая псина привязана к Данте так же сильно, как и к Уне. Она настаивает на том, чтобы Джордж спал в детской в качестве охраны. Понятия не имею, от чего, черт возьми, этот пес должен защищать моего сына.