Азарина усмехнулась. Стал бы ее кто спрашивать! Не заболел бы отец, выдал бы дочь небось за того, кого посчитал нужным.

— Сосед богат, наверно?

— Да. У него хозяйство большое. Отец думал, я там в роскоши жить буду. А дочка соседова, Гара, сказала, он меня вместо работницы взять хочет. Так что богатство — оно не главное в человеке!

Рина улыбнулась в ответ на эту незатейливую истину.

— А что главное?

— Сердце! Мужчина, он ответственным должен быть! Сильным, рукастым! Чтобы в доме все было починено, а дети за ним, как за каменной стеной бы были. И чтоб семью ценил. И жену уважал. А не как у тижийцев!

— А тижийцы здесь причем? — удивилась Азарина.

— Да просто… неправильно все у них.

Дона Брит медленно встала.

— Правильно-неправильно, время рассудит. А у нас с тобой еще дела есть. Иди-ка на кухню, а то печь погаснет.

Деяна и сама была рада прекратить разговор. Тем более, дел действительно было много.

Вечером хозяйка постоялого двора все же вышла к посетителям, но тарелки-кувшины разносила Дея. Поначалу все спокойно ели, обменивались новостями, шептались о приезжем чиновнике из столицы, который почти всех важных лиц города в кандалах в Стольградские тюрьмы отправил. Потом вспомнили, что скоро Летний Громовник, стали спорить, кто победит в кулачных боях в этот раз. Слово за слово — и двое уже вышли на улицу, чтобы померяться силой. Остальные, похватав со столов тарелки, ринулись смотреть.

Деяна растерянно поглядела на хозяйку. Дона Брит только заметила устало:

— Что с них взять? Мужчины! Им только дай померяться… чем-нибудь.

Седой скорняк, оставшийся в комнате, крякнул, огладил бороду.

— Рина, ты не обидься, девонька… Бабы языками мелют, ты у дона Жар ночевала.

И старик посмотрел на нее с укоризной. Азарина мужчину уважала с детства (даже мечтала когда-то: мне б такого отца!), но в этот раз ответила резко:

— Где я ночую — только мое дело. Никого не касается.

— Ох, Ринка! Доведешь народ до беды!

— Я ни в чью жизнь не лезу! И в моей пальцами грязными ковырять прекратите!

Выкрик получился истеричным. Рина не так хотела ответить, не так! Но кольнуло сердце…

— Я ж не со зла, Риночка, я предупредить. Честь свою, что пятнать? Незамужняя ведь!

— До меня все испятнали.

— Ну что ты! Кто матушку твою и тебя знал, никто не поверит злым наветам. Семья у вас хорошая, благочестивая была, добрая и честная. И мать твоя для каждого ласковое слово находила, и ты завсегда рада помочь была. Нормальные люди над чужим злословием только посмеются. А Яр… Знаю ведь, какими глазами на него смотрела. И сейчас смотришь. Как не кричи, скалкой не маши грозно, а сердце у бабы всегда мягкое. Пожалеть да пригреть норовит. Ты подумай, Ринушка, а нужно ли оно тебе? Мужик сам со всем справиться должен, иначе что ж это за мужик? А честь, не юбка — не отстираешь.

Азарина встала.

— Спасибо за науку, дед. Дея, что встала, уши развесила? Пойдем посмотрим, как там наши гости развлекаются!

Деяна, и правда с любопытством прислушивающаяся к разговору, вслед за доной Брит вышла на улицу.

Мужчины катали друг друга по земле, расходились в разные стороны, опять сходились, рычали, словно дикие медведи. Дею это представление не столько забавляло, сколько пугало. Она отошла в сторону, к порогу дома, ожидая дальнейших указаний хозяйки. Дона Брит, хоть и подошла ближе, а смотрела на творящееся без особого интереса. Посетители, поглощая с прихваченных с собой тарелок, еду, улюлюкали, потрясали ложками и всячески выражали бойцам свое одобрение или негодование.

— А что тут проэсходыт?

Дея вздрогнула, обернулась. Рядом стоял Кагыр, держа в руках мешочек с лесными лечебными травами.

— На одын дэн оставыл… оста-вил — уже драка.

— Это не драка! — поспешила его успокоить девушка. А то степняк полезет молодцев разнимать, покалечит еще кого-нибудь! — Это они силой меряются. Скоро праздник. Летний Громовник. Танцы будут, соревнования разные. Мужчины удаль свою показывают.

— А-а, — протянул тижиец безразлично. И хотел было зайти в дом, но его заметили.

— О! Степняк! Иди сюда, силой померяемся! Да не бойся, мы понарошку, без крови! Иди, вы ж это дело любите!

— Дратся надо за что-то, — хмуро сказал Барот. — А не дла забавы.

И отправился на кухню.

Дея задумчиво смотрела ему вслед.

Бажена бежала. По спине ее тек пот, словно у какой-нибудь крестьянки, но сейчас это ее совсем не волновало. Рассказать! Скорее рассказать девочкам о своей маленькой победе! Теперь, после того, как отец пошел на попятную насчет Бороздки, она поняла, что может многое. Почти все! И платье с атласной лентой, девочки должны похвалить ее платье! И никаких перьев на голове! И айфра! Ей привезут с востока лучшую струнную айфру! Даже если матушка считает, что играть на ней неаристократично! И никто ей не запретит дружить с тем, с кем ей захочется! И она еще погуляет на свадьбе у Старшей Старостинки!

Денька… Ее зовут в деревне Деня. Потому что младшую прозвали Ночкой. Словно корову, право слово! Деревенские нравы…

А Денька… Она…

Она стояла на помосте посреди городской площади и смотрела на Бажену. На Же́не было красивое, яркое платье, семейные драгоценности, на деревенской девке — рубаха. Грубая, темная. Но даже на такой ткани все равно были видны кровавые струи, появлявшиеся, когда хлыст касался Денькиной спины…

— Это ты виновата! — вскричала младшая Старостинка, одновременно нелепо и грозно потрясая пустым ведром. — Ты!!!

Бажена попятилась. И упала в лужу. В том самом единственном красивом платье, что у нее было. Рядом хрюкнула свинья. И Же́на вдруг испугалась. Испугалась так сильно, что ее замутило. Потому что внезапно осознала, что она сейчас думала о платье. О ПЛАТЬЕ! Когда на помосте секли Деньку. Платья было очень жалко, платье было ее давней мечтой. И Старостинку тоже было очень жалко. И под крик боли Бажена схватила подол платья — уже изрядно испачканный грязью, и рванула ткань. И еще. И еще. И еще. Она плакала и рвала самую ценную вещь, что у нее была. Потому что люди должны быть важнее тряпок.

— Тапок? Что она сказала, доктор? Какой тапок?

— Вена Хлад, успокойтесь. Девочка просто бредит. Не обращайте на ее слова никакого внимания.

"Они и так всегда поступают подобным образом."

— И прикажите поменять здесь все, вплоть до ночной рубашки, младшая вена мокрая, словно до сих пор бегает под проливным дождем. Не волнуйтесь, у вас очень сильная девочка, она поправится. Просто эмоциональное потрясение наложилось на физическое перенапряжение, а тут еще этот ливень.

— Какое у нее может быть потрясение? — удивилась Береслава вен Хлад. — Она ушла гулять! Под солнцем! Возле дома!

— Дорогая, ну мало ли, может ей встретился кто-то из деревни. Эти грубияны одним своим видом могут довести приличного человека до глубокого потрясения, не говоря уже об их манерах.

— Анджей, надо запретить ей гулять за пределами сада! Это было так опрометчиво!

Доктор Инт устало вздохнул.

— Как бы то ни было, вены, в любом случае ей нужен покой и уход. Я сделал все, что мог, остальное доделает природа. Бажена хоть и весьма нервная и одухотворенная личность, но здоровье у нее крепкое, так что я уверен, через несколько дней она вполне будет способна танцевать без устали. Жар почти спал, думаю, завтра она придет в себя.

— Вы уверены? Но…

Закрылась дверь, вырывая из мира Бажены посторонние звуки. Какое-то время перед ее глазами проносились малопонятные образы, а потом пришел покой. И обессиленная девушка отдалась на его милость.

***

Окончательно очнулась Бажена под утро. Скинула на пол мокрое одеяло, закуталась в халат и, шлепая босыми ногами по не по-летнему холодному полу, дошла до окна. Занимался рассвет. Над садом вроде бы еще царила ночь, но небо уже начинало светлеть. Словно обещало миру: скоро солнечные лучи согреют все своим теплом. "А будут ли лучи?" — задумалась Бажена. И решила, что должны быть. Должны. Не могут же дожди лить вечно!