— Нет, Марко… это намного более важное задание.

Марко растерялся.

— Да, Марко Саласар, Церковь доверяет тебе гораздо более важное задание, — встал напротив него монах. — Твоя задача привести к вере Христовой твоих соседей.

— Здешних сарацин? — вытаращил глаза Марко. — Наших морисков?!

Монах кивнул.

— Но это же невозможно! — затряс головой Марко. — Они же упертые, как… как… как ослы!

— Да, это так, — печально признал монах, — и тем важнее донести до них светоч Христовой веры.

В глазах у Марко помутилось. Сарацинских деревень вокруг города было множество — почти половина.

— Значит, так, — прошелся по комнате монах. — Берешь всех своих людей. Входишь в поселок и начинаешь крестить — всех, от мала до велика.

— Они не согласятся, — покачал головой Марко.

— А разве я сказал, что тебе нужно их спрашивать? — резко остановился напротив монах. — Я тебе сказал: крестить!

— Насильно? — похолодел Марко.

— Если большой ребенок все еще гадит в штаны, его приучают к чистоте насильно, — процедил монах. — А дело веры поважнее обгаженных штанов. Разве не так, Марко?

Марко молчал.

— Трех-четырех священников наш монастырь тебе выделит, — пообещал монах, — ну и человек двадцать инструкторов дадим… покажут, как работать надо.

То, что Марко Саласар задумал что-то мерзкое, Мади аль-Мехмед понял, как только ему сообщили, что Христианская Лига в полном составе вышла из города.

— Куда они пошли?

— На восток, — показал рукой встревоженный альгуасил.

— Собирай ребят, мы выезжаем вслед, — распорядился Мади и кинулся во двор оседлывать мула.

Альгуасил быстро вернулся с подмогой, они — все девять человек — немедленно выехали за восточные ворота и, нахлестывая мулов, бросились в погоню. Вошли в первую же деревню и обомлели: парни из Лиги под руководством вооруженных мушкетами монахов загоняли ничего не понимающих крестьян в расположенный в центре деревни пруд.

— Мы — люди сеньора Франсиско! — возмущались крестьяне. — И вам он тоже покровительствует! Что вам надо?!

Кое-кто из вырвавшихся из оцепления мужчин сбегал за вилами и теперь пытался отбить своих детей и жен, но в отличие от легионеров они все-таки опасались нанести сколько-нибудь серьезный вред.

— Вперед! — скомандовал Мади и пришпорил мула, а затем, отогнав нескольких человек, выехал на кромку берега. — Марко! Марко Саласар! Иди сюда!

Знающие городского судью крестьяне как-то сразу успокоились, а сквозь толпу пробился Марко в сопровождении двух вооруженных монахов.

— Что тебе?

— Ты не забыл, что это земли сеньора Франсиско? Нашего покровителя…

— Франсиско Сиснерос — предатель, — надменно возразил молодежный вождь. — А эта земля теперь принадлежит королю и Папе.

— Ты что — спятил? — возмутился судья. — Мальчишка!

— Кто ты? — прищурившись, оборвал его один из монахов.

«А ведь он чужак…» — мгновенно понял Мади.

— Я — председатель судебного заседания Мади аль-Мехмед, — с достоинством представился судья и, придерживая шпагу, слез с мула. — А вот кто ты?

— А я — воин Христов, — с вызовом бросил монах и повернулся к своим: — Ну что, братья? Начнем с этого сарацина?

— Давай! — загудели из толпы.

В следующий миг, оттеснив альгуасилов, на Мади налетели несколько человек. Повалили его на влажную землю, сорвали ремень со шпагой и шляпу и за ворот поволокли к пруду.

— Что… вы… делаете?! — заорал Мади, и в следующий миг его ухватили за шею и силой окунули головой в пруд.

— Как… вы… — сплюнул грязную воду Мади.

— Крестится раб Божий… — гнусаво затянули над ухом.

— Как вы смеете?! — заорал Мади, и его тут же окунули еще раз.

А когда его окунули в третий раз, вокруг стоял такой хохот, словно в деревню приехал цирк из Савойи.

— Как назовем новорожденного?

— Да хоть Маврикием! 29 Один черт, его добела не отмыть!

— Ну, вставай, Маврикий! Смотри, как быстро мы тебя человеком сделали…

Мокрый, грязный Мади, покачиваясь, встал на ноги, обвел толпу туманящимся от ярости взглядом и увидел, как крестьяне, один за другим, не желая видеть позора столь уважаемого человека, опускают глаза.

Томазо пробил идею о крещении морисков не сразу. Генералу пришлось запрашивать десятки инстанций — от Папы до епископа Арагонского, и каждому нужно было доходчиво объяснить практические выгоды предложения. И все-таки, если бы не явные военные успехи Австрийца, скорее всего эту идею Томазо похоронили бы, как и множество остальных. Однако Австриец неожиданно пошел в наступление, и Генералу дали добро.

— Смотри мне, Томас, — цокнул языком Генерал, — головой отвечаешь, если что не так пойдет.

Томазо это знал, а потому следил за донесениями о крещении морисков с напряженным вниманием. То же самое происходило по всему полуострову — и в Каталонии, и в Валенсии, но быстрее всего сводки поступали из Арагона, и пока все в Арагоне шло как по часам.

Отряды Христианской Лиги под руководством опытных инструкторов шли от деревни к деревне так быстро, как могли. Главное, что понимали все, — нельзя допустить оповещения деревни до того, как ее придут крестить. Поэтому пойманных на дорогах морисков, как возможных гонцов, нещадно убивали. А уже через день-два в окрещенных деревнях появлялись власти.

Все делалось строго по закону. Первым делом новохристианам объясняли, что они теперь обязаны платить церковную десятину. Затем разъясняли, что теперь для них прежний налог — за исповедание ислама — отменяется, а новый — всеобщий — вводится.

Отмена «исламского» налога и была драгоценной сутью идеи Томазо. Тонкость была в том, что «исламский» налог крестьяне платили своему сеньору, а всеобщий шел в королевскую казну. В условиях войны сеньоров и короля это различие было ключевым.

И, боже! Как же взвыли гранды!

Бруно отомкнул замки на колодках Амира и его четырех соплеменников за четверть часа. Вручил им похищенные на кухне разнокалиберные ножи и повел в сад. Он уже приметил место, где можно, не привлекая ничьего внимания, забраться на крышу, а оттуда перемахнуть через стену. Но едва беглецы подобрались к ведущей на крышу лестнице, их окликнули:

— Эй, братья! Почему не спите?

Бруно остановился как вкопанный и медленно развернулся. Прямо к ним шел крепкий и очень самоуверенно держащийся монах.

— На хлеб и воду захотели? — зло и насмешливо поинтересовался монах.

Бруно лихорадочно думал. Он был уверен, что монах мгновенно поймет, что Амир и его соплеменники — вовсе не монахи. А расстояние между ними все сокращалось.

— А ну-ка, ну-ка… — прищурился уже совсем близко подошедший монах, — кто это там, в теньке прячется?

— Живот прихватило, — начал спасать положение Бруно и уже видел: не выйдет.

И ровно в тот момент, когда взгляд монаха уткнулся в одного из морисков, его глаза округлились. Но не от удивления. Он покачнулся, с трудом переступил ногами и вывернул шею. За его спиной стоял брат Кристобаль де ла Крус.

— Все, брат, отмолился, — промолвил Кристобаль и резко выдернул узкий длинный кинжал из спины монаха.

Монах еще раз покачнулся и рухнул на спину.

— Я сразу понял, что ты сегодня же уйдешь, — весело улыбнулся Кристобаль, глядя в глаза Бруно. — Теперь хочешь не хочешь, а придется тебе и меня с собой брать.

Томазо получил записку от Гаспара в самый разгар крещения морисков.

«Брат! Нас надули! — писал Гаспар. — В списке видевших еврейские архивы приемщиков я обнаружил некоего Руиса Баену. Помнишь это имя?»

Томазо охнул. Документы на это имя Гаспару выписывали при нем.

«Понятно, я в ту же ночь отправил в спальню охрану для поимки, — продолжал Гаспар, — и понятно, что они никого с таким именем в спальне не обнаружили! Понимаешь?!»