— Не тебе решать, юноша, что я должен, а чего не должен, — с раздражением обозначил, кто есть кто, визирь. — Я вообще думаю, что это недоразумение. Скорее всего, крестьяне видели обычный пограничный заслон, чтобы ваши к нам не бежали.

Амир опешил. Визирь не просто боялся. Он вообще ничего не собирался предпринимать!

— Их можно опередить, — тупо повторил Амир. — Если напасть первыми, можно даже Арагон занять — навечно. А ждать — верный проигрыш…

— Езжайте домой, юноша, — поморщился визирь и подал знак охране. — Я вижу, вы слишком начитались книг о военном искусстве.

Амир механически поклонился, развернулся, на подламывающихся ногах направился к выходу и лишь у дверей обернулся.

— Вы не понимаете, — глухо произнес он, — они не остановятся. Никогда.

Томазо выехал в Арагон вместе с конвоем Ордена, сопровождающим законно выдавленную из португальцев долю золота за евреев.

— Оставьте вы это золото здесь, — совершенно искренне предложил секретарь Лиссабонского отделения Ордена. — Ничего с ним не случится. Зачем вам так рисковать? Время-то военное…

Томазо предпочел отшутиться. Он-то понимал, что Совет один черт соберется и наличное золото станет лучшим бальзамом для их ссохшихся от благородного высокомерия душ. А пока почти в каждом городе он ненадолго останавливался в каком-нибудь из монастырей Ордена и бегло просматривал общую для всех почтовую рассылку. Письма Совета Ордена все основные сведения о войне содержали.

Как и предполагал Томазо, знаменем всей военной кампании стала Изабелла.

— Рыцари мои! Крестоносцы! — с трепетом произнесла Ее Высочество, лично выехавшая на передовую линию. — Я клянусь вам, что не буду мыться до тех пор, пока Гранада не падет!

Как следовало из сводок, армия была потрясена.

Впрочем, из военных сводок было видно и другое: долго королеве грязной не ходить. Объединенная армия практически всех сеньоров Арагона и Кастилии вошла в Гранаду, как нож в масло.

Тому было множество причин. Во-первых, купленное в Османской империи на конфискованные у евреев деньги хорошее керченское железо. Во-вторых, грамотные действия настоятелей монастырей, собравших у себя лучших оружейников страны. Ну и, конечно же, помогли задушевные беседы людей Ордена с попавшими на крюк Святой Инквизиции грандами. Дабы заслужить церковное отпущение, благородные сеньоры сняли со своих жен свадебные подарки, но отряды снарядили как должно.

Однако лучшей находкой Генерала — увы, это придумал не Томазо — была идея прикрепить к каждому воинскому отряду своего Комиссара. Знающие, что такое Трибунал, не понаслышке, командиры отчаянно боялись, что их действие или бездействие пройдет через пристрастный фильтр Инквизиции, а потому каждый выслужился за троих.

— Гранада уже сейчас почти вся христианская, — горделиво сообщил один из настоятелей и протянул пакет. — Вот, почитайте…

Томазо поблагодарил, но содержимое пакета лишь вскользь проглядел — он заранее знал, что там написано. Едва войска занимали селение, жителей загоняли в ближайший водоем, Комиссар наскоро всех крестил и тут же сообщал, что отныне, чем бы ни закончилась война, они пожизненно обязаны отдавать десятую часть всех своих доходов Церкви Христовой. Затем в местной мечети приносили жертву Святой Литургии, отчего мечеть становилась освященной для христиан и оскверненной для магометан. Ну а в финале для убедительности сжигали специально взятого с собой, уже однажды крещенного Христианской Лигой, но злостно отступившего от веры Христовой беглого мориска.

В этом захватывающем оргазме победы мало кто — даже внутри Ордена — был способен разглядеть, мимо какой пропасти только что пронесло Арагон. Ибо только чудом англичане не успели закинуть на полуостров оружие, вожди морисков — договориться, а эмир Гранадский сообразить, что война один черт неизбежна. Так что Томазо мог себя поздравить.

Амир успел выдернуть своих людей из-под наступающих войск Изабеллы в последний миг. Повел их на юго-восток, в сторону столицы, но, войдя в Гранаду, обнаружил среди сеньоров полный разброд.

Как выяснилось, все сколько-нибудь авторитетные и решительные гранды эмирата странным образом погибли. Одного настигла пуля, пущенная в затылок с расстояния, в полтора раза превышающего дальность обычного мушкета; другой умер, поев самой обычной халвы, а третьи — и это было хуже всего — просто исчезли, так что никто из сыновей не знал, имеет ли он право занять пустующее место.

Амир даже съездил в университет, но всезнающая профессура не могла дать ни одного практического совета.

— Все в руках Аллаха, — вот, собственно, и все, на что оказались способны некогда столь грозные преподаватели.

А когда Амир вернулся из университета к своим людям, там уже начался разброд. Те, что побогаче, наслушавшись умных столичных жителей, считали, что надо по дешевке продавать скот, садиться на корабли и плыть в Истанбул — под защиту султана Османского. Холостые мужчины предлагали уйти в горы и убивать христиан до тех пор, пока последний вражеский солдат не покинет мусульманскую землю. А какая-то часть молчала, и Амир уже чувствовал, что они устали и готовы признать и формальное крещение, и даже отдавать Папе десятину — чтоб ему гореть в аду. И никто не хотел слушать остальных.

— Постойте! — пытался вернуть единомыслие Амир. — Нам опасно тянуть в разные стороны!

— А что ты предлагаешь? — повернулись к нему десятки лиц.

И Амир понял, что ничего предложить не может.

На Совете Ордена Генерал уже выглядел молодцом, и даже мертвая правая сторона лица не производила столь жуткого впечатления. Однако подводил итоги нескольких последних лет не он, а казначей Ордена.

— Нам удалось получить ключевые военные заказы Короны, — частил казначей, — в том числе на поставку в армию мяса и зерна, обуви и обмундирования, отливку пушек и постройку судов…

— Не преувеличивай, — одернул его Генерал, — с кораблями пока не все ясно.

Казначей кивнул и снова затараторил.

Итоги и впрямь были внушительные. Еще до введения Святой Инквизиции Церковь владела примерно третью всех земель и рабов католической Европы. Теперь, вместе с епископским имуществом и формально нигде не учтенными активами намертво севших на крючок Ордена казнокрадов, ее доля составляла куда как более двух третей.

Начали давать плоды и некоторые проекты в Новом Свете. Драгоценных металлов там, правда, оказалось немного, однако сахарные и кофейные плантации оказались настоящим золотым дном.

— Единственное, что нам так и не удалось, — развел руками казначей, — так это доместикация 31 индейцев.

— Я слышал, брату Херонимо удалось кое-что организовать… — подал голос брат Хорхе, молодой, высокородный и самый главный претендент на место Генерала.

Генерал поднял руку.

— Тебе нет нужды пользоваться слухами, Хорхе, — серьезно произнес он. — Сведения об успехах брата Херонимо превосходно представлены в его отчетах.

Брат Хорхе насупился, и Томазо еле сдержал улыбку. Главный претендент на генеральское место был заносчив, но не слишком умен и о Новом Свете не знал даже необходимого.

— А ты что улыбаешься? — мгновенно отреагировал Хорхе. — Сказал бы лучше, что там с марокканским султаном. Что молчишь? Расхотелось улыбаться?

Томазо скрипнул зубами и встал.

— Марокканский султан отказался участвовать в порабощении единоверцев.

Члены Совета замерли. Многие услышали об этом впервые.

— А как же наши деньги? — потрясенно проронил один из членов Совета. — Кому теперь этих морисков продашь?

— Зачем же мы их тогда изгоняли?

— А тут еще гранадские магометане добавятся… Ну и куда их девать?

Томазо молчал. Когда все это продумывалось, он полагал, что все неудобные Церкви племена будут проданы, а потому с морисками не церемонились. Но теперь выходило так, что оскорбленные магометане, а их число все росло, остаются под боком. И это не нравилось никому.