Но Бажена думала. И краснела от того, какая она все-таки глупая, не соблюдающая приличия девушка. Точнее, мечтающая их не соблюдать. Что, может быть, было еще хуже.

Родители никогда никуда не отпустят Бажену. В Институт особенно. Даже просто учиться. Отдадут только в руки мужа. И даже тогда, наверно, будут приезжать и давать ему советы, как управляться с женой.

— Нет, — ответил Драгомир. — Этому учит жизнь. Вы тоже научитесь. Я уверен, вы способны увидеть многое. Но сначала вам придется пройти босой по острым осколкам. Истина всегда острее ножа.

— Как будто истина не может быть доброй, — без запала, но все-таки с некоторым вызовом возразила Бажена.

— Не может. Я таких не видел.

— Значит, вам не повезло.

Драгомир улыбнулся.

— Может быть, — как-то слишком покорно согласился он.

Прогудели Медные часы. Бажена машинально сосчитала удары и в ужасе вскочила на ноги.

— Мне пора. Я давно должна быть дома.

Мужчина встал.

— Я вас…

— Нет! — Вена даже руку выставила ладонью к собеседнику, словно пыталась удержать его на расстоянии. — Не надо, мой экипаж рядом.

— Вы обиделись, — не столько спросил, сколько констатировал факт Драгомир.

Бажена посмотрела в темно-зеленые глаза.

— Правда и должна быть острой, разве не это вы говорили?

— Я не хотел, — смутился вдруг мужчина. — То есть не так хотел… Вы хоть поняли, что я сказал потом? Или увидели только одну сторону?

— Я посмотрю еще, — искренне пообещала Бажена. Этот разговор она вспоминать будет еще не раз, это она точно знала. — Потом. Но мне пора. И вам, верно, тоже.

Он поклонился, приняв правила игры, она присела — и покинула чайную. Пересекая шумную вечернюю улицу, Бажена несколько раз обернулась, но ее собеседник был верен своему слову: покинув заведение, он пошел совсем в другую сторону. Же́на не определилась, радоваться тому, с какой легкостью он принял ее отказ, или печалиться, но в любом случае было однозначно хорошо, что кучер не увидит с ней постороннего. Если донесут родителям — они ее выдадут замуж за первого встречного вена, даже если у него на голове будут видны рога, а на ногах — копыта.

Врать родителям — плохо. Это поведение не достойно дочери древнего рода. Это тактика слабых людей. Но как Бажена не старалась всю дорогу найти аргументы, чтобы быть сильной и честной — не смогла. Ей казалось, случайный знакомый — последняя нить, что держит ее над пропастью. Срежь ее — и она сорвется вниз. И как бы ей не хотелось быть прекрасной небожительницей, но она не Иояэ и без крыльев не взлетит. Нет, родители не должны знать о Драгомире. Каким бы ужасным поступком не была ложь — это крохотную долю чего-то личного, этот клочок собственной свободы, она им не отдаст.

Бажена со слезами на глазах выбросила в поле потрепанный букет.

Любая тайна требует жертв. Лишь бы не кровавых.

***

Слуги были безмолвны и печальны. Дом — тих. Кажется, даже петли у дверей не скрипели ни капельки. Если бы не сопровождавшая ее служанка, Бажена, наверно, долго стояла бы у входа в гостиную, набираясь смелости, но ей не дали времени: дверь распахнулась, вынуждая ее шагнуть вперед.

— Добрый вечер.

Отец с матерью сидели на обитом мехом "зимнем" диванчике. На круглом агаримском столе стояли два графина: с водой и с вином, несколько стаканов и гора бутылочек со всякими лекарствами. Бажена шагнула вперед, еще раз присела — очень низко, признавая свою неправоту, но ответа опять не услышала. А когда подняла взгляд — столкнулась со взглядом отца, холодным, как лед.

— Добрый? Неужели? Чем же?

Бажена молчала, смотря в пол. Ядовитый тон делал каждое произнесенное родителем слово острым лезвием. Или плетью. Да, ее били словами, словно розгами. А самое ужасное — они ведь были правы.

— Я… оставила записку…

Мать, уткнувшаяся в плечо отца, нервно всхлипнула. Глава семьи ехидно прокомментировал:

— Да, конечно. Пребывающая в бреду дочь оставила нам записку — какое облегчение! Нас это, конечно, утешило и успокоило мгновенно.

Отец жизни, какая же она дура! Совсем об этом не подумала! Да и учитывая, что без их разрешения Бажена раньше никуда не отлучалась, родители должны были очень волноваться! А она глупостями маялась в городе!

Просто хотела свободы.

Но не такой же ценой! Что же она наделала!

— Мама…

Береслава вскочила на ноги стремительно и ловко, словно кошка. Глаза ее были сухими, но красными.

— Мама? Ты вспомнила это слово, неблагодарная? Что же тебе нужно? Ведь "маму" ты вспоминаешь, только когда тебе что-то от меня требуется! А когда я прошу сделать важное для меня, ты сразу забываешь, что я твоя "мама"!

Неправда! Неправда! Бажене очень хотелось закричать, что все не так, бросится вперед, обнять мать, но как она могла это сделать без разрешения?

Же́на робко шагнула вперед, сглатывая слезы.

— П…

— "Прости"? Конечно! Какое еще слово могло прийти в эту глупую головку? Как все просто: всадила матери кол в сердце, сказала: "Прости," — и ходи счастливая дальше. Нужна обновка — подойди, поластись, а не нужно ничего — можно плюнуть на то, как о тебе беспокоятся, взять без спроса коляску и укатить в неизвестном направлении сразу после болезни. И прямо перед большим балом в Нахолмье. Молодец, ничего не скажешь! Достойную же мы вырастили дочь и невесту, Анджей! Самому тижийскому таджу сватать можно! Она-то его наверно за два дня в могилу сведет, а за неделю — всю его свиту! Играть пристойно на пианино не научилась — зато смотри какой талантище в уничтожении близких людей!

Бажена не знала, что она может сказать в ответ. Она закусила до крови губу, пытаясь не разреветься прямо на глазах у родителей, что было бы вдвойне позорно, и сжала кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони. Ей было очень стыдно, больно и… одиноко.

— Анджей, — мать обернулась к отцу. — Проводи меня до спальни, боюсь сама я не дойду. Здесь нам делать нечего, мы тут больше не хозяева. Наша дочь уже слугами и колясками распоряжается так, словно мы в могиле. Вероятно, задание служанкам на завтра она тоже выдаст сама. И с поваром поговорит сама. И вообще все сделает сама. Наше слово в этом доме больше ничего не значит. Считай, доченька наша нас уже похоронила.

Бажена кинулась вперед, хватая мать за руку.

— Пожалуйста, послушай… Я не хотела… Просто…

Береслава брезгливо выдернула ладонь из тонких пальцев дочери, взяла мужа под руку и покинула гостиную.

— Мама! Да послушай же!

Дверь бесшумно закралась за спинами родителей. Не скрипнула ни одна петля. И дом вдруг снова стал похож на мрачный склеп, погруженный в вечную тишину.

Бажена почувствовала, что ноги ее не держат. Опираясь на мебель, она кое-как дошла до лестницы, долго поднималась по ступеням, пытаясь разглядеть их за потоком слез, но в конце концов добралась до собственной спальни. Упала на кровать и наконец-то в голос разревелась. Сейчас она была готова продать все тайны мира за то, чтобы родители ее простили. Но такой сделки ей никто не предлагал.

***

Береслава закончила наставления и выставила домоправителя за дверь. Едва он вышел, в комнату протиснулись три служанки, несущие большие подносы с ужином. Анджей отложил в сторону газету и пересел с кровати за стол.

— Интересно, куда она ездила?

— К донам Тих, — уверенно ответила Береслава, пробуя суп.

— Кучер сказал?

— Зачем мне кучер, если у меня есть собственная голова на плечах? Ты Бажену не знаешь? Ну куда она еще могла помчаться после болезни? Только туда. Девицы дали ей от ворот поворот, она расстроилась, разнылась и бродила где-нибудь в тяжких раздумьях, пока не опомнилась. Суть в другом: она взяла без спроса коляску. И без разрешения поехала невесть куда. Понимаешь? Такого поощрять нельзя. Тем более накануне большого бала. Эдак она возомнит, что сама может выбирать себе друзей и жениха! Нам такого счастья не надо. Так что пусть девочка хорошенько поплачет, выспится, а перед балом, надеюсь, она будет как шелковая. В конце концов послушание — это добродетель. Которую я все никак не могу ей привить в должной мере! Ну ладно, главное замуж ее удачно выдать. И пусть муж разбирается с ее характером.