По контрасту с беспокойным и неудобным путешествием первого эпизода, совершаемым в одиночку, сновидец находится здесь в коллективе. Этот контраст знаменует переход от юношеской склонности к уединению и протесту к общительности и большей контактности. Поскольку это предполагает новый уровень взаимоотношений с людьми, можно счесть, что его анима теперь действует успешнее, и это передается находкой шляпы, которую ранее анима забыла ему дать.
Но сновидящий утомлен, и сцена в ресторане отражает его потребность переосмыслить свои прежние взгляды и обновить силы, взглянув на прошлое с новых позиций. Так и происходит. Сперва он видит объявление, сообщающее об исполнении роли молодого героя, Персея, мальчиком из средней школы. Затем он видит мальчика, но уже выросшего, вместе с другом. Их внешность представляет резкий контраст один в светло-сером, другой — в черном. С учетом сказанного ранее, в них можно узнать Близнецов. Это героические фигуры, отражающие противоположность эго и альтер-эго. Впрочем, здесь они появляются гармонично дополняющими друг друга.
Ассоциации пациента подтвердили это. Им было отмечено, что фигура в сером олицетворяет приспособленность к жизни в мирском смысле, тогда как фигура в черном символизирует духовную жизнь, подобно черному облачению священников. А то, что на них были шляпы (а теперь он нашел и свою), указывает на достижение ими относительно зрелого самосознания, нехватку которого он так болезненно переживал в годы ранней юности, когда плутовство (от Плута) нет-нет да и проявлялось в нем, несмотря на идеалистическое представление о себе как об искателе мудрости.
Его ассоциации по поводу греческого героя Персея были довольно любопытны и оказались особенно значимы, потому что содержали вопиющую неточность. Выяснилось, что он считал Персея героем, убившим Минотавра и спасшим Ариадну из критского лабиринта. Как только я попросил его написать это имя, ошибка обнаружилась: Тезей, а не Персей, расправился с Минотавром. Эта оговорка приобрела неожиданно особый смысл, как часто бывает с подобными промахами, заставив обратить внимание на то, что объединяет этих двух героев. Им обоим пришлось преодолеть свой страх перед подсознательными демоническими материнскими силами и освободить от их воздействия молодую женщину.
Персею пришлось отрубить голову Медузе Горгоне, которая была столь ужасна со своими змеиными волосами, что каждый посмотревший на нее обращался в камень. А затем — победить дракона, охраняющего Андромеду. Тезей же олицетворял молодой патриархальный дух Афин, и ему предстояло противостоять ужасам критского лабиринта с его чудовищным обитателем — Минотавром, символизирующим, вероятно, болезненный упадок матриархального Крита. (В любой культуре лабиринт означает сбивающий с толку и лишенный ориентиров мир матриархального сознания, и пройти его могут лишь подготовленные к особому посвящению — в таинственный мир коллективного подсознательного). Преодолев опасность, Тезей спас Ариадну — скорбящую деву.
Это спасение символизирует освобождение «анимы» от поглощения образом матери. Только когда этот процесс завершен, мужчина впервые обретает способность по-настоящему воспринимать женщин. То обстоятельство, что моему пациенту не удалось в должной мере отделить аниму от образа матери, бросалось в глаза в другом сне, где он столкнулся с драконом — символом поглощающей его привязанности к матери. Дракон преследовал его, и он оказался уже на волосок от смерти, так как был без оружия.
Примечательно, что в этот момент во сне появилась его жена, что каким-то образом повлияло на дракона: он стал меньше и не таким опасным. Такая перемена показывает, что вступление в брак помогло пациенту—хоть и с запозданием — преодолеть привязанность к матери. Другими словами, он должен был суметь высвободить психическую энергию сыновней привязанности к матери, чтобы достигнуть более зрелого отношения к женщине и, в конечном счете, к обществу в целом. Битва героя с драконом символически отражала этот процесс взросления.
Но задача героя выходит за рамки биологической и супружеской адаптации. Она заключается в высвобождении анимы как внутренней составляющей психического, необходимой для любой творческой деятельности. В случае с моим пациентом можно лишь предположить подобный исход, поскольку сон о путешествии по Индии не говорит об этом прямо. Но я уверен, что он подтвердил бы мою гипотезу о том, что приснившаяся ему прогулка через холм с открывшимся за ним видом мирного портового городка предвещала, что он откроет подлинную функцию анимы. Тем самым он избавился бы от былого негодования по поводу своей — по вине женщины — незащищенности (шляпа от дождя) во время путешествия по Индии. (В сновидениях выразительно расположенные города зачастую символизируют аниму).
Предвестие личной безопасности было достигнуто благодаря контакту с подлинным архетипом героя, вместе с тем к нему пришло и новое отношение к коллективу, основывающееся на взаимопомощи и чувстве общности. Не удивительно, что после этого он почувствовал себя помолодевшим. Он обрел внутренний источник силы в архетипе героя, разобрался и развил ту часть себя, которую во сне олицетворяла женщина, и благодаря этому героическому действию освободил себя от материнского влияния.
Эти и многие другие примеры героического мифа в современных снах показывают, что суть эго, как героя, всегда скорее выражается в привнесении культурных ценностей, чем в чисто эгоцентрическом эксгибиционизме. Даже все время ошибающийся Плут по-своему сопряжен в представлении первобытного человека с космосом. В мифологии навахо Плут-койот сотворил звезды и забросил их на небо, изобрел необходимые и случайные условия смерти, а в мифе о потопе помог провести людей через тростниковые заросли, которыми они пробрались из этого мира в другой, выше расположенный, где оказались в безопасности от воды.
Здесь мы сталкиваемся с формой творческого развития, берущей начало, видимо, с предсознательного или животного уровня существования, похожего на детский. Созревание до сознательных и результативных действий становится заметным у настоящего героя культуры. Таким же образом детское или юношеское эго освобождается от гнета родительских ожиданий и становится индивидуальным. Этот процесс роста сознания может включать в качестве одного из элементов неоднократные битвы героя с драконом, повторяющиеся вновь и вновь и высвобождающие энергию для тех многочисленных дел, что образуют из хаоса узор культуры.
Когда это происходит успешно, образ героя полностью раскрывается как одно из проявлений силы эго (или родовой идентичности, если говорить о коллективе), не нуждающейся более в одолении чудовищ и великанов. Ведь достигнут уровень, на котором эти глубинные силы могут быть персонифицированы. Женское начало появляется в снах уже не в обличье дракона, а в виде женщины; аналогичным образом «теневая сторона» личности принимает менее угрожающую форму.
Этот важный момент наглядно просматривается в сновидении одного мужчины в возрасте около пятидесяти. Всю свою жизнь он страдал от периодически повторяющихся приступов тоски и страха неудачи (первоначально порожденных сомнениями матери). Тем не менее его реальные достижения как на профессиональном поприще, так и в личном плане были намного выше средних. Ему приснился его девятнадцатилетний сын в облике средневекового рыцаря того же возраста, в сверкающих доспехах. Он должен сразиться с ордой мужчин в черном. Сначала он так и собирается поступить, но затем неожиданно снимает шлем и улыбается главарю злодеев; становится ясно, что они не будут сражаться, а станут друзьями.
Сын из сновидения этого мужчины является его собственным молодым эго, которое часто терзалось Тенью, действующей под видом сомнений в себе. Он, в известном смысле, успешно боролся с этим противником всю свою зрелую жизнь. Теперь, отчасти приободренный тем, что его сын растет, не испытывая таких сомнений, но главным образом благодаря формированию представления об истинном героизме, максимально вписывающегося в его модель общения с окружающими, он обнаруживает, что сражаться с Тенью более нет необходимости: он может принять ее как должное. Это и символизирует дружеская сцена. Его более не влечет борьба с конкурентами за утверждение личного превосходства. Теперь он поглощен утверждением культуры через формирование демократического общества. Подойти к пониманию этого на подъеме жизненных сил будет посложнее постоянного геройствования и свидетельствует о приближении к подлинной зрелости.
