— Видимо, хозяев мира корежит не просто так? — предположил Игнатенко.

— Ага. Всё предельно обострилось. И вопрос, произойдет ли переход общества на более высокую ступень развития, будет решаться не путем формирования альтернативных эгалитарных структур в недрах существующего строя, а весьма жесткими силовыми методами. Сопротивлением открытому рабству и геноциду, пусть поначалу и безнадежным. Столкновением двух систем в пламени мировой войны. Предстоящие кризисные десятилетия будут крайне жестокими. Всё указывает именно на это. Если светлое будущее и родится в итоге, то только лишь из этого пылающего горнила.

Странный и страшный сон снился Жарову.

Видел он землю — черную, мрачную, бесплодную.

И черное, совсем черное, как смоль, небо над ней.

И только вдалеке, на самом горизонте, лучилось, мерцало какое-то слабое, не сразу заметное, но невыразимо красивое сияние.

И видел он мчащегося по той земле коня — крупного, сильного, статного. Огненно-красного, с развевающейся пламенеющей пышной гривой.

И несся этот конь во всю прыть по направлению к тому зареву на горизонте.

И сияние становилось всё ближе и ближе.

А еще по черной земле метались какие-то приземистые существа — то ли волки, то ли мифические упыри — с хищно горящими ядовито-желтыми глазами. Они пытались бросаться наперерез красному коню, норовили атаковать его сбоку. Кое-кому удавалось укусить коня за ноги, за бока. Но это им обходилось дорого — путь позади был устлан изувеченными трупами вурдалаков, растоптанными сильными ударами копыт.

Был ранен и конь — алая кровь окропляла безжизненную черную землю.

Но раны быстро заживали, и конь несся вперед и вперед с новыми силами.

Всё быстрее и быстрее — словно крылья отрастали у него за спиной.

И вдруг что-то произошло. Первоначально не слишком заметно, но огненный ореол вокруг красного коня стал потихоньку меркнуть. Темп тоже стал замедляться — со стремительного галопа конь перешел на рысь.

Но всё же он продвигался и продвигался вперед, дальше. Туда, откуда исходило неземное сияние.

Чувствовалось, что коню что-то мешает. Причем не извне, а изнутри. Что-то его гложет. Что-то отнимает у него силы. Но он, казалось, пока не понимал, в чем же дело.

Почему еще недавно он летел как на крыльях, а сейчас еле плетется? Откуда взялась эта странная, удушающая слабость, нарастающая с каждым мгновением?

Оттого ли иссякли силы, что пришлось отбиваться от различных демонических хищников? Или такова цена страшного сверхнапряжения из-за безостановочного рывка вперед, к тому манящему свету, который лучится на горизонте?

И вот конь остановился. Потускнела и обвисла бессильно его грива. Вздымались бока, но так и не мог он как следует отдышаться. На губах выступила пена.

И всё так же он не мог понять и осознать, что происходит. Почему силы покидают его? Что его гложет, грызет, заражает, травит изнутри? Или кто?

Конь тревожно и болезненно вертел головой, глядел грустными, начавшими уже мутнеть, глазами на переливающееся над горизонтом сияние — оно уже ближе, чем в начале пути, но всё же до него еще очень далеко... Глядел, словно пытаясь воззвать к помощи этого света. Тихо и жалобно ржал.

И вот словно кто-то начал им манипулировать изнутри. Конь из последних сил стал бросаться туда-сюда — без какого-либо направления.

Это продолжалось недолго. Бессмысленные метания были последним проблеском угасающей жизни. Не в силах держаться на ногах, красный конь рухнул на черную землю.

И когда он был во власти мучительной агонии, когда его ломали последние смертные судороги, он всё так же неотрывно смотрел на тот далекий свет. И из глаз его текли крупные слезы.

Наконец, всё было кончено. Тот, кто еще недавно был в самом расцвете сил, кто бесстрашно, отбрасывая со своего пути всяких упырей, неудержимо летел вперед, сейчас лежал недвижимый, с остекленевшими глазами, с предсмертной пеной на губах. Если раньше от коня исходило яркое, слепящее пламя, то сейчас труп его был покрыт лишь тусклой блеклой рыжиной.

Но ничего еще не было кончено в этом драматическом представлении.

Проявилось какое-то шевеление. Сначала еле заметное, потом усиливающееся. Шевеление внутри трупа.

Но это было не движение самого коня. Он был уже мертв. Это были иные сущности, которые расплодились внутри него. Которые жили своей жизнью за счет чужой плоти.

Шевеление становилось всё сильнее и заметнее.

И вот в разных местах рыжеватую шкуру коня прорвали белесые черви.

Ненасытные, они пожирали изнутри павшего коня. Их было много. Мириады. Самых разных — крупных, средних, мелких, совсем микроскопических. И все они жрали и жрали, словно соревнуясь друг с другом, кто быстрее поглотит то, что осталось от трупа. Потому что тот кусок, который не съест один червь, тут же съест другой.

Червей становилось всё больше и больше. Они кишели, они извивались, они исступленно заглатывали добычу. Под их белесыми шевелящимися телами уже не было видно конской шкуры.

И вот остался от коня лишь один дочиста обглоданный скелет. Казалось, пища для червей закончилась.

Но не тут-то было.

Черви принялись пожирать друг друга. Вернее, не друг друга в буквальном смысле, хаотично, а как бы придерживаясь иерархии. Прослеживалась четкая упорядоченность — более крупные особи поглощали тех, кто мельче.

И процесс этот всё шел и шел. Уже не осталось мелюзги. Уменьшились ряды червей среднего размера. Те, кто изначально был крупным, становились еще крупнее, наливаясь соками, получаемыми из тел более мелких сородичей.

Остались только самые массивные черви. Уже даже не черви, а нечто вроде змей.

И вот этот гадюшник сплелся в плотный клубок. И составляющие его особи начали ожесточенно кусать и рвать друг друга.

И не было в этой схватке победителей. Все без исключения змееподобные черви были покусаны и расчленены. Все они из последних сил, даже будучи в неполном, фрагментированном виде, всё равно жрали и жрали то, что оказывалось рядом с их пастями. Было и такое, что червь заглатывал даже те оторванные в схватке куски, которые раньше были частью тела его самого.

Те, кто сожрал изнутри красного коня, сейчас алчно поглощали сами себя.

И вот, наконец, всякое движение прекратилось. Бессильными белесыми веревками висело на костях мертвого коня то, что осталось от последних червей.

Бесстрастная смерть обрела над всем, что здесь происходило, полную, безраздельную, вековечную власть.

Вокруг расстилалась душная темень.

На черной земле всё так же лежал скелет коня, на котором висели останки червей. Червей, которые сожрали его плоть, а потом — и сами себя.

И не было больше никого. Ни звука, ни шевеления, ни малейшего движения воздуха.

Только свет на горизонте всё так же лучился и переливался.

То сияние, к которому со всех ног мчался огненно-красный конь. Но до которого ему так и не суждено было добраться...

Жаров проснулся. На часах было 8:45 утра.

Идти никуда не надо. Хоть и будний день. Его вообще стали редко вызывать.

Правда, иногда он и сам появлялся на рабочем месте. Но мало кому был интересен.

Впрочем, появлялся он не просто так...

Подполковник КОКСа поднялся с кровати. Принял ванну, позавтракал. Посмотрел, что происходит в мире.

И спустился в подвальную лабораторию.

Открыл один из сейфов. Долго смотрел туда.

Внутри стояла маленькая пластиковая емкость, замаскированная под компактный санитайзер. Если надавить, то капля бесцветного гелеобразного вещества, пахнущего спиртом, окажется на ладони. Самый обычный, очень даже актуальный в эту странную «пандемию», карманный предмет. Не вызывающий ни у кого ни малейшего подозрения.

Но, помимо санитайзера, там было и «активное вещество», разработанное лично Жаровым. Талантливым химиком-фармацевтом. Непризнанным гением.