Небольшой, но пышный холл сегодня, казалось, вымер. Из-за стойки Крамбли, портье, передал Мерту ключи от квартиры и с глубоким вздохом вернулся к цветной фотографии в «Эсквайер»: там во весь разворот журнала распласталась роскошная блондинка. Однако на лице Крамбли не было сального выражения, с которым он обычно рассматривал подобные «произведения искусства»: глаза у него блестели, он часто дышал, и, не знай доктор Мерт циничного, беспринципного характера этого человека, он готов был поклясться, что Крамбли влюблен.

Поднявшись к себе, Мерт переобулся в кеды, надел спортивный костюм и спустился на лифте в гимнастический зал. Три раза в неделю он подвергал себя все видам истязаний на брусьях, кольцах и гимнастическом коне, карабкался по канату, бегал двадцать кругов по беговой дорожке вокруг веранды. Потом споласкивался под душем, нырял в бассейн и отправлялся в оздоровительный пункт, на массаж и кварц.

Сегодня все эти процедуры он принимал в полном одиночестве. Пока Чарли, светлоголовый, крепко сбитый массажист, молотил и гладил его мышцы, Мерт вслух размышлял об ослабевающем интересе членов клуба к спорту.

— В чем дело, Чарли, мы, кажется, теряем своих людей?

— Это вы к тому, что здесь мертвечиной попахивает? — спросил Чарли. — Но, если верить Крамбли, все на своих местах. Просто ребята забросили гимнастику. Не могу понять почему, док. Даже летом никогда не бывало такого.

Восприняв все пытки, какие он был способен вынести, Мерт от массажиста отправился на кварц, завел контрольные часы и улегся на один из топчанов, покрытых бумагой. Надев темные очки, он с благодарностью подумал, что ему нет нужды загорать на пляже, терпеть присутствие нахальных женщин, которые стали бы бросать ему в лицо горсти песку, жадно пожирали бы глазами его стройные ноги и попытались бы привлечь к себе его внимание.

Приятный чистый запах озона, тепло рефлекторов расслабили его, и он задремал. Ему приснилось, будто он слышит, как кто-то вошел в комнату и лег на соседний топчан. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на вошедшего, его поразило, что это была его ассистентка, доктор Филлис Саттон: как и Мерт, она лежала под ультрафиолетовой лампой в одних резиновых сандалиях и темных очках.

Контрольные часы пробудили его от волнующих сновидений. Он был весь в поту, пришлось снова принять душ, холодный и под полным напором, — и только так он смог прийти в себя от шока, вызванного подсознательной деятельностью мозга.

Завернувшись в халат, Мерт вернулся к себе, чтобы переодеться к ужину. Доставая из бумажного пакета чистую рубашку, он поймал себя на мысли о том, сколько лет может быть Филлис Саттон. Двадцать восемь? Тридцать? Выглядела она моложе, но работать над диссертацией, чтобы получить профессию патологоанатома, она имела право только этот, последний год. Значит, с начала учебы в колледже и ординатуре прошло свыше одиннадцати лет. Она, пожалуй, милое создание, но далеко не ребенок.

Мерт собрался было позвонить ей и пригласить поужинать, но прежде решил проверить, как отреагирует его организм на эту мысль. Пульс перевалил за сто, дыхание сделалось учащенным, аритмичным. Появились напряжение и боль в диафрагме и слабое жжение в желудке.

Он вспомнил свое недавнее поведение в больнице, сон в клубе и внезапный пот, который прошиб его и от которого он избавился только под уколами холодного душа.

Ему так долго удавалось сохранить обет безбрачия! Что же с ним происходит?..

Он бросил взгляд на видеофон. Всего несколько нажатий кнопки — и он увидит на экране лицо Филлис. И ему вдруг безумно захотелось проделать этот в высшей степени забавный эксперимент. С тех пор как она появилась в больнице, чтобы завершить работу над диссертацией, полгода назад, он изо дня в день видит ее, и вместе с тем именно теперь ему вдруг по какой-то необъяснимой причине захотелось увидеть ее вне рабочей обстановки.

Позвонить ей, назначить свидание, пригласить потанцевать, в конце концов сделать предложение… Да выбрось ты все эти дурацкие мысли из головы!

А что, если она занята? Если откажется с ним идти? А что, если у нее уже есть кто-нибудь другой?

От последней мысли жжение в желудке усилилось, и Мерт закончил свой туалет в состоянии полнейшего уныния. К черту все эти бредни! Сегодня в клубе играют в покер. Если бы он и преуспел в своей затее, разговор с Филлис непременно зашел бы о медицине. Потому-то он так и любил разок в неделю поиграть в карты со своими партнерами — они не были медиками, просто такие же члены клуба, как и он. Хорошо на время отвлечься от своей профессии — это как-то освежает.

Нет, не родилось еще такой женщины, ради которой он пожертвовал бы всем этим.

Он поел в одиночестве, просмотрел газеты, в семь часов сел за карточный стол, сыграл шесть сдач, рассчитался с партнерами и вернулся к себе. В состоянии сильнейшего раздражения нашел домашний телефон Филлис Саттон, четыре раза набирал ее номер — безответно.

Он попытался позвонить в больницу. Она отозвалась из лаборатории только по звуковому каналу, но от звуков ее голоса, от искреннего удивления, прозвучавшего в нем, по телу Мерта побежали мурашки.

— Я… я хотел извиниться за свою грубость, мисс Саттон… Сегодня днем… — с трудом произнес он вдруг пересохшими губами.

Наступило непродолжительное молчание.

— Вы, кажется, пьяны, мистер Мерт? — наконец сказала Филлис.

Он отметил про себя, что она не назвала его Силвестром. Почему, черт возьми, он так ждет хоть малейшего проявления участия с ее стороны?

Он откашлялся.

— Нет, серьезно. Должен признаться, что ваша заинтересованность в проблеме, не относящейся непосредственно к нашей работе, достойна всяческой похвалы и не заслуживает резкости, которую я себе позволил.

— В самом деле? Это следует понимать как разрешение работать над моей теорией в рабочее время?

— Совершенно верно, если только это не помешает основной работе.

Он и сам понимал, что говорит слишком официально, но что поделать — он не был искушен в искусстве светской болтовни.

— Спасибо, — холодно сказала она и повесила трубку.

К счастью, этот краткий разговор снова все расставил по своим местам. Она всего лишь его ассистентка, и ему нет дела до ее женской привлекательности. Пройдет немного времени, и она обретет такую же самостоятельность, как и он. И она так же не склонна отказываться от этого и превращаться просто в женщину, как он — попусту тратить время и силы на приобретение статуса женатого мужчины.

Все с большим наслаждением он помогал ей в разработке ее новой теории и исследовании различных образцов крови. Едва их доставляли в лабораторию, Филлис сразу же сортировала их и на каждую пробирку с фамилией пациента, у которого наблюдались новые, не поддающиеся диагностированию нарушения, наклеивала тонюсенький кусочек желтой ленты.

Получив от лаборантов данные о проценте гемоглобина, наличии сахара в крови и прочих нужных показателях, она тщательно изучала образцы, посвящая исследованиям каждую свободную минуту.

Она без устали центрифугировала, осаждала, окрашивала, фильтровала, пользуясь всеми известными методами исследований. Мерт подписывал ее требования на редкие реактивы и красители, разрешал пользоваться самыми дорогими мелкопористыми фильтрами. Он даже помог ей сбалансировать большую центрифугу для получения максимального числа оборотов.

Он не очень-то надеялся на успех, но считал, что для нее это полезно. Он заставлял ее определять каждый обнаруженный микроорганизм, заучивать все его свойства и только затем решать, может ли он быть причиной необычных симптомов.

Она делала все это без ущерба для своей основной работы. Когда нужно было, она всегда оказывалась на месте: резала, регистрировала, препарировала тончайшие ткани, проверяла срезы, прежде чем передать их Мерту.

За несколько недель она проделала все мыслимые и немыслимые анализы. Однажды после завтрака, воздев руки, она воскликнула: «Nichts da!»[3] — и достала сигарету из глубокого кармана халата.