Вернувшись в Барселону, я тотчас направилась к регистрационной стойке отеля.

— Я выезжаю. Пожалуйста, приготовьте счет.

— Хорошо, сеньора.

Администратор нажал кнопку звонка, вызывая замену, и прошел к компьютеру, чтобы оформить счет.

В номере я не стала отвечать на телефонный звонок и справляться насчет сообщений, а тотчас подошла к шкафу. Все обтягивающие сексуальные, провокационные наряды, пробуждающие у мужчин фантазии, должны исчезнуть из моего гардероба. На глаза попалось голубое шелковое платье, в котором я появлялась у Мерседес. Теперь, когда я похудела, оно стало свободнее, но все равно обтягивало. Я искромсала его ножницами. Черное платье с глубоким вырезом на спине, фуксиновая блузка, не слишком узкая, но манящего цвета, тонкое белое хлопчатобумажное платье, которое при ярком освещении становилось полупрозрачным. Да, шорты с венецианского пляжа, колготки из лайкры… Порезать все и подготовиться к тем ярким видениям, которые вот-вот появятся перед моими глазами! Не стоит притворяться, будто я все забыла.

… Мне десять лет, я вхожу в свою спальню. На мне голубая пижама с куколками, которую папа купил вчера. Я закрываю дверь и тихо, осторожно поворачиваю ключ… чтобы снаружи никто не услышал. Сижу посреди комнаты, всхлипываю и пытаюсь стянуть с себя пижаму. Дергаюсь, срываю с себя, но меня преследуют запахи его пота и туалетной воды, въевшиеся в кожу.

Я в бешенстве хватаю с полки набивные игрушки, купленные папой, прикрепленные к ним поздравительные открытки падают на пол. Беру Лулу, бурого медведя, своего любимца… Широко раздвигаю его лапы и вонзаю ножницы… снова и снова. Кладу медведей на середину комнаты… на подставке стоит раскаленный утюг… Режу игрушки, жгу их утюгом, комната наполняется запахом паленой шерсти, моей кожи…

… Медведи безропотно терпят наказание. Я беру белого медведя с сердечком в лапах, раздвигаю ему лапы с такой силой, что слышу треск. Медведь, подаренный к дню святого Валентина, должен быть выброшен, уничтожен. Я иду за корзиной для мусора, на которой нарисованы тигрята, но корзина почему-то оказывается белой, а мертвые тигрята лежат на полу. Их животы распороты, везде видна кровь. Это вина Лулу, Лулу. Я топчу Лулу, пока не разрываю ему морду…

… Я больше не плачу… Методично убираю мертвых тигрят. Куколки спрыгивают с пижамы. Я заворачиваю мертвых тигрят в кружевную блузку. Пальцы стынут от холода, почти не гнутся, но я работаю быстро. Беру мертвых тигрят и кладу их в корзину для мусора. Заворачиваю искалеченного Лулу в пижаму и кладу медведя в корзину поверх мертвых тигрят. Теперь никто не увидит страшные останки, лежащие внутри. Они прикрыты кружевной голубой пижамой, пахнущей туалетной водой. Скажу папе, что она разорвалась и пришлось ее выбросить… Это не вызовет подозрений… обычное дело…

… Я подхожу к кровати. Я обнажена. Мороз поднимается от пальцев по руке. Я прижимаюсь спиной к стене… Мне холодно. Чем сильнее я дрожу, тем больше мне хочется… Воспаление легких! Как было бы здорово, если бы начался жар… Если я умру, увижу ли Марию? «Хочу увидеть маму, беззвучно кричу я… Господи, пожалуйста, хочу маму». Я смотрю на линию, где стена соединяется с потолком. Она абсолютно белая. Все вокруг белое. Я продолжаю смотреть, и вдруг стены исчезают. В комнате нет стен, везде одна только белизна.

… Я засовываю руку под подушку и вытаскиваю оттуда пистолет Марии, глажу его, как это делала она… Пистолет холодит мой лоб и руки…

… Ключ в замке поворачивается, входит папа. На нем темный костюм, в руке футляр со скрипкой.

Я прижимаю к груди пистолет Марии.

Папа останавливается, замирает. «Пожалуйста, отдай пистолет, Куколка Бетти, — упрашивает он. — Ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Я люблю тебя, моя маленькая роза. А теперь, моя милая, отдай мне пистолет. Бетти, отдай мне пистолет».

Он стоит совершенно неподвижно.

Лицо Бетти обретает резкость. Это уже не лицо маленькой девочки. Это мое теперешнее лицо. Я поднимаю пистолет и целюсь в отца.

Папа осторожно приближается ко мне. «Элизабет, —молит он, — дай мне пистолет».

Он уже почти рядом. «Ты знаешь, как я любил тебя. Для нас существовали только музыка и балет. Ты знаешь, как сильно ты любила меня».

Я нажимаю спусковой крючок, и комната взрывается.

В тот вечер я нашла подходящую квартиру. Как только хозяйка удалилась с авансом, я заперла дверь и снова обошла свое новое жилье.

Сначала осмотрела гостиную. С окнами во двор, аскетичная, с простыми диваном и столом. Ничто не радовало взгляд — ни цветов, ни бокалов, ни подушек.

В спальне с маленьким окном стояли простая кровать и старый деревянный шкаф. Единственное небольшое зеркало в ванной. Какая польза от зеркал? Все равно не увидишь, что там отражается на самом деле. Четыре стены, безрадостная камера, где я могла набраться смелости и заглянуть в себя. До этого все будет не так.

Я прошла по узкому коридору в гостиную. Квартира казалась почти точной копией той, в которой я жила, когда танцевала в балете и называла себя Бетти. Все эти годы я обманывала себя, притворяясь, что я — Элизабет. Как я могла так далеко уйти от себя самой?

Сначала я убедила всех окружающих, потом убедила себя. Сколько раз я сталкивалась с этим в сценариях, романах? Персонаж защищает себя до тех пор, пока исходный страх не исчезнет. Однако со мной это произошло. Целые куски моей жизни были тщательно стерты из моей памяти. Мария? Он никогда не разрешал мне называть ее мамой. Как она умерла на самом деле? Только ребенок, от которого тщательно скрывали правду, мог поверить, что его мать так быстро умерла от воспаления легких.

Но позже я никогда не пыталась установить истину. Или я и потом отворачивалась от нее? Покинула Америку, а вернулась спустя целую эпоху.

В голове вдруг пригычно запульсировало. Уже много лет я не знала болей, которые испытывала Бетти, но теперь внезапно все вернулось… достань скорее лекарство, или будет поздно… я всегда носила егс с собой… Оно должно быть где-то здесь… в чемодане…

— Нет, не принимай ничего, — крикнула я в пустой квартире. — Что случилось с Марией? Ты должна вспомнить. Тебе известно о пистолете. Она — твоя мать. Как ты могла выбросить ее из памяти? Если примешь лекарство, ты, как обычно, уснешь; когда проснешься, воспоминания исчезнут. Остались заключения коронера, люди, которые, должно быть, знают, друзья из оркестра. Их легко найти. Если ты спросишь о Марии…