– Люк по ту сторону крыши? – перебил Хедли. – Любопытно... Этой ночью дверь, ведущая от главной лестницы к люку, была заперта, и ваша приемная дочь сказала, что ключ от двери у нее украли... Быть может, вы нашли его? Как вы открыли дверь?

Карвер вытащил из кармана связку ключей.

– У меня есть запасные ключи от всех дверей. Жаль, что вы раньше не спросили об этом. Отдать вам ключ? Пожалуйста, с удовольствием!

Он снял один из ключей с кольца и неожиданным резким движением бросил его Хедли. Инспектор поймал ключ, а Карвер продолжал:

– Я осмотрел люк. Элеонора что-то напутала. Засов нетронут – все это чепуха. Люк заперт на добрый трехдюймовый стальной засов, и никто не смог бы пройти сквозь него. Соответственно ваша версия об убийце, который, словно балаганный фокусник, поднимается через один люк, чтобы спуститься в другой, яйца выеденного не стоит. Гм-м. Если вы все же сомневаетесь... – Карвер кивнул на ключ.

Тишину нарушало только тяжелое сопение Фелла.

– Оставим пока это, Хедли, – проговорил доктор. – У нас и без того достаточно хлопот. Забудем пока о людях на крыше. Хорошо? – Он на мгновение задумался. – Разумеется, Хедли, крышу надо будет осмотреть, но не сейчас... Я бы хотел взглянуть на часы.

– Часы?!

– Часы Боскомба. Я не собираюсь обследовать их, – с непонятной, казалось бы излишней, настойчивостью продолжал Фелл, – но хотел бы убедиться, что они на месте. Как-никак... Гм-м... О, доброе утро, мисс Хендрет!

Услышав стук в дверь, Фелл оборвал начатую фразу и с глуповатой улыбкой ждал, пока девушка войдет. Люси Хендрет была оживлена и даже весела. Вероятно, она собиралась выйти в город: на ней было пальто с меховым воротником и серая шляпка; сжимая под мышкой папку, она вертела в руках коричневые перчатки. На ее лице не было и следа ночных переживаний. Правда, глаза выдавали, что спать ей почти не пришлось, но все же она излучала здоровье и безмятежность. Исходивший от нее запах фиалок странным образом производил такое же бодрое и в то же время холодно-официальное впечатление, как и ее папка.

– У меня, как это ни удивительно, много дел, – улыбнулась она Хедли. – Я и надеялась застать вас здесь до ухода. Могли бы вы подойти к телефону?

– Конечно. Скажите, когда вы...

– Да нет, я не то имела в виду. Речь идет о моем алиби, – спокойно объяснила девушка. – Помните, вы спросили, где я была в прошлый вторник вечером. Я сказала, что мне придется заглянуть в свой дневник. Все верно: я действительно была на вечеринке. Хозяин дома и его жена хорошо помнят, что я пришла в половине пятого и оставалась у них до семи. Сейчас Кен ждет у телефона и готов полностью подтвердить мои слова. Он художник, рисует обложки для журналов и, полагаю, как свидетель не должен вызывать возражений полиции. Есть, конечно, и другие свидетели... Естественно, я понимаю, что вам нужно будет лично переговорить с ними, но все же мне хочется, чтобы вы сразу выслушали Кена. У меня как-то легче стало бы на душе.

Хедли кивнул, бросив на доктора многозначительный взгляд, и с явным удовольствием последовал за девушкой. Зато выражение лица Фелла отнюдь не говорило о том, что он удовлетворен. Фелл пошел было за Хедли, но в холле остановился. Мелсон, попрощавшись с Карвером, тоже вышел. Фелл стоял в полутемном холле, широко расставив ноги, сдвинув шляпу на затылок, и медленно, со злостью тыкал тростью в ковер. Мелсону еще никогда не доводилось видеть его в подобном состоянии. Когда Мелсон, которому снова начало казаться, что вокруг сгущаются зловещие тучи, заговорил, Фелл, вздрогнув, поднял голову и оглянулся.

– А? Что? Понимаете, я ничего не могу поделать, – проговорил он, с силой ударив тростью о пол. – Чувствую, как час от часу приближается что-то страшное, ощущаю это с той самой минуты, как в первый раз переступил порог проклятого дома, и все же беспомощен, словно в кошмарном сне. Дьявол никогда не спешит. Он только неумолимо приближается, и я не знаю, как его остановить. У меня нет конкретных улик, которые бы я мог представить двенадцати простым здравомыслящим присяжным...

– Ну, ну, что с вами? – спросил Мелсон, дошедший уже до того состояния, когда человека пугает любой стук или скрип двери. – Вас вывело из себя то, что этой Хендрет удалось доказать свою непричастность к убийству в универмаге?

– Именно, – кивнул Фелл. – Я всегда выхожу из себя, когда вижу, что невиновному человеку грозит виселица.

Мелсон уставился на него.

– Вы полагаете, что она действительно...

– Не надо спешить с выводами, – сухо проговорил Фелл.

Хедли с довольным видом вывел Люси из комнаты напротив. Девушка надела перчатки, аккуратно разгладила их и проговорила:

– Вы удовлетворены, мистер Хедли?

– Естественно, все будет еще проверено, но... Девушка кивнула.

– Разумеется. Думаю, что трудностей никаких не будет. Сейчас я могу уйти? Отлично. Если хотите, можете обыскать мою комнату. До свидания!

Она широко улыбнулась, сверкнув своими острыми зубками. Вскоре послышался скрип снимаемой с двери цепочки, а потом все звуки поглотил шум собравшейся перед домом толпы. Подойдя к узкому окошку возле двери, Мелсон увидел над прутьями садовой решетки и между ними множество жадно, с разинутыми ртами вглядывающихся лиц. Кто-то держал над головой фотоаппарат, то и дело ослепительно загоралась лампа-вспышка. Внезапно Мелсон сообразил, что стоящий за его спиной Хедли довольно мурлычет какую-то песенку. Хотя Мелсон слабо разбирался в шлягерах, именно этот был ему знаком.

– ...Они вошли в последний поворот... – тихонько гудел Хедли, а затем громко проговорил: – Фелл, мы можем вычеркнуть ee. Кроме этого художника, там была еще куча народу. Все они говорят одно и то же. Это означает...

– Пойдемте! – сказал Фелл. – Не будем спорить – идемте. Нам надо выяснить еще один, последний вопрос.

Фелл зашагал вперед, бесшумно ступая по толстому ковру. Остальные последовали за ним. Хедли, вспомнивший о носовом платке, до сих пор зажатом в его руке, начал было что-то говорить, но доктор сердитым жестом заставил его умолкнуть. Дверь в комнату Боскомба была чуть приоткрыта. Небрежно постучав, доктор сразу же распахнул ее. На столе стояли остатки завтрака, шторы были подняты. В дневном свете Боскомб выглядел каким-то полинявшим. Стоя у бара, он наливал себе виски с содовой. Не снимая руки с сифона, Боскомб обернулся к вошедшим.

– Доброе утро! – поздоровался Фелл. – Мы только что разговаривали с Карвером, он прочел нам настоящую лекцию и чрезвычайно заинтриговал рассказом о часах-черепе, которые вам продал. Могли бы вы показать их нам?

Взгляд Боскомба остановился на медной шкатулке. Лицо его стало еще более поблекшим и усталым – словно он внезапно ощутил недостаток воздуха.

– Нет. Уходите!

– Почему?

– Нет настроения, – с некоторым усилием ответил Боскомб. В голосе его появились пронзительные нотки. – Часы мои, и без моего разрешения никто их не увидит. Глубоко заблуждаетесь, если думаете, что если за вашей спиной полиция, то вам все позволено!

Фелл двинулся было вперед. Боскомб резко выдвинул один из ящиков шкафа и сунул в него руку.

– Предупреждаю: то, что вы делаете, с точки зрения закона, – просто грабеж! Если вы хотя бы прикоснетесь к этой шкатулке, я, видит бог...

– Выстрелите?

– Выстрелю – прямо вам в живот!

В голосе Боскомба чувствовался отчаянный гнев человека, которого вынудили пойти на блеф. Хедли, выругавшись, шагнул к нему, и тут Мелсон заметил, что доктор Фелл добродушно смеется.

– Боскомб, – негромко проговорил Фелл, – если бы этой ночью кто-то сказал, что наступит время, когда вы мне чуть не начнете нравиться, я бы не поверил... Сейчас, однако, мне пришлось изменить мнение о вас. Вам хватило духу преодолеть страх и стать на защиту кого-то другого – пусть даже вы и ошибаетесь в отношении того, что...

– Слушайте, может, вы объясните, что, черт возьми, все это значит? – взорвался инспектор.