— Оно уже не ваше, — поспешно сказал Брагин со своего места.

— Другими словами, магистрат больше не считает господина Лоциуса преступником? Тогда командорство в Круахане перейдет снова в его руки, и ваши надежды, почтенный Брагин, вряд ли оправдаются.

Брагин прикусил тонкие губы.

— Его преступление, несомненно тяжелое, совершенно несоизмеримо с вашим.

— Разумеется, он всего лишь поставил под удар спокойствие и гармонию всего мира. А я посягнул на интересы Ордена — как вы их понимаете.

— Слышать подобные слова из уст командора и члена Большого Совета…

— Бывшего, — поправил Гвендор, спокойно улыбаясь. Время от времени он открыто взглядывал на Ронана, но тот сидел не шевелясь, отвернув лицо. — Бывшему ведь дозволено гораздо больше?

— Бывшему не дозволено ничего! Теперь я начинаю верить даже в те обвинения Лоциуса, которые казались самыми нелепыми. Например, в том, что вы самозванец и вообще никогда не были воином Ордена.

— У вас есть свидетельство, что я виделся со старшим магистром Ордена Чаши. У вас есть доказательства, что я рисковал имуществом нашего Ордена. Вы можете подтвердить, что я способствовал созданию Валленского торгового совета. Но доказательств всего остального у вас нет. Давайте будем говорить только о фактах.

— Если было бы нужно, — процедил Брагин, отбрасывая назад волосы, — я нашел бы эти доказательства. Но ваша судьба понятна и без них. Я просто не буду тратить время.

— Обвиняемый! — Ронан опять заговорил неожиданно, так же пряча глаза. — Магистрату все ясно. Вы имеете право на последнее слово. Мне бы очень хотелось, — его голос слегка сорвался, что было совершенно необычно для Ронана, поднимавшего в битву отряды, даже не повышая тона, — чтобы вы объяснили, зачем вы все это сделали.

Гвендор чуть слышно вздохнул. Он поднялся со скамьи, медленно, насколько позволяли кандалы, и снова приподнял уголок губ в улыбке, но теперь она уже не казалась надменной и полупрезрительной. Мне показалось, что зал на секунду перестал дышать, глядя на стоящего на краю помоста человека со страшными шрамами на лице и спокойными темными глазами. Он даже не повернул головы в сторону магистрата. Он смотрел вниз, где в первых рядах сидели младшие воины, а за ними вытягивала шеи пестрая эмайнская толпа.

— Более тысячи лет Чаша и Крест враждуют друг с другом. В семье каждого из вас по нескольку убитых в сражениях. У них меньше, потому что в их Орден берут не по рождению. Но каждый из них помнит друзей или просто чтит память известных людей своего Ордена, которые погибли от рук наших воинов. Вместе с тем у нас общая цель, и мы это признаем, только почему-то от всей души ненавидим друг друга. Покажите мне, какую пользу получает Орден, ежедневно тратя огромные деньги на новые боевые корабли и содержание крепостей. По сути, мы вооружаемся только против чашников, потому что все остальные заведомо слабее. К чему мы в результате стремимся? К сохранению знаний о мире и постепенному исправлению его, или просто к абсолютной власти над ним? Если мы уничтожим их, насколько это приблизит нас к цели — к настоящей цели? Мне показалось, что я могу что-то сделать. У меня не получилось, и за это я прошу у вас всех прощения, если я был не прав. Поверьте, я расплачусь за это до конца.

Один из студентов неожиданно вскочил на ноги и выхватив из-за пазухи измятый цветок, метнул его на сцену. Вслед за цветком полетел женский шейный платок, ленты и даже, кажется, подвязка. Мне показалось, что это или Мэй, или Тарья — видимо, у них не было под рукой ничего другого.

Рандалин тоже поднялась. Ее вставание было само по себе величественным, и высокий голос прорезал шум толпы, которую конвой оттеснял от помоста.

"Не смей на него так смотреть, Ниэнья! — воскликнула она, дергая ничего не подозревающего Жерара за плечо. — Бессовестная! Мы немедленно уходим!"

Она вцепилась в нас мертвой хваткой и поволокла к дверям, безжалостно распихивая толпу и наступая на ноги сидящим.

На нас обратилось немало любопытствующих взглядов, на мгновение отвлекшихся от помоста. Я в страхе оглянулся. Воины конвоя провожали нас равнодушно-презрительными взглядами. Но взгляда Гвендора, застывшего на краю помоста, я никогда не забуду. В его глазах был смертельный ужас — у человека, только что с легкой и открытой улыбкой признававшего свой смертельный приговор, — и неизмеримое счастье, и беспредельная тоска, и много оттенков чувства, которые я просто не мог понять.

Я еще раз обернулся. Магистры переглядывались, но никто из них не остановил нас и не позвал стражу. Мы благополучно прорезали толпу и вывалились за двери суда.

Несколько кварталов мы плелись за Рандалин, не сопротивляясь. Я был полностью парализован ужасом, который испытал, пока ковылял к двери, провожаемый взглядами всех стражников, кто был в зале, и магистров с помоста. Взгляд Ронана, вообще, казалось, сверлил мне лопатки.

Жерар, видимо, испытывал нечто подобное, судя по тому, что он хранил скромное молчание, и только за пределами второй городской стены он отцепил ткань с нижней половины лица и яростно зашипел:

— Ты совсем обезумела? А если бы нас схватили?

— Как разумно предложил ваш командор, — сквозь зубы сказала Рандалин, мерно вышагивая по мостовой, — давайте говорить только о фактах.

— По-моему, вы ведете очень рискованную игру, Рандалин, — сказал я, но так как не снял с лица занавески, подобно Жерару, у меня это вышло крайне невнятно, а повторение было бы гораздо менее эффектным. — И куда мы идем теперь?

— Если не ошибаюсь, вы хотели добыть лодку, которая может сама держаться на прибое и не разбиться, — пробормотала Рандалин. — Я собираюсь попросить именно такую.

— И где конкретно?

— Зачем вы спрашиваете, Торстейн? Вы ведь прекрасно знаете, что всего один человек в Ордене умеет изготавливать такие лодки. Я внимательно наблюдала за ним сегодня. Мне сдается, он нам не откажет.

— Вы имеете в виду Ньялля?

— Удивительно, — искренне сказала Рандалин, на секунду останавливаясь. — Человек впервые в жизни одел женское платье, но моментально приобрел умственные качества девицы из гарема.

Мы были уже настолько близко от дома Ньялля, что я замолчал, а может быть, просто не нашелся, что ей сказать. Ньялль жил в маленьком домике на сваях, вынесенных вглубь моря. Около свай внизу, где шумели волны, качалось несколько небольших лодок со свернутыми парусами. Про Ньялля ходили разные слухи, все в основном вокруг его загадочных отношений с морем, но в чем я был абсолютно уверен — рядом со своей стихией он был исключительно силен, и если бы он захотел нас уничтожить, он сделал бы это не задумываясь.

Рандалин не колеблясь прошла по мосткам — тем самым, про которые говорили, что они подламываются под нежеланными гостями, а внизу их ждет ручная акула Ньялля. Она быстро постучала и вошла в маленькую дверь, и нам ничего больше не оставалось, как идти за ней. Не знаю, какие были мотивы у Жерара — скорее всего, он просто не хотел уступать женщине, а я думал о том, что Гвендор не обрадуется, если мы бросим его Рандалин на краю опасности.

— И что могло понадобиться от меня эбрийскому евнуху?

Ньялль возник возле стены в нескольких шагах от нас. Если в зале магистрата, где любые заклинания действовали довольно скверно, его серый плащ отвлекал от него чужие взгляды, то здесь он мог скрыться от нас, как ему хочется.

— Не знаю, — сказала Рандалин честно, снимая с глаз стекла и разматывая тюрбан, — по-моему, у эбрийских евнухов с вами мало общего, равно как и со мной.

— Ах вот что мне показалось странным, — Ньялль устало усмехнулся, — а я все думал, в чем дело. Подозревал эбрийцев в использовании запретной магии. А тут все гораздо проще.

— Хорошо, если так.

— А вы что думали? Что я буду звать на помощь воинов охраны? Тогда зачем же вы пришли ко мне?

— Риск всегда остается, — Рандалин прислонилась к стене, скрестив на груди руки. На фоне объемной фигуры в огромных шароварах и сверкающей длинной жилетки ее юное лицо выглядело особенно неожиданно. — Мне кажется, мои друзья рисковали еще больше моего.