— Ну нет! Ничего, что не хочется, умей себя переломить. А пока спокойно, иди-ка, парень, лучше спать.

— Сначала Кашу дождусь. Давно не видел.

Среди ночи меня разбудил стук в окно. Высунулся в форточку: санитарка хирургического отделения.

— Привезли ущемленную грыжу, слышите? — Край белого халата виднелся из-под короткого пальто.

— Спасибо! Сейчас идем.

Игорь спал чутко, как заяц. Едва моя рука коснулась его плеча, он открыл глаза и спросил:

— В больницу?

— Да, санитарка прибегала. Но, я думаю, тебе лучше…

— Никаких «лучше», Николай, — перебил он и выскочил из-под одеяла.

Луговой лежал спокойно. Лишь иногда по его лицу видно было, что ему больно. Гринин оперировал хорошо, очень хорошо. Даже при самом строгом наблюдении не к чему было придраться. Сейчас и я в душе согласился с Василием Петровичем, что Гринин способный малый. И хотя я не любил предсказывать будущее ни себе, ни другим, все же подумал: парень далеко пойдет!

— Ты только подумай, Николай, — сказал Каша, когда мы вернулись в общежитие и снова растянулись на койках, — Юра сделал за сутки две операции. А мы…

— И мы, Игорек, скоро будем делать. Вот увидишь!

Не завидую Юрке: трудно ему додежуривать ночь, когда кругом пусто, покрасоваться не перед кем. Одинокий триумфатор — роль явно не для него.

Проснулся я в десять утра. Было воскресенье. Не спеша мы оделись и пошли с Кашей в столовую. Завтрак давно остыл. Я послал Игоря с кастрюлей на кухню, чтобы он разогрел картофель. Он дошел до двери и возвратился, сказал, что повар вряд ли согласится разогревать. Тогда мы пошли вместе.

Повариха встретила нас вопросом:

— Из-за девочек проспали? — И поставила кастрюлю на плиту.

Игорь так густо покраснел, что его волосы, казалось, стали белыми. Я сказал:

— Почему бы и нет? Да, Игорь?

Он уже оправился от смущения, проговорил:

— Конечно.

— На свадьбу не забудьте пригласить, — сказала повариха и сняла с раскаленной плиты нашу зеленую кастрюлю.

После завтрака Игорь моментально исчез, я даже не успел предложить ему пойти со мной позагорать. Как и вчера, день выдался яркий, солнечный. Одному пойти придется. Только в отделение зайду на минутку.

Сестры куда-то подевались. Открыл ординаторскую: Золотов стоит возле стола и сосет конфету. На столе на брошенных обертках играют шишкинские мишки в лесу. Бедный художник. Куда ни глянь — везде «мишки», даже на оригинал смотреть неохота.

— Операций не будет? — спросил я у Золотова.

— Вот и пойми вас. — Он сердито взглянул на меня. — То просите самостоятельных операций, а то бежите из больницы, как из ада.

— Не понимаю. В чем дело, Борис Наумович?

— Этот ваш напарник… Как его?.. Я предложил ему ассистировать. В роддоме у женщины аппендицит. Так он бегом. Если б вы видели, как он бежал! На свидание спешил. Только перед свиданием так блестят глаза. Даже у стариков. Но у них сложнее. Они подлечиваются, а потом идут к молодухе. Вы не…

— Если не возражаете, буду вам ассистировать, — прервал я Золотова, чувствуя, как закипает во мне неприязнь.

Он вскинул на меня глаза, но сказал спокойно:

— Пожалуйста. Пойдемте мыть руки.

Операция быстро закончилась. Вот оно, воскресенье врача! Одну отоперировал, привезут вторую, третью больную. И так всегда, и так всю жизнь. И к этому нужно быть готовым.

Уплотненный вышел денек!

Зашел Чуднов, встревоженный, запыхавшийся, и попросил Золотова посмотреть больного, поступившего только что в больницу с неясным диагнозом. Я пошел вслед за ними в приемный покой.

На кушетке лежал человек лет сорока, лицо красное, глаза воспалены. Он жаловался на страшную головную боль.

Тут же стоял молодой врач Бочков, специалист по болезням уха, горла и носа. Рослый, чуть сутулый, близорукий. Золотая оправа очков подчеркивала важную серьезность его бледного лица.

— Из ушей течет гной, — сказал Чуднов. — Но вопрос, — Борис Наумович, в том, грипп это, менингит или абсцесс мозга. Куда будем госпитализировать?

Золотов осмотрел больного и сказал:

— По всей вероятности, грипп. Берите к себе… Впрочем, неплохо было бы вызвать консультанта из Москвы. Отиатра… Ну, а ваше мнение? — спросил он у Бочкова.

— Сомневаюсь.

— Имеете на это право. Но свое мнение у вас, как у врача, есть или нет?

— Сомневаюсь, Борис Наумович… в диагнозе…

— Консультант абсолютно необходим, — отчеканил Золотое и вышел.

— Вызовем. — Чуднов начал искать в записной книжке адрес.

— Я был бы очень, очень рад, — сказал Бочков. Что-то жалкое чувствовалось в словах, во всем облике молодого врача. Его лицо было красное. Краснее, чем у больного. Но мне нравилось, что он не скрывает своего незнания. И, наверно, не он виноват, что не знает, а те, кто его учил. И еще, вероятно виноват сам больной, заболевший сложно и непонятно.

— Поживей вызывайте, — простонал больной. — А то богу душу отдашь, пока приедет ваш консультант.

— Немедленно позвоню в Москву, — успокоил больного Чуднов, а у меня спросил: — Кому, думаете, буду звонить?.. Вашему Николаеву. Он оставил мне домашний телефон.

Ассистент клиники болезней уха, горла и носа Николаев был руководителем производственной практики, в его ведении находилось шесть или семь базовых больниц, в том числе и наша. Еще в институте я слышал, что Николаев превосходный хирург. Мне давно хотелось посмотреть, как он работает.

Больного переложили на носилки и унесли. Чуднов сел в кресло, взял телефонную трубку.

— Прошу соединить меня с Москвой, срочное дело.

Видимо, со станции ответили, что соединить нельзя.

— Машенька, дорогая, понимаете, речь идет о жизни человека. Мне нужно вызвать специалиста из клиники мединститута… Вот, вот, пожалуйста. — Чуднов взглянул на меня. — Сейчас соединят. Их только попросить надо. Эти девочки, если захотят, и с Луной вас соединят за пять минут.

Вскоре Чуднов уже беседовал с Николаевым.

— Нет, нет, такси берите, мы оплатим… поездом не скоро, — Чуднов положил трубку, но тут же снова взял ее. — Дайте «Скорую помощь»… Иван Иванович? Попрошу вас срочно подбросить в больницу Надежду Романовну… Да хоть под землей найдите! — Он положил трубку на рычаг и сказал: — Невропатолог нужен, а воскресенье — может дома не оказаться. Вот беда! Экстренные вещи всегда случаются в самое неподходящее время. Вы не замечали?

— Приходилось, Михаил Илларионович.

Через несколько минут ему доложили, что «Скорая» разыскала невропатолога на рынке.

— Так с покупками и усадили! — Чуднов засмеялся. — Ну ничего. Надежда Романовна мало потеряет: живет от рынка далеко, у самого леса, а теперь из больницы доставят прямо на квартиру.

Под окнами загудел мотор автомашины.

— Наверно, она, — сказал Чуднов. — Пойдем.

Мы поднялись на второй этаж. Викторов уже лежал в палате. Дежурная медсестра делала ему инъекцию пенициллина.

Надежда Романовна оказалась очень молодым врачом, щуплая, низенькая, ни степенности в движениях, ни важности в осанке, а лицо серьезное. Мне очень понравилось ее лицо.

Она долго и внимательно осматривала Викторова, подробно записала свое мнение в историю болезни. В ординаторской она сказала, что у больного начинается менингит. Кроме того, абсцесс правой височной доли головного мозга. И добавила, что нужно срочно оперировать правое ухо, поскольку инфекция идет оттуда.

— Я свободна?.. Если буду нужна, присылайте. Весь день специально буду сидеть дома.

Когда она ушла, Чуднов сказал:

— Голова!.. А ведь стаж такой же, как у Бочкова.

— Мне она тоже очень понравилась, — сказал я.

— И, заметьте, Николай Иванович, молодая, а не жалуется… как… некоторые.

— Вы намерены продолжать вчерашний разговор? — спросил я, поглядев ему в глаза. — Тогда оставьте это оскорбительное словечко. Наши молодые врачи не жалуются, а требуют. Иногда не умеют требовать. Только что вы видели Бочкова. Скажите, вам не было стыдно, Михаил Илларионович? — Чуднов побагровел, я продолжал. — А мне было стыдно за вас, главного врача, и за весь коллектив старших товарищей. Разве вам не нужна смена?