В замке Альтенберг, где обитает огромный угольно-чёрный ньюфаундленд по кличке Лорд, маленькая дочь хозяина в день рождения получила в подарок очаровательного карликового пинчера, которому только-только исполнилось два месяца. Я был свидетелем первой встречи этих собак. Хотя Квик, пинчер, был юным зазнайкой, он до смерти перепугался, увидев, что на него надвигается гора чёрного меха, и, подобно всем щенкам при столь жутких обстоятельствах, перевернулся на спину, а когда большой пёс обнюхал его брюшко, пустил вверх крохотный жёлтый фонтанчик. Понюхав и это эмоциональное излияние, Лорд неторопливо и величественно отвернулся от потрясённого щенка. Однако в следующую минуту Квик вскочил и начал, как заведённый, описывать стремительные восьмёрки между ног ньюфаундленда.
Затем он дружески прыгнул на него, приглашая Лорда бежать за ним. Рыдающая маленькая хозяйка пинчера, которая не вмешивалась только потому, что её удерживали жесткосердечные старшие братья, вздохнула с облегчением, так как знакомство завершилось истинно трогательным зрелищем: очень большая собака добродушно играла с очень маленькой.
Эти шесть собачьих встреч я выбрал в качестве примеров потому, что их характер был выражен очень отчётливо. Но в действительности, естественно, существуют бесчисленные переходные и усложнённые формы эмоций и соответствующие им выразительные движения — уверенности в себе и страха, вызова и смирения, нападения и защиты. Это крайне затрудняет анализ форм поведения, и надо очень хорошо знать типы выражений, которые я описал — и многие иные, — чтобы уловить их на собачьей морде, где они иногда сильно смазаны, а иногда совмещаются с другими.
Существует одна чрезвычайно милая черта в поведении собак, которая явно рано зафиксировалась в их центральной нервной системе как свойство, передающееся по наследству. Я имею в виду рыцарственное обхождение с самками и щенятами.
Ни один нормальный самец ни при каких обстоятельствах не укусит самку; суку охраняет абсолютное табу, и она может вести себя с кобелём как пожелает и покусывать его, причём даже всерьёз. В распоряжении кобеля нет никаких средств защиты, кроме почтительных движений и «галантной мины», с помощью которых он может попытаться превратить наскоки разъярённой суки в игру. Мужская гордость не позволяет ему прибегнуть к другому способу — к драке, так как кобели всегда прилагают максимум усилий, чтобы в присутствии суки «сохранить лицо». У волков и гренландских ездовых собак с преобладающей волчьей кровью этот рыцарственный самоконтроль распространяется на самок только собственной стаи, но у собак с преобладающей шакальей кровью он действует в присутствии любой самки, даже совершенно незнакомой. Кобель чау-чау занимает промежуточное положение: если он всегда находится в обществе своих родственниц, с сукой шакальей крови он может обойтись довольно грубо, хотя я не знаю случая, чтобы он укусил её по-настоящему.
Если бы мне нужно было ещё одно доказательство коренного зоологического различия между собаками с сильной примесью волчьей крови и обычными европейскими породами, я указал бы на вражду, проявления которой постоянно наблюдаются между этими двумя типами, ведущими своё происхождение от разных диких предков. Спонтанная ненависть, которую испытывают к чау-чау деревенские собаки, никогда прежде их не видавшие, и, наоборот, готовность, с какой любая дворняжка принимает шакала или динго в качестве «своего», представляются мне куда более убедительным доказательствами в пользу такого различия, чем все измерения и расчёты пропорций черепа и скелета и их статистическая обработка, положенные в основу обратного мнения. Моё убеждение подкрепляется и некоторыми аномалиями в групповом поведении — представители противоположных типов часто настолько не сознают себя членами одного вида, что кобели не уважают самых элементарных «собачьих прав» сук и щенят. Исследователь поведения, зоолог, тонко ощущающий генеалогические и систематические соответствия, не может не заметить, что волчья собака принадлежит к иной ветви, чем шакалья. А поскольку сами собаки, на которых научные споры, разумеется, никак не влияют, несомненно, также это видят, я доверяю им больше, чем любым статистическим данным.
У представителей семейства собачьих, принадлежащих к одному виду и к одному сообществу, щенок моложе шести месяцев пользуется абсолютной неприкосновенностью.
Действия, выражающие смирение — перевёртывание на спину и мочеиспускание, — необходимы только в первую минуту: по-видимому, они должны информировать взрослую собаку, что она имеет дело со щенком. Я не вёл специальных наблюдений и не ставил экспериментов, а потому не берусь утверждать, эти ли действия показывают взрослой собаке, что перед ней беспомощный юнец, или запах щенка также помогают ей распознать его нежный возраст. Безусловно, различия в величине между молодой и взрослой особью не играю в этом узнавании никакой роли. Сердитый фокстерьер обходится с молодым сенбернаром как с беспомощным младенцем, даже если тот вдвое больше его. И, наоборот, кобели крупных пород преспокойно затевают драки со взрослыми кобелями мелких пород, хотя с человеческой точки зрения это и представляется малоблагородным. Я не рискую полностью взять под сомнение рыцарственное поведение по отношению к маленьким собакам, которое так часто приписывают сенбернарам, ньюфаундлендам и догам, но сам я в весьма широком кругу моих собачьих знакомств ещё ни разу не встретил такого великодушного великана.
Когда высокомерному кобелю, свято блюдущему своё достоинство, бессердечно предлагают «поиграть» с юными щенятами, это всегда обещает много забавных, а нередко и трогательных сцен. Я специально проделывал такие эксперименты с нашим стариком Волком. Он был чрезвычайно серьёзен и вовсе не любил играть, а потому испытывал невероятное смущение и неловкость, когда вынужден был навещать на веранде своих двухмесячных детей и динго, их свободного братца. Щенята в пять месяцев и старше уже питают определённое уважение к профессорской важности старых кобелей, но щенки помоложе ничего подобного не испытывают. Они накидываются на отца, цапают его за ноги беспощадными, острыми, как иглы, зубами, а он только по очереди вздёргивает лапы, словно обжигаясь. Бедному мученику не положено даже рычать, и уж тем более он не смеет задать трёпку своим назойливым отпрыскам. Немного погодя наш ворчливый Волк позволял вовлечь себя в возню со щенятами, но тем не менее, пока они были маленькими, он никогда добровольно на веранду не заходил.
Кобель оказывается в сходной ситуации и когда на него нападает сука. Он не может ни кусаться, ни даже рычать, однако приблизиться к агрессивной самке его толкает несравненно более сильный импульс, и конфликт между мужским достоинством, страхом перед острыми зубами противницы и силой его сексуальных побуждений порождает поведение, которое иногда превращается в настоящую пародию на человеческую. Смешным старого пса делает главным образом игривость, «галантность», которую я описывал выше. Когда такой суровый зверь, давно уже вышедший из щенячьего возраста, начинает изъясняться в любви, ритмично перебирая передними лапами и прыгая взад и вперёд, даже наименее склонный к антропоморфизму наблюдатель невольно начинает проводить определённые сравнения, чему способствует и поведение суки, которая, зная, что её ухажёр все стерпит, ведёт себя весьма высокомерно.
Однажды мне довелось наблюдать очень чёткий пример такого поведения. Это произошло, когда я вместе со Стаси посетил волка в его клетке. Более подробно я опишу их встречу позже. Довольно скоро волк пригласил меня поиграть, и я, весьма польщённый, согласился. Однако Стаси обиделась, что я уделяю волку больше внимания, чем ей, и внезапно набросилась на моего нового приятеля. Надо сказать, что суки чау-чау, ставя на место не угодивших им самцов, пускают в ход удивительно противный сварливый лай и особую манеру кусаться — не свирепо, в полную силу, как дерущиеся псы, а неглубоко, захватывая как будто только кожу, однако их противник при этом визжит от боли. Волк тоже завизжал, одновременно пытаясь обезоружить Стаси почтительными позами и галантным обхождением. Естественно, мне не хотелось подвергать его рыцарственность слишком тяжёлому испытанию, поскольку я опасался, как бы это не обошлось дорого мне самому, и я строго приказал рассерженной Стаси замолчать, то есть мне пришлось сделать ей выговор, чтобы она не обижала покладистого волка, а ведь всего лишь десять минут назад я поставил перед клеткой два ведра с водой и железный лом, чтобы было чем спасать мою бесценную Стаси, если лесной хищник накинется на неё. Sic transic gloria… luрi. (Так проходит слава… волка (лат.)
