– Ну, а я ответила, что это было бы чудесно, но только при условии, что их предложил бы мне мужчина, которого я люблю. – Она засмеялась. – Он дернулся, словно ужаленный, и сказал: "Я готов был бы и жениться!", но так странно, что я снова не выдержала и расхохоталась.

Хедли изучающе посмотрел на девушку.

– Тем не менее, – проговорил он, когда Элеонора собиралась уже продолжать, – почему вы решили, что Гастингс мог оказаться в доме? Ведь обычно он не входил в дом, не так ли? Почему вы решили, что он мог все-таки войти, хотя дверь была уже заперта?

– Ну... Дверь, которая ведет в коридор и на крышу, легко открывается с той стороны – надо только повернуть защелку. И потом... Дональд иногда способен на такие неожиданные выходки, что мог бы и спуститься, не дождавшись меня.

Хедли взглянул на Фелла, но тот только что-то невнятно пробормотал и отвернулся.

– Следовательно, вы утверждаете, мисс Карвер, что открыть ту дверь и войти в дом мог бы любой – грабитель в том числе? Ну, а люк в крыше?

Элеонора нахмурилась.

– Там раньше была ужасно ржавая цепочка. Однажды, когда я собиралась выйти на крышу, ее заело, и Дон сорвал эту рухлядь...

– Скажите, пожалуйста, взял и сорвал? – с холодным бешенством перебила миссис Стеффинс. – Сорвал? Ну, тогда и у меня будет, кажется, что сказать полиции об этом многообещающем молодом человеке, который...

Хедли повернулся к ней и быстро проговорил:

– Я как раз хотел попросить кое-каких объяснений у вас, миссис Стеффинс. Вам известно, – он сунул руку под лежавшие на столе бумаги и резким движением вытащил поблескивающую стрелку, – что этим предметом сегодня ночью был убит человек?

– И смотреть не хочу – меня это не интересует.

– Вам ясно, что краска с него могла пристать к рукам и одежде преступника?

– Ну и что? Я же сказала, что меня эта штука не интересует. И, между прочим, мне совершенно не нравится ваш тон. Ни в какую ловушку вам заманить меня не удастся. Я ничего вам не стану говорить!

Хедли положил стрелку на стол и наклонился вперед.

– Вам придется, тем не менее, объяснить, каким образом, на пустом тазике, который сержант Бете нашел в вашей комнате, оказались, кроме следов мыла, также следы позолоты. Итак?

Мелсон, супруга которого была женщиной чрезвычайно уравновешенной, даже не представлял, как выглядит настоящая женская истерика. Дело было даже не в душераздирающих воплях. О том, что им пришлось в ближайшие десять минут услышать от Милисент Стеффинс, Мелсон всегда вспоминал, как о классическом примере бессвязного мышления больного-невропата, причем невропата, начисто лишенного чувства юмора, но зато обладающего всеми опасными качествами, какие только могут быть у стареющей пятидесятилетней женщины.

Мелсон готов был поклясться, что этой женщине и в голову не приходило, что ее хотя бы на мгновение могут заподозрить в убийстве. Возможность быть обвиненной в чем-то, кроме, самое большее, мелкой лжи или себялюбия, явно выходила за рамки ее воображения. Если бы при ней нашли бутылку с ядом и в доме валялось бы с полдюжины отравленных им людей, она назвала бы это несчастным случаем. А поскольку причиной несчастных случаев всегда бывал кто-то другой, а не сама миссис Стеффинс, единственное объяснение, которое она могла бы дать, сводилось бы к совету искать истинного виновника.

Первые же связные слова, произнесенные миссис Стеффинс, оказались яростной атакой на Хедли и Иоганнеса Карвера. На первого, потому что он, как видно, считает ее ни на что не годной ленивой хозяйкой, неспособной держать в чистоте свои тазики, да к тому же послал людей шарить в ее комнате. На второго – потому что причиной всех бед оказалось раскрашивание фарфора, которым она занималась по просьбе Карвера.

Да, она раскрашивает фарфор, и любой может сказать, что у нее великолепно получается, но теперь стараются все повернуть против нее. Ну так она больше не будет этим заниматься! Сегодня вечером она работала над вазой, разрисовывала ее золотыми гортензиями, и у нее жутко разболелась голова, потому что глаза устали от напряжения. Разумеется, и Карвер знал об этом. Карвер когда-то, еще много лет назад, посоветовал ей заняться подобной работой. Вечером, когда Карвер собирался уже уйти к себе, он видел ее, миссис Стеффинс, за работой, причем пользовалась она красками, которые разводятся на скипидаре и стоят по шиллингу три пенса за тюбик. Она их на собственные деньги купила. Но если Карвер не только не ценит ее умение вести хозяйство, но еще и сговорился с полицией, чтобы навести на нее, миссис Стеффинс, подозрение в убийстве какого-то грязного бродяги, то тут уж она...

Ситуация стала до такой степени неловкой, что не было даже возможности отнестись к ней с юмором. Миссис Стеффинс всерьез – во всяком случае, так это выглядело – думала то, что говорила. Тем не менее, разыгрываемая ею сцена, подумал Мелсон, не произвела того эффекта, который, вероятно, всегда достигался в подобных случаях. Дошло до того, что заставить себя слушать миссис Стеффинс удалось только с помощью нового истерического припадка. Элеонора оставалась совершенно равнодушной, Люси Хендрет с устало-презрительным видом смотрела на кончик своей сигареты, а Мелсон размышлял о том, что за всей этой бурей должна скрываться какая-то более глубокая причина...

– Сожалею, что так расстроил вас, миссис Стеффинс, – сухо проговорил Хедли. – Если следы краски имеют именно такое происхождение, это нетрудно будет установить. Предварительно, однако, я вынужден задать вам еще несколько вопросов. Хотел бы услышать от вас, чем бы занимались, начиная с того момента, когда мистер Карвер запер дверь и, побеседовав с вами, поднялся к себе.

Миссис Стеффинс сидела в состоянии полной апатии, всем своим видом напоминая мученицу.

– До... до половины одиннадцатого я работала, – сказала она, и при одной мысли об этом слезы снова появились в ее глазах. – Так устала, что даже не в силах была все убрать как следует, а ведь обычно я без этого и не лягу. Мне... – вероятно, какая-то мысль пришла ей в голову, потому что она опустила глаза и после паузы продолжала:-...мне так хочется, чтобы меня оставили, наконец, в покое. Я же ничего не знаю еб этом гнусном убийстве. Потом я легла, только сначала, конечно, вымыла руки – они были немного испачканы краской. Больше ничего уже не было, пока не начались беготня и разговоры. Я приоткрыла дверь и из того, что услышала... Элеонора как раз разговаривала с этим вот видным джентльменом...

Доктор Фелл, просияв, наклонил голову – вероятно, ему уже давно не приходилось слышать столь лестных высказываний о своей наружности. Миссис Стеффинс же сразу почувствовала, что нашла в нем союзника.

– Да, да, я знаю, что вы согласны со мной, сэр! Одним словом, я поняла, что какого-то грабителя не то ранили, не то убили, и страшно разволновалась – тем более, что Элеонора стояла там среди мужчин, можно сказать, совсем в неглиже. Что именно произошло, я не знала и хотела уже позвать ее, но передумала, решив сначала одеться.

Всхлипнув, она неожиданно умолкла, и Хедли несколько мгновений ждал продолжения, пока не понял, что это уже все.

– Значит, вы постарались сначала полностью одеться – проговорил он, наконец, – и только потом поинтересовались, что именно произошло?

Миссис Стеффинс рассеянно кивнула, но затем, сообразив, о чем речь, выпрямилась и сурово поджала губы.

– Разумеется, я сначала оделась, – с достоинством ответила она.

– Теперь я задам вам очень существенный вопрос, миссис Стеффинс, – медленно проговорил Хедли. – Помните ли вы, что произошло в прошлый вторник, 27 августа?

Миссис Стеффинс была изумлена до такой степени, что даже оторвала платочек от глаз. Лицо ее сморщилось еще больше, она болезненно вздохнула и жалобно воскликнула:

– Неужели вы все постарались разузнать, чтобы потом меня мучить? Откуда... откуда вы знаете, что Хорейс... что это была как раз годовщина? Он умер двадцать четвертого, двадцать четвертого августа, в двенадцатом году, том году, когда... когда потонул "Титаник", и похороны были как раз двадцать седьмого – в Сток-Бредли. Я этот день никогда не забуду. Весь... весь по... поселок...