Ланграль только пожал плечами, считая разговор бессмысленным.

— Ради справедливости! — пылко воскликнул Берси.

— Между прочим, в Круахане стало очень скучно, — вальяжно заметил Люк. — Последних гвардейцев, более или менее умеющих держать шпагу в руках, вывели из строя вы, милейшая графиня, при незначительной помощи этого несчастного, — он кивнул в сторону Ланграля. — Кроме того, мне что-то подсказывает, что женщины в Валлене гораздо больше оценят тонкую душу настоящего поэта.

— В общем, выезжаем, — буднично подвел итог Ланграль. — Люк, иди в конюшню, выведи трех лошадей и жди нас за оградой.

— И вы его отпустили одного? — потрясенно спросила Женевьева, глядя вслед быстро исчезающей за углом маленькой фигурке. — А если его попытаются остановить?

— По странной случайности, дорогая графиня, каждый, кому приходила в голову мысль остановить Люка, умирал раньше, чем мог ее додумать до конца. Не говоря уже о том, чтобы привести ее в исполнение. Так что лучше подумайте о нашей судьбе. Первый патруль за поворотом.

— Но вы же ранены! — почти крикнула Женевьева, наконец полностью осознавшая, что им предстоит. — Вы не сможете…

— В том, что они меня только ранили, и заключалась их роковая ошибка, — сквозь зубы процедил Ланграль, вытаскивая шпагу из ножен левой рукой. Было видно, что ему это не очень приятно, но его глаза загорелись опасным огнем. — Лучше было бы меня убить на месте. А теперь я постараюсь доставить им немало сладостных мгновений, поверьте мне.

Первый заслон они преодолели довольно легко, если не считать того, что гвардейцы подняли тревогу, и теперь впереди их ждала веселая встреча. Они бежали по дорожкам сада, направляясь к задней калитке — Ланграль, хорошо знакомый со всеми явными и тайными путями, вел их уверенно. Сумерки наступили как-то мгновенно, хоть и не до конца стемнело, но тени резко удлинились.

Еще издали Женевьева быстро посчитала всех маячивших у ограды, и невольно на секунду замедлила бег.

— По крайней мере, нас уважают, — заметил Берси со странным удовлетворением в голосе.

Женевьева поудобнее перехватила рукоять шпаги. Ее снова охватило такое же непонятное чувство, которое она впервые испытала на площади, когда дралась, защищая раненого Ланграля — смутный восторг и упоение боем, какого она никогда не испытывала раньше. Айнские князья постоянно сражались друг с другом исподтишка и открыто, и телохранители совсем не напрасно получали у них свое неплохое жалование. Но поднимая шпагу в Айне, Женевьева просто равнодушно оценивала противника и стремилась побыстрее с ним покончить, как ее учил Эрнегард в свое время. Сейчас же ей невольно захотелось, чтобы схватка длилась дольше, потому что она точно знала, что пока она держит шпагу в руках, темные глаза будут следить за ней не отрываясь. Пусть так, пусть хотя бы в бою, пусть только пока ей грозит опасность, но он все-таки смотрит на нее.

Берси тоже сражался напоказ, но его усилия были гораздо более тщетны — Женевьева совсем не глядела в его сторону, несмотря на то, что он в своих бурных натисках превзошел сам себя. Ланграль двигался подчеркнуто аккуратно, как в фехтовальном зале, но поскольку он держал шпагу в левой руке, противников это все равно смущало.

В какой-то момент он повторил один из приемов Женевьевы, нырнув под руку противника и быстрым движением выбив у него шпагу. Она широко раскрыла глаза, и воспользовавшись этим замешательством, Ланграль схватил ее за рукав и потащил за собой.

— Быстрее, иначе они перекроют городские ворота!

Мокрые ветки кустов ощутимо хлестнули ее по лицу, и капли посыпались на шею, заставив поморщиться. Некоторое время она просто бежала за Лангралем по каким-то зарослям, стараясь ровно дышать, потом внезапно ткнулась лицом в бок лошади и сама удивилась тому, насколько быстро всунула ногу в стремя, и чьи-то руки подтолкнули ее в седло…

— Эй, не спите там, — услышала она голос Люка и поняла, что прижимается к шее коня, отпуская поводья. Маленький отряд галопом пронесся по Новому мосту и вылетел в ворота прежде, чем стражники успели что-либо сообразить.

— Вот что интересно, графиня, — услышала она рядом с собой голос Ланграля. Ветер свистел у нее в ушах, а его интонация звучала так же ровно, как на дворцовом рауте. — Вы в совершенстве владеете техникой беспощадных. Я, разумеется, не буду спрашивать, при каких обстоятельствах вам удалось ее постичь. Но вы ни разу не употребили ни одного смертельного приема, и это удивляет меня гораздо больше.

— Я тоже не стану спрашивать, откуда вам известен по крайней мере один прием этой же школы. — прокричала Женевьева. — Он, может, тоже не самый убийственный, но его не открывают первому встречному.

— Я с легкостью могу вам ответить. Мне его показал один человек, он называл себя простым учителем фехтования, но вряд ли он на самом деле им был. Он пообещал, что этот прием не один раз спасет мне жизнь, и оказался абсолютно прав. До сих пор не понимаю, почему он мне его показал — ведь беспощадные ничего не делают из простого чувства симпатии.

— Его звали Эрнегард?

— Похоже, что у нас с вами были общие учителя, графиня.

— Да, — Женевьева опустила голову, и некоторое время они скакали молча, только копыта мягко стучали по пыльной дороге. — Были.

— С ним случилось что-то плохое?

— Он помог мне бежать из нашего замка, когда его захватили гвардейцы. Он отдал мне запасную лошадь и шпагу, а сам остался драться с двадцатью.

— Если когда-нибудь у нас будет время, графиня, — вмешался Берси, — вы не откажетесь рассказать, как вообще вам удалось спастись? Все в Круахане были уверены, что вы погибли при штурме.

— Я расскажу. Но только если вы все перестанете ко мне обращаться так официально. Вы же сами сказали, — Женевьева обернулась к Люку, ища поддержки, — будто нас теперь многое связывает. — Они как раз проезжали узкий деревянный мост, поэтому лошади невольно замедлили бег. — И у нас еще столько предстоит впереди. По крайней мере, до Валлены… никто не знает, что будет потом, я хотела бы, чтобы вы считали меня… своим другом.

— Я буду только счастлив, — наклонил голову Люк, и даже в сумерках были хорошо заметны озорные искорки в его глазах. — А уж как Берси обрадуется, трудно передать словами. Смотрите только, чтобы он не попытался злопотреблять священными узами дружбы.

— Я тебе шею сверну, — ласково пообещал Берси, но так как их разделяла лощадь Женевьевы, то эти слова так и остались простой угрозой.

— А вы? — Женевьева повернула голову к Лангралю.

Тот пожал плечами со своим обычным равнодушным спокойствием.

— Если это вам доставит удовольствие, пожалуйста. Но я бы на вашем месте подумал о более насущной задаче, которая стоит перед всеми нами.

— Какой задаче?

— Остаться в живых.

— Что мне в вас особенно нравится, Бенджамен, это несокрушимый оптимизм, — пробормотал Берси.

— Ланграль страшный человек, — заметил Люк, заговорщицки наклонившись к Женевьеве. — Я, конечно, его нежно люблю, но иногда он меня просто пугает.

Женевьева закусила губу и выпрямилась в седле. Они вырвались на открытое место и одновременно пришпорили коней. Над дорогой медленно вставала розово-желтая луна, освещая редкие рощи, пригибающуюся под ночным ветром траву и четверых всадников, несущихся во весь опор. Впереди была ночная скачка, когда ничего не видишь перед собой, кроме ушей коня и темной полосы дороги. И Женевьева была счастлива, что все сосредоточились на скачке, и никто не видит ее лица, по которому катятся слезы.

Впрочем, может, они были от встречного ветра?

Круахан. 2035 год

В том году лето в Круахане наступило неожиданно, хотя обычно оно никогда не торопилось, неохотно меняя мрачно-серый цвет дождливого неба на относительно синий. Но в этот раз жара нагрянула внезапно и выбила жителей города из привычной колеи. Все они забыли повседневные дела и отправились бродить по берегам единственной в округе речки Круаху, название которой в народе сокращали до Кру, что вполне соотвествовало ее незначительным размерам. Но сейчас все были рады наличию хотя бы такой воды, устраивали купания и пикники на полянах, кто побогаче — катались на колясках, одним словом — предавались блаженному безделью, оправдывая это редкой погодой, которая неизвестно, повторится ли еще в их жизни.