– А именно?

– Те часы, которые исчезли с выставки в универмаге. Вы хотели узнать мою точку зрения. У меня есть версия, на мой взгляд, заслуживающая несомненного внимания. Существовали, правда, две трудности – не в самой версии, а в том, чтобы доказать ее справедливость вам или кому бы то ни было. Одну из этих трудностей я уже устранил, вторая, однако, настолько серьезна, что возможность справиться с ней граничит с чудом... С другой стороны, и в самой версии есть одно довольно слабое место...

– У меня лично никакой версии нет, но зато есть факты – твердые, непоколебимые факты. Вот они перед вами – на кровати и в той коробке. Вы сами признали, что и без них Элеонору Карвер могли обвинить в убийстве служащего универмага...

– И убийстве Эймса, не забывайте об этом, – вставил Фелл. – Только оно придает вес уликам, относящимся к убийству в универмаге.

– Ну, если присяжные признают ее виновной в убийстве Ивена Мандерса и приговорят к повешению, вряд ли сомнения в том, что она убила и Джорджа Эймса, явятся для нее большим утешением... Тем более, что и там против нее есть серьезные улики.

– Знаю. Можете их не перечислять! Прежде чем я начну излагать свою версию, расскажите мне лучше, что, по-вашему, произошло здесь этой ночью?

Хедли присел на край кровати и начал неторопливо набивать свою трубку.

– Ну, я попытаюсь восстановить картину событий – не утверждаю, что она будет во всем точна, но позже мы сможем уточнить детали. – Итак, Элеонора знала, что детектив следит за домом и пытается завести в трактире знакомство с его жильцами...

– Это при том, что Элеонора, насколько нам известно, в трактире никогда не бывала?.. – перебил Фелл.

Хедли окинул доктора почти добродушным взглядом.

– Собираетесь цепляться за каждое мое слово? Ладно, не бывала. Только что это вам дает?.. Карвер подозревал, что Эймс – сыщик (он сам говорил нам об этом), а Люси Хендрет это знала (опять-таки, по ее же словам). Можно ли поверить, что они никому не обмолвились о своих догадках? Нет!.. Может быть, мимоходом, но наверняка должны были проговориться. Если же у Карвера были причины предполагать, что его приемная дочь причастна к убийству в "Гембридже" (а он сам признался в этом), то он мог упомянуть об Эймсе и намеренно. Короче говоря, такую информацию Элеонора могла получить дюжиной способов... Тем более, если она опасалась, – продолжал, пытаясь раскурить трубку, Хедли, – что кто-то шпионит за ней, знает ее тайну и собирается сообщить о ней полиции...

– Ха! – фыркнул Фелл. – Снова возвращаемся к нашему загадочному осведомителю. Кто он?

– Миссис Милисент Стеффинс, – спокойно ответил инспектор. – Для такого вывода у нас есть все основания. Вероятно, незачем убеждать вас, что миссис Стеффинс, во-первых, принадлежит к тому сорту женщин, которые любят писать анонимные письма, шпионить за соседями и тайком доносить в полицию; во-вторых, она наверняка знала о тайниках в стенах; в-третьих, боялась, как бы Карвер не узнал, что именно она навела полицию на след его приемной дочери... Вот это и есть, – с усмешкой продолжал Хедли, – мое объяснение загадки осведомителя. Все просто – никакой мистики. Я бы не хотел говорить...

– Ладно, ладно, – нетерпеливо перебил доктор, – смело выкладывайте все – пусть даже кое-что кажется вам недостойным упоминания. Что вы хотели сказать о миссис Стеффинс?

Хедли постучал по зубам кончиком мундштука.

– Вспомните, пожалуйста, как она отозвалась об Элеоноре.

– Ну?

– Согласитесь, что язык у нее исключительно злой, не так ли?

– Вне всяких сомнений.

– Узнав о прогулках Элеоноры на крышу, миссис Стеффинс стала упрекать девушку во всем, что только пришло ей в голову: в неблагодарности, эгоизме, корыстолюбии – во всех грехах, кроме одного...

– Ну-ну?

– Она не сказала только о том единственном, – после короткой паузы продолжал инспектор, – что было существенно – она не могла не знать этого – для следствия. Миссис Стеффинс безусловно знала о клептомании Элеоноры и понимала, что упоминание о таком пороке заденет девушку куда больше, чем остальное. Но, тем не менее, не позволила себе ни малейшего намека, хотя о случае в универмаге тогда еще и речь не заходила. Именно об этом она молчала как рыба. Позже, когда мы заговорили о "Гембридже" и прямо заявили, что одна из живущих в доме женщин – преступница, Стеффинс продолжала молчать, хотя наверняка знала, где находилась Элеонора в критическое время. Она упомянула только об опоздании Элеоноры к чаю. Снова преувеличенная сдержанность. Нет, друг мой, она просто переусердствовала, стараясь избежать подозрения, что именно она выдала любимицу Карвера. Молчала, потому что была доносчицей.

Закончив свой монолог, Хедли снова начал раскуривать почти погасшую трубку. Его обычно мрачноватые глаза светились сейчас удовольствием.

– Ну как, удалось мне загнать старого медведя в угол? – спросил инспектор, поглядывая на расстроенное лицо Фелла. – Знаете что? Пока Элеонора не вернется, делать нам все равно нечего, а я так увлекся этой историей, что готов произнести целую речь от имени обвинения. Потом вы, если захотите, сможете выступить в роли защитника. Доктор Мелсон заменит нам присяжных. Идет?

Фелл взмахнул тростью.

– Ну, знаете ли, никак не предполагал, что вы станете собирать улики у меня за спиной да еще и использовать против меня мои же аргументы. Ладно, я выступлю в роли защитника, хотя момент для этого сейчас не самый подходящий. Я разнесу в пух и прах все ваши доводы, разгромлю вашу теорию и спляшу джигу на ее руинах! Ого! Я...

– Не надо так волноваться, – выбивая пепел из трубки, спокойно проговорил Хедли. – Мне пришла в голову еще одна мысль... Бетс!

– Да, сэр! – сержант заглянул в дверь и удивленно замер, увидев отчаянно размахивающего тростью Фелла.

– Бетс, найдите мистера Карвера...

– Постойте! – вмешался Фелл. – У нас будет закрытое заседание. Хотите подразнить старого, как вы выразились, медведя – пожалуйста, но публика тут ни к чему.

– Не возражаю. Кое-какие детали можно будет уточнить и позже. Вы, Бетс, спросите только у мистера Карвера, как обстоит дело с теми часами, которые он делал по заказу сэра Эдвина Полла. Выясните, в частности, получил ли он уже деньги за них. Престон по-прежнему ждет в холле прихода мисс Карвер?

– Так точно, сэр.

Хедли жестом отослал сержанта и, прислонившись плечом к спинке кровати, проговорил, не отрывая глаз от игрушечной кошки на каминной полке:

– Мы остановились на том, что Элеонора была обеспокоена появлением сыщика...

– И предприняла шаги к тому, чтобы избавиться от него? – резко перебил Фелл.

– Вряд ли. Думаю, что она была просто встревожена, а убийство произошло случайно...

– Хедли, еще раз перебью вас, – задумчиво проговорил Фелл, – не для того, чтобы опровергать какие-то доводы, а потому что и сам хочу разобраться в одном вопросе. Мне хочется знать вашу точку зрения на исчезновение часовых стрелок. Это основной камень преткновения для вас и, как ни странно, для меня тоже – хотя и по другой причине. Если вам удастся сколько-нибудь разумно объяснить, зачем понадобились Элеоноре стрелки, вы, готов признать, поставите меня в исключительно трудное положение. Только не утверждайте, что раз уж мы нашли у нее одну из этих стрелок, значит, она украла их и тут больше не о чем говорить! Нет, сомнение у меня вызывают не вещественные доказательства. Можно было бы, конечно, сказать что она украла их либо из-за того, что страдает клептоманией, либо потому, что изобрела какой-то исключительно головоломный способ убийства. Вы и сами, однако, чувствуете, как нелепы оба объяснения. Допустим, что она не удержалась от искушения украсть часы и браслет, но мне еще не приходилось слышать о клептомане, который, не боясь риска и не жалея трудов, старался бы украсть две железки, которые и гроша-то ломаного не стоят, чтобы потом с триумфом схоронить их среди накопленных им сокровищ. Как бы вы ни относились к Элеоноре Карвер, совсем сумасшедшей ее не назовешь – иначе полиции тут вообще делать нечего.