Другими словами, архетипы отвечают внешним ситуациям (как стереотипы поведения животных отвечают окружающей их природной среде), но не только — по сути, они стремятся проявиться в синхронной „композиции“ из материальных и психических элементов. Однако эти соображения лишь указывают на некоторые направления, по которым могло бы осуществляться исследование феномена жизни. Юнг понимал, что надо еще очень многое узнать о взаимосвязи этих двух областей (материи и психики), прежде чем пускаться в слишком уж абстрактные рассуждения о них.

Сам Юнг считал наиболее плодотворным для дальнейших исследований изучение аксиом в математике (называемых Паули „первичными математическими озарениями“), среди которых он особенно выделял идею бесконечного числового ряда в арифметике или континуума в геометрии. Как сказала родившаяся в Германии Ханна Арендт, „по мере развития математика не просто расширяет свое содержание, протягиваясь в бесконечность, чтобы соответствовать ее масштабам, как и масштабам бесконечно растущей и расширяющейся вселенной, но прерывает связь с внешними проявлениями чего бы то ни было. Математика не является больше одним из начал философии или наукой о Бытии в его истинном проявлении, но становится наукой, изучающей структуру человеческого разума“. (Юнгианец сразу спросил бы: какого разума? Сознательного или подсознательного?).

Как мы уже видели на примере Гаусса и Пуанкаре, математики также убедились в том, что наши представления „упорядочиваются“ еще до того, как становятся осознаваемыми. Б. Л. Ван-Дер-Варден, изучивший много примеров крупных математических озарений, пришедших из подсознания, делает такой вывод: „подсознание способно не только ассоциировать и комбинировать, но даже и оценивать. Суждения его интуитивны, но при благоприятных обстоятельствах абсолютно верны“.

Среди множества „первичных математических озарений“ или априорных идей наиболее интересны с точки зрения психологии „натуральные числа“. Они не только служат нашим сознательно осуществляемым повседневным измерительным и счетным операциям; в течение веков они были единственным средством для „считывания“ значения в таких древнейших видах предсказаний, как астрология, нумерология, геомантия и т. д., — все они основывались на арифметическом счете и были исследованы Юнгом с точки зрения его теории синхронности. Более того, натуральные числа, если взглянуть на них через призму психологии, должны определенно являться архетипическими символами, потому что мы воспринимаем их некоторым определенным образом. К примеру, любой человек не задумываясь скажет, что два — это наименьшее четное число. Другими словами, числа не являются понятиями, сознательно изобретенными людьми для подсчетов. Это спонтанные и автономные порождения подсознания, как и другие архетипические символы.

В то же время натуральные числа являются также признаком, присущим внешним объектам. Мы можем утверждать или сосчитать, что здесь лежат два камня, а там стоят три дерева. Даже если лишить внешние объекты всех признаков, таких как цвет, температура, размеры и т.д., все же останется признак их „множественности“ или единичности. Однако эти же числа являются бесспорной частью нашей конфигурации рассудка: абстрактными понятиями, которыми мы можем оперировать, не глядя на внешние объекты. Числа, таким образом, предстают в роли ощутимого связующего звена между царствами материи и психики. Именно здесь, допускал Юнг, может лежать наиболее плодотворное для дальнейших исследований поле деятельности.

Я кратко остановилась на этих довольно сложных концепциях, чтобы показать, что для меня идеи Юнга не образуют целостной „доктрины“, а являются началом нового подхода, которому предстоит еще развиваться и расширяться. Я надеюсь, что этого будет достаточно, чтобы у читателя сложилось мнение о наиболее существенных и типичных, с моей точки зрения, сторонах научных воззрений Юнга.

Его творческий поиск, всегда направленный на постижение феномена жизни, отличали необычная свобода от привычных предрассудков и большая скромность и аккуратность. Он не стал углубляться в упомянутые выше идеи, понимая, что у него еще не накоплено достаточно фактов, чобы сказать что-либо подробнее. Точно так же он обычно выжидал несколько лет, не публикуя свои новые открытия, но снова и снова проверяя их, снова и снова критически их рассматривая с различных сторон.

Вот почему то, что может при первом прочтении создать ощущение некоторой расплывчатости изложения, исходит на самом деле из скромности, отличающей его научный подход. Для Юнга не свойственны поспешность в выводах и чрезмерное упрощение, мешающие новым возможным открытиям и не учитывающие всю сложность и многообразие феномена жизни. Этот феномен всегда представлял для Юнга волнующую тайну. Он никогда не воспринимал его, подобно ограниченно мыслящим людям, как „объясненную“ реальность, о которой вес известно.

Ценность творческих идей заключается, по-моему, в том, что они, подобно ключам, помогают расшифровать еще не разгаданные взаимосвязи между фактами, способствуя таким образом все большему проникновению человека в тайну жизни. Я убеждена, что идеи д-ра Юнга могут аналогичным образом помочь найти и объяснить новые факты во многих областях науки (как и в нашей повседневной жизни) и вместе с тем направить личность к более уравновешенному, нравственному и сознательному взгляду на жизнь. Если читатель почувствует интерес к дальнейшему изучению и освоению сферы подсознания, а начать это можно только с работы над собой, то цель этой книги будет достигнута.

Рассмотрение проблем, касающихся стадий человеческого развития, является весьма ответственной задачей, потому что это означает не что иное, как отображение картины психической жизни во всей ее полноте, от колыбели до могилы. В рамках лекции такую задачу можно выполнить лишь в общих чертах. Вот почему мы не будем здесь описывать нормальные психические явления на различных стадиях, а ограничимся лишь некоторыми проблемами, то есть вещами сложными, спорными и неоднозначными; короче говоря, вопросами, позволяющими не одну, а несколько трактовок, и более того, трактовок не бесспорных. Так что многое из обсуждаемого нам придется мысленно сопроводить вопросительным знаком. Хуже того, кое-что мы будем вынуждены принять на веру, и время от времени отталкиваться от предположений.

Если бы психическая жизнь состояла только из самоочевидных истин — что все еще имеет место на примитивном уровне — то мы смогли бы довольствоваться здоровым эмпиризмом. Но психическая жизнь цивилизованного человека полна проблем; мы даже не можем думать о ней под другим углом зрения. Наши психические процессы состоят большей частью из размышлений, сомнений, опытов, в основе своей совершенно чуждых бессознательному, инстинктивному уму первобытного человека. Именно росту сознания мы обязаны существованием проблем, воплощающим данайский дар цивилизации. Именно отрыв человека от инстинкта—его противопоставление себя инстинкту — создает сознание. Инстинкт — это часть природы, и он стремится увековечить природу, тогда как сознание может лишь стремиться к культуре или к ее отрицанию. И даже когда мы возвращаемся к природе, вдохновленные тоской по ней в духе Руссо, мы „облагораживаем“ ее. До тех пор, пока мы еще погружены в природу, у нас нет сознания и мы живем под защитой инстинкта, не знающего проблем. Все, что осталось в нас от природы, бежит проблем, поскольку они суть сомнения, а где властвует сомнение, там и неопределенность и возможность выбора. А где есть возможность выбора, там инстинкт более не управляет нами и мы предаемся страху. Ибо сознание ныне призвано сделать то, что природа всегда делала для своих детей: а именно, принять определенное, бесспорное и безошибочное решение. И здесь нас охватывает слишком человеческий страх за то, что сознание— наша Прометеева победа — в конечном итоге не сможет послужить нам так же хорошо, как природа.