Много раз наблюдал Феликс русских крестьян с их детьми и всегда поражался, как те, при такой мрачной, полной лишений жизни, проявляли столько любви и заботливости к своим малышам. Теперь он понял, в чем тут дело: любовь приходила сама, желал ты этого или нет. Вспоминая других людей, Феликс представил себе Шарлотту в разные периоды ее юной жизни: вот она совсем малышка, ковыляющая животиком вперед, вот уже семилетняя сорвиголова, рвущая платья и обдирающая коленки, вот долговязая, неуклюжая десятилетняя девица с пальчиками, перепачканными чернилами, и в коротковатых платьях, а вот уже стеснительная девочка-подросток, хихикающая при виде мальчишек, тайком пользующаяся мамиными духами, безумно любящая лошадей, а потом...

А потом вот эта красивая, смелая, живая, любознательная молодая женщина.

«И я ее отец», – пронеслось у него в голове.

Ее отец.

Что она там такое сказала? «Вы самый интересный человек, которого я когда-либо встречала? Могли бы мы снова увидеться?»

Он уже было приготовился попрощаться с ней навсегда. Когда же понял, что этого не случится, то потерял самообладание. А она подумала, что он простудился. Да, она еще слишком молода и только поэтому может так жизнерадостно щебетать, не замечая, что у человека разрывается сердце.

«Я становлюсь сентиментальным, – подумал он. – Надо взять себя в руки».

Он встал и поднял велосипед. Вытер лицо тем носовым платком, что она дала ему. В углу был вышит колокольчик; ему ужасно захотелось узнать, сама ли она вышивала его. Сев на велосипед, он поехал в Олд-Кент-Роуд.

Наступило время ужина, но он знал, что ничего не сможет есть. Это было к лучшему, так как денег у него оставалось совсем мал, а сегодня вечером он не мог бы заставить себя украсть. Он лишь с нетерпением ждал, когда вновь окажется в своей мрачной, темной комнатушке наедине со своими мыслями. И всю ночь будет переживать каждое мгновение той встречи, от ее выхода из дома до прощального знака рукой.

Он подумал, что ему бы сейчас не помешала бутылка водки, но позволить ее себе не мог.

«Интересно, дарил ли кто-нибудь Шарлотте красный мячик?» – вдруг мелькнула в мозгу мысль.

Вечер выдался теплый, но в городе ощущалась духота. Пабы на Олд-Кент-Роуд уже начали заполняться разряженными женщинами из рабочего сословия и их мужьями, дружками или отцами. У одного из пабов Феликс остановился. Из дверей доносились звуки старенького фортепиано. «Мне просто необходимо, чтобы кто-нибудь улыбнулся мне, – подумал Феликс. – Пусть даже барменша. Полпинты пива мне по карману». Привязав у входа велосипед, он вошел в заведение. Внутри было душно, накурено и пахло особым запахом, типичным для любого английского паба. Вечер еще только начинался, но повсюду раздавался громкий смех и женский визг. Казалось, всем присутствующим было ужасно весело. «Никто так не умеет развлекаться, как бедняки», – подумал Феликс. Он подошел к стойке. Тут музыкант заиграл на пианино новую мелодию, и все запели.

Слова этой глупой, сентиментальной песенки об одиночестве и потерянной любви вновь довели Феликса до слез, и он, так и не заказав себе пива, выскочил из паба.

Он мчался прочь, а вслед ему неслись звуки музыки и раскаты смеха. Но подобное веселье никогда не было ему по душе. Вернувшись в меблирашки, он втащил велосипед в свою комнатенку на верхнем этаже. Снял пальто и кепку и улегся спать. Через два дня он снова с ней увидится. Они пойдут в картинную галерею. «А перед этим надо посетить городскую баню», – решил он. Потерев подбородок, понял, что за два дня приличной бородой ему не обзавестись. Еще раз мысленно вернулся к тому моменту, когда увидел ее, выходящей из дома.

«О чем я тогда думал?» – спросил он сам себя.

И тут он вспомнил.

"Я задавал себе вопрос, знает ли она, где находится Орлов.

Но весь тот день я и не вспоминал потом об Орлове.

Возможно, она действительно знает, где тот прячется. А если нет, то, вероятно, смогла бы это узнать.

Она может помочь мне убить его.

Но способен ли я воспользоваться ею для подобной цели?

Нет, ни за что. Я этого не сделаю. Нет, нет, нет!

Что же со мною происходит?"

В полдень Уолден встретился с Черчиллем в Адмиралтействе. Его сообщение произвело на военно-морского министра сильное впечатление. – Итак, Фракия, – произнес он. – Безусловно, мы могли бы отдать им половину Фракии. Даже если бы они завладели всей Фракией, кому, черт побери, дело до этого!

– Я тоже такого же мнения, – проговорил Уолден. Реакция Черчилля его обрадовала.

– А ваши коллеги согласятся с вами?

– Думаю, согласятся, – ответил Черчилль задумчиво. – Сегодня вечером я увижусь с Греем и Асквитом.

– А как же кабинет министров? – спросил Уолден. Ему вовсе не хотелось, чтобы министры наложили вето на их с Алексом договоренность.

– Переговорю с ними завтра утром. Уолден поднялся.

– Тогда я смогу завтра же вернуться в Норфолк.

– Отлично. А этого чертового анархиста уже поймали?

– Я обедаю сегодня с Безилом Томсоном из специального отдела полиции – вот и выясню у него.

– Держите меня в курсе.

– Непременно.

– И благодарю вас за успешный шаг в переговорах. За предложение – по поводу Фракии, я имею в виду.

С мечтательным выражением Черчилль посмотрел в окно.

– Фракия, – произнес он едва слышно. – Кто вообще когда-либо слышал о ее существовании?

Уолден оставил его, погруженного в свои мысли.

Он был в прекрасном расположении духа, шагая из Адмиралтейства в свой клуб. Обычно он обедал дома, но ему не хотелось утруждать Лидию гостями из полиции, в особенности при ее довольно странном настроении в последнее время. Но она ведь так переживала из-за Алекса. И сам Уолден тоже переживал. Молодой человек был им почти сыном, и если с ним что-нибудь случится... Придя в клуб, он отдал шляпу и перчатки лакею. Беря их у него, тот заметил:

– Прекрасная стоит погода, милорд.

«Погода действительно все эти месяцы отличная, – подумал про себя Уолден, поднимаясь в обеденный зал. – А потом, наверняка, начнутся грозы. Мы еще услышим в августе гром».

Томсон уже ждал его. Вид у инспектора был весьма довольный. «Какое было бы облегчение, если бы террорист был уже пойман», – подумалось Уолдену. Они пожали друг другу руки, Уолден сел. Официант принес меню.

– Итак, – промолвил Уолден. – Вы поймали его?

– Почти, – ответил Томсон.

«Значит, не пойман», – пронеслось в голове Уолдена. У него упало сердце.

– О, черт, – не сдержался он. Подошел официант, подающий вина.

– Не хотите ли коктейль? – спросил Томсона Уолден.

– Нет, благодарю.

Уолден тоже отказался от коктейля, от этой дрянной американской привычки.

– Может быть, стакан шерри?

– Не возражаю.

– Два шерри, – сказал Уолден официанту.

Они заказали суп по-виндзорски и лососину, и Уолден еще попросил принести бутылку рейнвейна. Затем он сказал:

– Понимаете ли вы, насколько важное это дело? Мои переговоры с князем Орловым близки к завершению. Если его сейчас убьют, то все развалится – и с серьезными последствиями для безопасности Британии.

– Я прекрасно все понимаю, милорд, – проговорил Томсон. – Послушайте же, чего мы добились. Имя нашего человека – Феликс Кшессинский. Это весьма труднопроизносимо, так что будем просто называть его Феликсом. Ему сорок лет, он сын деревенского священника, родом из Тамбовской губернии. У полиции Санкт-Петербурга на него имеется обширное досье. Три раза арестовывался, а теперь разыскивается в связи с полудюжиной убийств.

– Боже всемогущий, – прошептал Уолден.

– К тому же, по словам моего коллеги из Петербурга, он умеет изготовлять бомбы и отлично дерется.

Тут Томсон на секунду умолк.

– Вы проявили большое мужество, когда схватили эту бутылку.

Уолден на это лишь едва заметно улыбнулся: ему не хотелось вспоминать тот инцидент.

Подали суп, некоторое время мужчины молча ели. Томсон, не спеша, прихлебывал рейнвейн. Обстановка клуба нравилась Уолдену. Кормили здесь похуже, чем дома, но зато вся атмосфера была успокаивающей. Старые, удобные кресла в курительной, старые, медлительные официанты, выцветшие от времени обои, потускневшая краска. Здесь по-прежнему пользовались газовым освещением. Мужчины, подобные Уолдену, приходили сюда, потому что в их собственных домах все блестело и сверкало, и еще из-за того, что там не хватало мужского общества.