— Книги о заклинаниях, которые я когда-то читал. Например, заклятие, отвращающее железо.

Его друзья испуганно переглянулись.

— Нельзя же полагаться на такие вещи, — сказал наконец Берси терпеливым тоном, который он использовал крайне редко — только когда что-то очень глубоко переживал. — А если бы он не промахнулся?

— Жаль, что он этого не сделал.

— Бенджамен, послушайте… — начал Люк, но Ланграль перебил его:

— И что мне делать теперь? Обратно на свой чердак? Что я без нее? Я даже пить не умею, в отличие от него…

Он кивнул в сторону Шависса, лежащего на полу, с задумчивым выражением, без прежней ярости.

— Идемте скорее отсюда, — заторопился Люк, которому высокий дар поэта совсем не мешал иногда быть весьма практичным и благоразумным. — Если я хорошо представляю замыслы этого мерзавца, на всякий случай поблизости прячется целый отряд.

Шависс неожиданно захрипел и пошевелил рукой, из последних сил потянувшись к груди. Его пальцы судорожно скребли и стискивали ткань, словно он стремился что-то достать, или, наоборот, спрятать поглубже.

— У него там какое-то письмо, — уверенно сказал Берси, глядя на белый край конверта.

— А вдруг нет? Вдруг он тоже тайно писал стихи, а теперь старается скрыть их от меня, как от соперника в поэтическом искусстве? Так или иначе, я просто должен познакомиться поближе с его творчеством.

Люк присел на корточки и без особых церемоний отпихнув руку Шависса, осторожно вытянул у него из-за пазухи две сложенные бумаги. На одну он глянул мельком и отбросил на покрытый стебельками соломы пол со словами: "Ему она больше не понадобится". Зато вторую он прочитал более внимательно, все больше поднимая свои изящно выгнутые брови.

— Посмотрите и вы, Бенджамен, — сказал он наконец. — Я знаю вашу нелюбовь к чтению чужих писем. Но мне сдается, вам оно тоже покажется любопытным. Тем более, что это не письмо, а скорее приказ по тюрьме.

Женевьева проснулась от звука отпираемой двери. Она лежала под окном камеры, свернувшись клубочком и натянув на голову край плаща. Полночи она пролежала так, чувствуя, как слезы непрерывно текут по щекам и попадают в уши, но так как подозревала, что в глазок на двери камеры часто заглядывают, то закрыла лицо, чтобы не радовать своих тюремщиков.

Сначала она не могла понять, что с ней произошло там, на мельнице. Уверенная в себе и гордая Женевьева де Ламорак сдалась без боя, позволила отвезти себя в тюрьму, словно жертвенное животное. Примерно полчаса она металась по камере и даже пару раз сильно рванула себя за волосы, но потом сознание того, что Ланграля действительно нет, навалилось на нее с новой силой, и она перестала что-либо чувствовать, кроме бесконечной тоски.

Какой тогда смысл во всем этом? Куда-то бежать, опять переодеваться, скрываться, притворяться, играть какую-то роль? Зачем ей все это? Бесконечные битвы, мелькание шпаги, красные физиономии гвардейцев, мокрая лошадиная шея, за которую она держалась обеими руками, вспарывающие темноту хлопки выстрелов, погоня и пыль — все это приносило ей радость, пока она знала, ради кого живет. Пока, стоило ей оглянуться через плечо, она видела человека с лицом, напоминавшем лицо короля в изгнании. Пусть даже он не любил ее. А что ей оставалось делать сейчас?

Женевьева моргнула слипшимися от соли ресницами, постепенно просыпаясь. Сейчас она вообще ничего не понимала и не чувствовала, медленно всплывая из глубины, где не видела снов. С трудом она сообразила, что дверь ее камеры открыта, а на пороге стоит темная фигура, завернутая в длинный плащ. Человек в форме гвардейского офицера. Но не Шависс — он гораздо выше и стройнее. Шляпа надвинута на глаза.

— Графиня де Ламорак? — спросил незнакомый гвардеец низким голосом.

— Доказательств представить не могу, — пробормотала Женевьева, садясь на полу и запуская пальцы в спутанные волосы. Тело отчаянно кричало о том, что спать на каменном полу очень больно. — Если поверите мне на слово, то да.

— У меня приказ, — сказал гвардеец, — перевести вас из Ша-Лейна в Фэнг. Собирайтесь.

— Вы что, думаете, что я буду укладывать в дорожные сумки кринолины и платья на три перемены в день? — Женевьева хрипло фыркнула. — Можете считать, что я готова. А где господин Шависс? Опять занят неотложными делами? Я была уверена, что он никому не уступит чести лично приехать за мной.

— Господин де Шависс… — гвардеец чуть замялся, — он сейчас далеко.

— Фэнг — это замечательно, — сказала Женевьева, поднявшись. — Давно мечтала там оказаться.

"По крайней мере, это не личная усадьба господина Моргана, — подумала она, натягивая дорожные ботфорты. Ее немного шатало, и сознание еще было слегка затуманено от слез. — Ты лучше подумай о тактике ближнего боя без всякого оружия. Когда они все на тебя набросятся. Ох, Скил, мало хороших советов ты мне подарил — ты, видимо, даже не предполагал, что такие ситуации бывают. Прокусить себе вену? — она оценивающе посмотрела на отчетливо видную синеватую жилку на запястье. — А если не получится? Это тебе не собаке горло перервать".

Гвардеец чуть посторонился, пропуская ее. Она так и не смогла разглядеть его лица, настолько глубокой была тень от шляпы. С другой стороны, она и не пыталась. Она была вполне согласна с тем, что в настоящую тюрьму ее сопровождает существо без лица и со странным, словно искусственным голосом.

"Неужели Морган научился делать человеческие куклы?" — подумала она вскользь и замолчала.

У ворот Ша-Лейна, где в непривычно длинном поклоне застыли комендант и стражники, опасаясь разогнуться, стояла темная карета с решетками. На козлах сидел маленький гвардеец, привычно ласково причмокивая лошадям. Сзади болтался еще один конвойный на лошади, тоже в темно-красном мундире.

— Садитесь в карету, графиня, — сказал ее спутник.

Женевьева медленно приходила в себя. Слишком медленно — и уже поздно.

— Странно, — сказала она. — Я думала, вы потащите меня на веревке за вашей лошадью.

— Садитесь в карету, — терпеливо повторил гвардеец, словно не обращая внимания на ее выходки.

На скулах Женевьевы медленно проступили два темных пятна.

— А вы собираетесь ехать со мной? Вы попросили у Моргана пожизненного обеспечения вашей семье, если вдруг что? — сказала она, увидев, что странный гвардеец берется за дверцу кареты.

— Не говорите глупостей, — он равнодушно пожал плечами и дернул за шнур у занавески. — Поехали. Старая дорога, после развилки направо.

Женевьева забилась в угол, начиная снова впадать в безразличие, и молча уставилась на однообразную дорогу красно-бурого цвета. По ее обочине росли редкие цветы, высохшие от постоянно летевшей на них пыли. На эти цветы и желтоватую траву она и смотрела, не отрываясь, находя в этом смутное утешение. Карета проехала развилку и повернула, направляясь к лесу. Последний раз мелькнул силуэт замка Ша-Лейн с двумя разными башнями — толстой квадратной и высокой с тонким шпилем. Неожиданно над толстой башней появился язык пламени и сероватый дым, быстро завивающийся от ветра.

— Эй! — крикнул скакавший за каретой конвойный. — Они заметили! Быстрее!

Женевьеве его голос и манера чуть картавить показался странно знакомым.

Сидевший напротив ее гвардеец глубоко вздохнул.

— Увы, — сказал он, — значит, эффектного появления не получится.

Он стащил с головы шляпу и повернулся к Женевьеве лицом. Тем самым лицом, которое она видела в бреду и навстречу которому выныривала из темноты, куда падала в лихорадке. Тем лицом, которое наклонялось над ней, когда она лежала на полу с простреленной грудью. Но сейчас на нем была нескрываемая радость. Он улыбался — что вообще было странным для человека, хранившего абсолютную невозмутимость даже в сражении.

Он смотрел на побледневшую Женевьеву, прижавшуюся к стене, и улыбка медленно сходила с его лица.

— Графиня… То есть… Вьеви… Что-то случилось? Вы мне не рады?