Правда, заметил это, наверно, только Мануэль, имевший обыкновение проводить полдня в гардеробной и с полувзгляда угадывавший изменения в костюме, а значит, и в настроении ближних. Остальные видели только насмешливый серый взгляд и сжатые губы Рандалин, магистра Ордена Чаши, быстро подмечали неизменный клинок на боку и машинально положенную на него руку и начинали беспокоиться еще больше. Неужели война? Но чужой орден входит в Валлену под мирным флагом. Или это решили старейшины, а Чаша против? Если чашники решат уйти из города, что же тогда будет?

Рандалин же вообще не чувствовала, какое у нее выражение лица, она с великим трудом удерживала себя на месте, среди своих, ей хотелось побежать, растолкать толпу, броситься на самый край пристани по мосткам, так чтобы прямо над ней навис высокий почерневший борт корабля, чтобы глаза наконец смогли разыскать среди одинаковых фигур в темно-синем знакомое лицо, перечеркнутое шрамом, с темными волосами, падающими на лоб, чтобы она могла броситься к нему, убедиться, что он жив, что под камзолом нет ран, вдохнуть запах дыма, впитавшийся в плащ и в волосы. Пресвятое Небо, пусть он только будет жив, пусть все, что угодно, но только бы он был жив. Она неожиданно вспомнила, как ее корабли входили в гавань, и как женщины, застывшие на мостках, с изменившимися лицами падали на грудь тем, кто приходил с ней. Теперь она знала, что чувствуют те, кто ждет приходящих с моря. Только вот приходящих сейчас никто не ждал. Кроме нее.

Она почувствовала, что пальцы до боли сжимают эфес клинка и поспешно сняла их с рукояти. Санцио дышал ей в спину, оскорбленным ритмом своего дыхания напоминая, кто она и что сейчас в гавань Валлены заходит корабль враждебного им ордена. Ее глаза метались по палубе корабля, но он развернулся окончательно, стало плохо видно, что там происходит, было только понятно, что брошен якорь и спускают шлюпку, которая должна подойти к самой парадной лестнице. Чтобы отвлечься, Рандалин посмотрела на остальных. Герцог Мануэль нервничал, как всегда, когда приходилось общаться с незнакомыми людьми, и подставлял лицо под взмахи огромного веера. Магистрат спокойно переговаривался, делая вид, что не слишком замечает приближающуюся шлюпку. Многие придворные открыто пялились на нее, и большинство со странным выражением лица. Своих воинов она не видела, они большей частью стояли за спиной, но их удивленную обиду ощущала с легкостью, как сгустившийся сумрак. Их Рандалин больше была не с ними, и понять это было трудно.

Я хорошо видел все это с флагманского борта. Мы готовились сесть в шлюпку, которая должна была причалить к нижним ступенькам парадной лестницы. Я прикинул расстояние, которое нам предстоит преодолеть до верхней площадки, и шумно вздохнул.

Мы — это Гвендор, Бэрд, Жерар, Жозеф и я. Из нас пятерых я единственный страдал только от усталости и от легкой царапины на плече. У Жерара голова была замотана грязной тряпкой в засохших бурых разводах. Бэрд заметно хромал, Жозеф держал руку на перевязи. Что касается Гвендора, то внешне он смотрелся совершенно потрясающе. Его темно-синий орденский камзол, позаимствованный уже на корабле вместо тюремных штанов и рубашки, был весь изорван шпажными ударами и покрыт темными пятнами. Он выглядел бы полным оборванцем, если бы кто-то из воинов не набросил ему на плечи новый белый плащ, отороченный мехом. Он носил, не скрывая, цепь Великого Магистра, и в руках держал парадную шпагу в украшенных золотом ножнах, о которую опирался, как на трость.

Но в лице его было не больше краски, чем у белоснежного меха на его плаще.

Мы вчетвером напряженно смотрели ему в спину, каждую секунду ожидая, что он упадет и считая ступеньки лестницы. За несколько часов до прибытия мы с Жераром положили новые повязки на его бесчисленные раны, потратив половину бинтов, корпии и мазей, которые мне вручила с собой Рандалин, провожая к лодке. Но все было надежно скрыто под камзолом. Хуже всего выглядела его искалеченная рука, поврежденная еще в тюрьме от сырости и кандалов. Видимо, из-за этого у него открылась лихорадка. Я с трудом представлял, как он держится на ногах.

И как всегда, он ничего не велел никому говорить. Особенно Рандалин.

Ступив вслед за Гвендором на лестницу, я внезапно поймал отчаянный взгляд из толпы воинов Чаши. Рандалин сделала движение вперед, но удержалась, только глаза наполнились бесконечной тревогой. Она оглянулась вокруг, на стоящих рядом с ней угрюмых Джулиана и Санцио, на магистра Олли, который рассматривал нас с исключительным любопытством, на сомкнутые ряды собственных воинов, на первом плане которых маячила значительная фигура Видарры, сложившего мощные руки на груди. Но никто, кроме нее, ничего не заметил. Все видели только немного усталого, но гордого победителя.

Герцог Мануэль обожал эффектные сцены. Ему казалось, что это очень красиво, когда пятеро воинов поднимаются по длинной лестнице, а восторженный народ на протяжении всего пути им рукоплещет и бросает цветы.

Цветов почему-то никто не бросал. Все наступали друг другу на ноги и вытягивали шеи, но пока еще не знали, как себя вести с крестоносцами.

Гвендор благополучно преодолел всю лестницу и остановился напротив помоста, строго перед креслом, на котором восседал великолепный Мануэль. Его лицо не изменилось, даже при взгляде на щеки и ресницы Мануэля, с которых герцог с сожалением стер половину краски, и воротник размером по метру с каждой стороны. Рандалин опять рванулась вперед и опять сдержалась — ей показалось, что он прилагает огромные усилия, чтобы не упасть.

— Высокородный герцог, — сказал Гвендор, и сразу наступила полная тишина. — Достопочтенные старейшины и Совет Валлены! Мы благодарны вам за то, что позволили войти в ваш город. Уверяю, что вы не раскаетесь в своем поступке и что мы не причиним вам большого беспокойства.

— Для нас большая честь принимать победителя Битвы у Островов, — с изысканной улыбкой произнес Мануэль. — Мы наслышаны о ваших подвигах.

— Наверно, молва преувеличивает, как всегда.

— Послушайте! — Рандалин наконец протолкалась к помосту. — Ему же плохо! Вы, что не видите? Помогите ему, кто-нибудь!

Гвендор посмотрел в ее сторону таким ледяным взглядом, что остатки слов замерзли у нее на губах.

— Вы опять что-то путаете, миледи Рандалин, — сказал он спокойным тоном. Если бы я не видел его раны своими глазами, я тоже смутился бы так же, как Рандалин. — Я понимаю, что моя внешность вызывает у вас испуг, но тут я ничем не могу помочь. А чувствую я себя превосходно, особенно сейчас, когда ступил на землю Валлены.

Он почти не глядел в ее сторону, еле шевеля бескровными губами.

Рандалин отшатнулась. Несколько мгновений ее глаза недоверчиво обшаривали его лицо. Краска выступила на ее щеках, и она опустила взгляд.

— Простите меня, Великий Магистр, — в ее голосе почти не звучало иронии, — видимо, у меня сложилось о вас неверное впечатление.

— Великий Магистр, — глава Совета старейшин Понтиус выступил вперед, оттесняя всеобщее внимание от Мануэля и Рандалин и показывая одновременно, кто истинный властитель города. — Вы имеете право отнести своих раненых на берег в странноприимные дома, где им будут рады. Вы имеете право вести открытую торговлю в гавани Валлены. Мы будем рады услышать от вас последние новости и обсудить положение, которое сложилось сейчас на Внутреннем Океане. Полагаю, что ваши мудрые советы будут как нельзя кстати.

Гвендор снова склонился в безупречном поклоне. Великое Небо, как я боялся, что он не сможет выпрямиться. Но человек, переживший Рудрайг, мог вынести и не такое.

— Только это завтра, — быстро вмешался Мануэль, нетерпеливо задвигавшийся в кресле во время величавой речи Понтиуса. — Сегодня вечером в вашу честь состоится небольшое торжество. От моего имени, — прибавил он грозно, покосившись в сторону старейшин. — Я приглашаю вас, и ваших храбрых воинов, милорд Гвендор, разделить его с нами.

— Мы безмерно благодарны вам за подобный прием, сир, — теперь я был абсолютно уверен, что Гвендор действительно половину жизни провел при дворе. — Мы счастливы принять ваше приглашение.