— Странные дела нынче творятся в столице, Виталий Родионович. — Проговорил Грац, вертя в руках бокал порто и, одновременно, окидывая взглядом свой кабинет, словно в поисках возможных «лишних ушей». — Вы ведь, далеко не первый, кто возжелал побеседовать со мной по поводу этих татей.

— Вот как? Дайте угадаю. Кроме меня, ими интересовался и его сиятельство. Так? — Отхлебнув горячего чая с бальзамом, проговорил я.

— Представьте себе, не только. — Задумчиво протянул профессор. — Еще и Заряна Святославна, уж на что никогда не интересовалась подобными вещами, а вот поди ж ты, звонила, расспрашивала…

— Интересно… Весьма интересно. — Кивнул я, судорожно прикидывая, для кого могла стараться Смольянина. К сожалению, у нас слишком мало общих знакомых, чтобы можно было строить какие бы то ни было жизнеспособные гипотезы, а сваливать все на Ставра, по крайней мере, преждевременно. Кстати, надо бы постараться не забыть и о втором вопросе… Но будем последовательны. — Меклен Францевич, давайте оставим размышления о том, кому и зачем понадобились сведения о смерти разбойников. Что вы можете сказать по самому факту?

— Ну что ж, извольте. — Еле заметно дернул плечом Грац. — Только предупреждаю, вскрытие проводил не я, равно как и исследование остаточного фона оболочек, а посему, за истинность этих сведений, хоть и получены они мною непосредственно от судебного медика, проводившего работы, я ручаться не могу. Так вот. По заключению моего коллеги, все четверо умерли практически одновременно, либо с крайне небольшим временным интервалом, которым можно и пренебречь. С момента смерти прошло больше суток, поэтому сделать выводы о причинах их гибели, основываясь лишь на остаточном фоне тонких оболочек, не представляется возможным, поскольку за этот срок они успели рассеяться. Вскрытие же показало, что смерть наступила от обширного кровоизлияния в мозг. Никаких следов инъекций, характерных компонентов известных ядов, или же соответствующего действию ядов поражения внутренних органов, за исключением самого мозга, не обнаружено.

— То есть, это не могло быть отравление каким-нибудь специфическим ядом? — Уточнил я.

— Разве что очень специфическим и быстроразлагающимся. — Покачал головой Грац. — Или… кто-то сумел создать воздействие сродни некоторым ядам, вроде знаменитого в свое время «флорентийского воска» [10], но как он, или она, при этом, умудрились избавиться от симптоматики, я не представляю. Сложнейшая работа, и маловоплотимая на данном этапе развития естествознания. Впрочем, об этом, вам лучше осведомиться у Берга Милорадовича, все-таки, он, в отличие от вашего покорного слуги, настоящий знаток.

— Ясно. А что это за воск такой?

— Флорентийский. — Уточнил Грац, опуская пустой бокал на столик. — Это, можно сказать, легендарный яд эпохи римского стола, и в частности последнего его понтифика — Алессандро. На данный момент известно более трехсот вариантов этого яда, каждый их которых претендует на звание настоящего флорентийского воска. Вообще же, яд этот, медленнодействующий, от момента его введения в организм жертвы, до ее смерти проходит около суток. Правда, при добавлении в рецепт мышьяка, агония может длиться до четырех, а то и пяти суток. Такой вариант называли «алым убранством». Почему? Потому, что агония жертвы этой адской смеси, мало того что сопровождается сильнейшими судорогами, приступы которых сменяются постоянно сокращающимися периодами покоя, но самым верным признаком этого яда, является кровавый пот, выступающий на теле жертвы, который, естественно, тут же впитывается в исподнее и постельное белье.

М-да. Я же говорил, что патологоанатомы, даже если именуются адьюнкт-профессорами, по любому остаются отмороженными на всю голову маньяками! Это ж надо, с таким удовольствием расписывать действие смертельного яда… И он еще надеется, что я приду к нему приводить в порядок свое здоровье?! Оптими-и-ист! Так, пора уводить тему в другую сторону. Хотя…

— Меклен Францевич, а вы помните труп, что на днях образовался в подвалах Особой канцелярии? Я имею в виду разбойника, которого я отловил перед давешним хольмгангом?

— Помню, конечно… — Кивнул Грац, после чего замер на мгновение на месте, и вдруг, оглушительно хлопнул в ладоши. — Браво, Виталий Родионович, голубчик! Конечно, как я сразу не подумал. Совершенно, ведь совершенно та же картина… Один к одному с тем, что описывал мой коллега, когда я расспрашивал его о находке в Старых Мхах. Но самое главное, у нас ведь имеется кристалл с записью фона его тонких оболочек! Можно попытаться восстановить, хотя бы в общих чертах, что за хитрость так вовремя отправила клиента на тот свет…

— Подождите, вы что же, не исследовали этот самый фон? — Удивился я.

— Дорогой мой Виталий Родионович! Уж простите, но я не видел в этом особого смысла. На момент осмотра тела, его состояние ясно говорило о том, что в недавнем прошлом, клиент пережил алкогольную интоксикацию. Иначе говоря, был на грани тяжелейшего отравления. На фоне этих симптомов, кровоизлияние в мозг вполне вписывалось в общую картину. Так что я, отметив в следах тонких оболочек характерные признаки, соответствовавшие итогам вскрытия, не стал копать дальше, а просто записал фон на кристалл и приложил его к заключению. Так-то, голубчик. М-да.

— А теперь?

— А теперь, со смертью его подельников, с теми же симптомами, ситуация в корне поменялась, и у меня появился повод для повторного исследования тела разбойничка и нового разбора следов его тонких оболочек. И уж поверьте, на этот раз я буду предельно внимателен. — Уверил меня профессор, сияющий как новый самовар. Энтузиаст, блин. Фанат своего дела… Жуть.

— Славно. — Кисло улыбнулся я. — Меклен Францевич, тут вот еще какое дело… Может мой вопрос покажется вам… странным, по меньшей мере. Но все же, я прошу вас ответить на него.

— Внимательно вас слушаю, Виталий Родионович… — Фанатичный блеск исчез из глаз профессора, и он, поправив пенсне, выжидающе посмотрел на меня.

— Хм. — Я на мгновение задумался, пытаясь представить, как лучше задать свой вопрос, но плюнул на эту безнадежную затею. — Меклен Францевич, скажите, вы, СЛУЧАЙНО, не сообщали кому-либо о моем сотрудничестве с исследователями Особой канцелярии? Той же Заряне Святославне, например?

— Знай я вас чуть хуже, и следующая наша встреча могла бы состояться на хольмганге. — Протянул профессор, но внезапно усмехнулся, в лучших традициях Телепнева. — Но поскольку я еще не готов отправиться на тот свет от удара, ставшей знаменитой на весь Хольмград, лопаты Старицкого, с вызовом придется повременить. А если говорить серьезно, Виталий Родионович… я, пожалуй, отвечу на ваш вопрос, при условии, что вы обещаете ответить на мой.

— Согласен, профессор. — Кивнул я, уже догадываясь о сути вопроса Граца. И не прогадал.

— Что ж, я могу поклясться, если угодно, что никому и никогда не сообщал об особенностях вашей, прямо скажем, вынужденной службы в Особой канцелярии, в том числе и о вашем сотрудничестве с ее исследовательским отделением. Поверьте, я прекрасно осознаю все возможные последствия разглашения подобных сведений. Вас устроил мой ответ?

— Вполне. Меклен Францевич, прошу вас не обижаться на меня, я вовсе не предполагаю, что вы могли сознательно пойти на такой шаг, потому и упомянул именно о случайных оговорках. — Медленно проговорил я.

— И о Заряне Святославне, да? — Вздохнул Грац.

— Видите, вы все прекрасно понимаете. — Развел я руками. — Уж извините, но ваше, м-м… трепетное отношение к госпоже Смольяниной, по-моему, давно не секрет для всех окружающих.

— Я понял, Виталий Родионович. — Кивнул профессор. — Могу ли я предположить, что как раз ее слова и послужили причиной вашей подозрительности?

— Не совсем. Причиной моей, как вы выразились, подозрительности, стали некоторые слова ее знакомого…

— Ах вот как. Ну что же, в таком случае и впрямь напрашивается вывод о моем участии. — Согласился Грац. — И все же, смею вас уверить, Виталий Родионович, что моей вины здесь нет.