Мне снились кошмары, и проснулся я в поту. Но, вопреки своим стараниям, снова уснул и снова увидел чудовищные сны. Не знаю, порождены они моим воображением или заклятием, наложенным на эту землю. Но когда проснулся с больной головой, которая при каждом движении начинала кружиться, было уже утро, а я еще не принял свое главное решение. Остаться здесь, плененным собственной волей, пока смерть не настигнет меня. Осмелиться идти вперед с верой в то, что справедливость вооружит меня храбростью против будущих, показанных Лоскитой. Какой выбор сделать?

Если в Эскоре высвободилось зло, то есть и добро. Я тупо думал о нем. Но к какой силе обратиться за помощью?

Существуют Имена, упоминаемые в молитвах Эсткарпа. Но такие моления очень древни, и их значение большинством людей забыто. Мы привыкли надеяться на свои силы и на помощь мудрых женщин.

У меня есть меч, я умею им пользоваться. У меня военные знания пограничника. Но все это в тот момент казалось мне ничтожным. То, что противостоит мне, не уничтожишь сталью. Что же остается? Обрывки древних знаний, полученные в Лормте; но они так отрывочны, что не могут служить защитой.

И все время в памяти моей возникали три картины, показанные Лоскитой.

Дождь прекратился. Но и солнце не окрашивало высокогорье на востоке своими лучами, небо затянулось низкими тучами. Полоска земли, которую я видел из пещеры, казалась мрачной и безжизненной. На ней росла чахлая растительность, бесформенная, поблекшая. Было также много скальных выступов. Если посмотреть на них внимательно, они производили неприятное впечатление. Легко было представить себе издевающиеся лица, угрожающую когтистую лапу или оскаленную зубастую пасть. Они словно таились под самой поверхностью камня. Только что они были здесь, а в следующее мгновение исчезали — чтобы появиться в другом месте поблизости. Я оторвал от них взгляд, закрыл глаза, чтобы не видеть серый день, и попытался размышлять. Но мысли мои не были четкими. Словно я нахожусь в клетке, мечусь в разные стороны и всюду натыкаюсь на решетку.

Я услышал пронзительный вой, как в каменном лесу, когда нашел шарф Каттеи. Шарф Каттеи — моя рука потянулась к карману рубашки; пальцы ощутили шелковистую мягкость.

Каттея — Каттея, трижды погибшая, и всегда от моей руки. Истинное ли пророчество — волшебство Лоскиты? Или, как говорит мне грызущее подозрение, она всего лишь еще одна преграда на пути к врагу?

Я поел еще немного, отпил из фляжки. Воды осталось совсем мало. Человек может выдерживать голод гораздо дольше жажды. Я не знал, хватит ли мне стойкости оставаться здесь до смерти?

Да и характер не позволил бы мне избрать этот путь бездействия, хотя, возможно, в нем высшая мудрость. Во мне слишком много от моего отца, а может, и от матери; оба они предпочитали идти навстречу опасности, не дожидаясь ее приближения.

Наконец с затекшим телом я выбрался из своей норы и огляделся. Я помнил — вернее, мне казалось, что помню, — как выглядит местность вокруг Темной башни в тех двух сценах, которые показала мне Лоскита. Вокруг ничего похожего. Невдалеке слышно журчание воды.

Пища и вода опасны — таково предупреждение Дахаун. Но, может, если смешать эту воду с тем немногим, что остается во фляжке, опасность будет не так велика. Решение…

Я старался не смотреть на скалы: скрывающиеся в них угрожающие фигуры становились все отчетливей. Я был уверен, что это иллюзия, и не хотел смотреть на них, чтобы это не сказалось на рациональности моей мысли.

Воющий ветер высот продолжал терзать мне слух. Я готов был поклясться, что это крики людей, которые в ужасе зовут на помощь. Мне даже казалось, что некоторые голоса я узнаю. Но, продолжал я говорить себе, ветер в камнях способен производить необычные звуки.

Я постарался вспомнить старинные предания. Такие предания рассказывают салкары. Они верят, что человек не падет мертвым, пока трижды не услышит свое имя в громе битвы. И поэтому я прислушивался, не раздастся ли в вое ветра «Кееемооок».

Некоторые люди, например, Эйдан с окраины Эсткарпа, где сохранились древние обычаи, носят с собой различные талисманы. Однажды Эйдан показал мне камень с круглой дырой и сказал, что если такой подарит любящая женщина, камень будет охранять от несчастий. Эйдан — я многие годы не вспоминал о нем. Где он сейчас? Выжил ли в пограничных набегах, вернулся ли к девушке, которая вложила талисман ему в руку, чтобы камень сохранил его для нее?

Дно ущелья, по которому я пошел, начало опускаться и привело в более широкую долину. Здесь было больше растительности и протекала мелкая речушка; это ее журчание я услышал до того, как начал печально жаловаться ветер. Я посмотрел на воду. И тут же, с быстротой, выработанной годами, службы на границе, укрылся среди камней.

Даже ветер не мог заглушить крики и звон металла. У края воды яростная схватка, и даже в самой воде происходит сражение. Кроганы захвачены в ручье, слишком мелком, чтобы они могли уплыть. Их трое: двое мужчин и женщина. Вокруг них, явно сражаясь на их стороне, несколько мохнатых существ. Противники у них разные. Я видел людей, в кольчугах и темных плащах; эти люди пытались мечами достать загнанного в угол крогана. Выше по ручью группа тасов перекатывала камни и бросала их в воду, чтобы перекрыть поток, который способен помочь водным жителям.

Я увидел, как у одного из кроганов выбили копье из рук, и он упал под ударом меча. И тут кроганы потеряли всякую надежду, потому что в кустах на противоположном берегу показался новый вражеский отряд. Эти враги держали в руках не мечи, а жезлы или посохи, с которых слетали вспышки. Похоже на силовые хлысты зеленого племени. Кроганы и помогавшие им животные упали под этими вспышками.

Один из мечников вошел в воду и начал пинать лежащие тела. Потом схватил женщину за волосы и рывком поднял ее голову, так что стало видно лицо.

Орсия!

По-прежнему держа ее за волосы, воин вытащил покорное тело на берег и потащил по песку и гравию. Те, что были вооружены жезлами, не собирались присоединяться к нападавшим. Я видел, как отряды обменялись жестами, и люди с жезлами исчезли в кустах.

С гортанными криками подбежали тасы и набросились на тела, еще лежавшие в воде. Я видел на войне много жестокости. Но это было настолько ужасно, что я старался не отводить взгляда от того места, где лежала Орсия…

Не знаю, были ли мертвы упавшие в воду кроганы, но тасы постарались, чтобы они и их мохнатые помощники больше никогда не встали. Утолив свою ярость, но не насытившись, они направились к Орсии и стоявшим около нее мечникам. Предводитель тасов протянул окровавленные когти и вцепился в одежду девушки, собираясь оттащить ее, чтобы свора могла ее пожрать.

Но один из мечников предупреждающе взмахнул оружием. Предводитель тасов испустил пронзительный вопль. Ясно было, что он рассержен.

Снова взметнулось лезвие, описав круг пошире, и тас отступил. Он громко кричал, плевался и скалил зубы; слюна из широко раскрытой пасти падала на шерсть рук, на выпуклую грудь и живот.

По приказу предводителя мечников двое из них направились к тасам. Они были уверены в себе, высокомерны, презрительны, и жители подземных нор не устояли. Они торопливо схватили останки, окрашивавшие ручей красным, и, потащив с собой ношу, на которую не хотелось смотреть, ушли вверх по течению. Их предводитель шел пятясь, стуча себя в грудь и издавая гневные крики.

Глядя, как один из мечников поднял неподвижное тело девушки и взвалил себе на плечо, я опустил руку на рукоять меча. Она явно жива.

Другой рукой я опирался на камень, приподнимаясь. Их пятеро. Пусть тасы уйдут подальше… пойду за ними по течению… подожду возможности и…

Я не мог пошевелиться!

Нет, я мог стоять, трогать меч, поворачивать голову, чтобы посмотреть вслед тем, кто унес с собой Орсию. Они ушли открыто, не осматривая местность, как люди, идущие по собственной земле, где они в безопасности. Я мог все это сделать. Но идти за ними — нет!