Бальядеру пришлось покупать коня, дрянного одноглазого жеребца, который был немедленно наречен Оком Истины. Теперь он шагал рядом с Дикарем, давая седоку возможность продолжить начатую во время знакомства тему.

– Ты набрал нас, юноша, чтобы повести к насилию и убийствам, ведь так? Ты так молод и не понимаешь, что это – самое мерзкое в нашем несовершенном мире. Видел ли ты смерть наяву? Познал ли ее отвратительный лик? Понял ли, что гибели не заслужил ни один человек на свете, даже самый законченный негодяй? Одумайся, разгони нас, пока мы еще не успели далеко отъехать от таверны. Потрать деньги на веселье, безбедную и бездумную жизнь на берегах теплых южных морей, на любовь продажных женщин, на вино, на что угодно!

– Как проникновенно ты вещаешь! – восхитился Даль-виг. – Но одно меня смущает: почему ты согласился вступить в мое войско, если так ненавидишь убийства и войну?

– Мой грех – слабоволие, помноженное на пристрастие к вину. Я не стесняюсь открыто признавать свои пороки, и Бог-Облако у себя на небе видит это. Искушение, предлагаемое людьми вроде тебя, сильнее меня. Тут уж ничего не поделаешь! Достоин жалости тот, кто не может устоять перед соблазном, – но во сто крат хуже тот, кто эти соблазны подает!

Сначала опешивший Дальвиг пытался спорить с философом-пьяницей, но тот, воздевая к небу скрюченный подагрой палец, продолжал твердить свое, будто и не слыша возражений. В конце концов Эт Кобос незаметно отстал от вошедшего в раж Бальядера и обратился к Кингу.

– Может, посоветуешь, что делать с этим нудным болтуном?

– Старина Болтунер всегда таков, сколько я его помню, – меланхолично ответил тот. – Затыкается только тогда, когда начинается драка или когда смертельно пьян. Можно было бы его не брать… но посмотри на эти длинные сильные пальцы! Своим уродливым посохом он запросто расплющит и шлем, и башку под ним. Уж я-то это точно знаю, сам видал! Говорят, раньше он служил в войсках самого Императора до тех пор, пока вдруг не свихнулся и не стал нести эту чушь. Если б не пьянство и болтовня, быть бы ему сейчас генералом!

За два дня они добрались до следующего города, Райнона. Там Дальвиг обменял свои доспехи, сделанные кузнецом в Шереганне, на гораздо лучшие, из черненой стали, с наложенными на них заклинаниями легкости и устойчивости к ржавчине. Кираса, налокотники и поножи, конический шлем с забралом из крупноячеистой сетки. Кроме того, он купил и щит из ясеня, с умбоном и окантовкой из той же стали.

В Райноне к отряду присоединились еще пятеро наемников, схожих друг с другом мрачных костоломов в коже и кольчугах. Здесь же Дальвиг купил телегу, загрузив ее едой и кучей других нужных припасов.

Еще через три дня за облысевшими рощами, на вершине холма, крутобокого, как гора, они увидели похожий на старую скалу замок Беорн. Дальвиг вернулся домой.

Стоило им только заехать внутрь разрушенного, заросшего жухлой травой двора, Хак спрыгнул с коня и принялся носиться вдоль стен замка с криками: «Мы дома!! Мама, папа!! Мы дома!!»

Дальвиг мрачно огляделся. Дорога, ведущая к вышибленным много лет назад воротам, густо заросла травой. Кругом валялись какие-то деревянные обломки, обрывки почерневших тряпок. У стен плотными группами стояли высохшие стебли репейника, а громадные лопухи, обмякшие и желтые, укрывали землю у их подножий. Нигде не было, видно ни единого признака жизни – ни куриного помета, ни перьев. Хлев стоял с раскрытыми настежь дверьми, за которыми гулял ветер и таился мертвый, безмолвный сумрак. Всем, кроме светившегося счастьем от возвращения домой Хака, было ясно, что здесь давно никто не живет… хотя у дверей, ведущих в единственную уцелевшую башню, в грязи виднелись довольно свежие следы. Судя по всему, грубые солдатские сапоги.

Дальвиг потемнел лицом. Плотно сжав губы, он вынул Вальдевул из ножен и скомандовал потешавшимся над Хаком наемникам:

– За мной, остолопы!

Раскрыв дверь, Эт Кобос увидал колеблющееся вверху слабое пятнышко света – кто-то спускался по винтовой лестнице. Дальвиг опустил руку в поясной кошель, чтобы вынуть наружу Жезл. Однако доставать его не пришлось. В темноте, кое-как разгоняемой мечущимся по сторонам пламенем лампы, показался рослый и пузатый мужчина. С сопением и шарканьем он лениво спускался вниз – совершенно безоружный и даже едва одетый. На нем была грязная, залатанная рубаха, из-под подола которой торчали покрытые вздутыми венами волосатые ноги и неимоверно стоптанные кожаные тапки.

– Эй, куда прешься! – грубо и громко заорал толстяк Дальвигу. Даже в полутьме было видно, как с его вывернутых губ летит слюна. Сощурив выпуклые совиные глаза, человек сморщил нос и снова заорал: – По велению Высокого Симы, здесь никому нельзя находиться!

Вытянув лампу вперед, толстяк попытался получше разглядеть незваных гостей. Стоило ему только увидеть вооруженных и очень недружелюбных людей, уверенность и спесь живо слетела с лица и осанки. Толстяк быстро сгорбился, будто кто-то выпустил из него воздух, и затряс жирным подбородком.

– Что вам нужно? Что вы здесь делаете?.. Немедленно уходите прочь, не то вам не поздоровится! – Теперь голос его звучал гораздо тоньше и тише.

Дальвиг поднялся на две ступеньки и, приставив меч к грозившему вырваться из рубашки брюху, негромко приказал:

– Отдай лампу, червяк!

Медленно, дрожа всем телом, толстяк нагнулся, чтобы оценить размеры и устрашающий внешний вид Вальдевула.

– Ты осмеливаешься поднимать руку на людей Симы? – пискнул он, пуская с уголка губ слюну. – Ищешь ссоры с любимцем Императора?

Дальвиг слегка шлепнул по пузу клинком. Толстяк подпрыгнул вверх и немедленно отдал лампу.

Кроме него в башне жили еще двое сторожей, таких же никчемных и трусливых, как их главарь. Всех троих быстро связали и бросили в одну из комнат наверху – ту, у которой сохранилась довольно-таки крепкая дверь.

После того как замок был захвачен, причем на удивление легко и быстро, Дальвиг решил заняться его обустройством. Крестьяне двух близлежащих деревень, которые теперь принадлежали Симе, отнюдь не возрадовались возвращению прежнего господина. Осенние работы еще не кончились, тем более что после затяжных дождей наконец наступило бабье лето и тепло вместе с солнцем ненадолго вернулись в эти края. Вместо этого жестокие солдаты, один вид которых повергал смирных местных жителей в трепет, сгоняли мужчин по грязным дорогам к замку.

Там им пришлось обосноваться надолго. Совсем еще мальчишки и старики очищали от мусора двор и внутренние помещения. Сухую траву стаскивали в кучи и поджигали, заполняя двор клубами тяжелого зеленовато-желтого дыма. С окрестных холмов казалось, что руины замка снова взяты врагом и преданы огню. Команда плотников и кузнецов занялась воротами, которые очистили от многолетнего дерна и перетащили поближе к замковым мастерским. Глядя на потраченные жуками ясеневые балки, на покрытые бахромой ржавчины стальные ромбы посреди створок, Дальвиг смутно вспомнил, как страшно ему стало, когда неповоротливое чудовище с толстым рогом между налитых яростью глаз вышибло и растоптало эти ворота. Разбитые в щепки брусья теперь превратились в труху и их предстояло заменить. Сталь по большей части сохранилась, но требовала изрядной чистки.

Еще один плотник с помощью десятка крестьян чинил или делал заново простенькую мебель, устанавливал двери и окна, менял провалившиеся половицы и восстанавливал лестницы.

Распределив работы, Дальвиг переоделся в богатые одежды из цветного шелка и атласа, с оторочкой из мехов. Лицо он покрыл волшебной краской, которую дала ему Хейла: несколько мазков покрыли лицо морщинами и оспинами, изменили цвет кожи и даже некоторые черты. Пара капель той же самой краски в глаза – и они стали зелеными, как у кошки. Кроме того, Дальвиг без всяких магических ухищрений состриг почти все волосы, росшие у него нетронутыми с незапамятных времен. Это принесло, пожалуй, самые разительные изменения. Глянув в зеркало, Эт Кобос не узнал сам себя и даже пощупал щеку, на которой красовалась маленькая ямочка. Покачав головой, он спустился во двор и отправился в город Крайл.