Адепты расселись, наконец, на скамьи, которые стояли полукругом и чуть возвышались над сценой-ареной. Причем стояли не абы как, а разбитые на сектора. Первый, алый – отделение боевых магов. Второй, синий – алхимиков. Третий, белый – прорицателей. Четвертый, фиолетовый – теоретиков, куда относилась и я. Пятый, зеленый – целителей. Шестой, оранжевый – артефакторов. Седьмой, желтый (хотя представители оного задирали носы и утверждали, что золотой) – магических искусств.

Как по мне, в последний сгоняли всех тех, кто не подошел ни на один из первых шести. На желтом факультете было столько специальностей, от мастера иллюзий до искусников бытовых чар, что сам ректор, наверное, в них терялся.

Специальных отличительных знаков до третьего курса факультеты не носили, форма была единой. А вот когда адепты сдавали пограничные экзамены, им вручались броши с кристаллом того цвета, к факультету которого будущий маг и принадлежал.

Между тем голос Матистаса Ленирросского, словно из трубы, прогремел:

– Я рад приветствовать всех собравшихся в этом зале!

Выпятив изрядную гастрономическую мозоль, что приличествует каждому уважающему себя заядлому гурману и любителю пива, ректор с важным видом сложил пухлые руки на животе. Мы все уставились на главу академии, согнав… собравшего нас здесь.

Ленирросский наслаждался моментом, и когда пауза начала звенеть тишиной, продолжил свою речь. Витиеватая и обвешанная эпитетами, метафорами и сравнениями, как бродячий кобель – репьями, она сводилась лишь к одному: лучшие из адептов академии должны не посрамить имени и крыльев знаменитого Кейгу и навалять всем на турнире четырех стихий.

А потом Ленирросский отточенным движение фокусника достал из воздуха свиток и начал зачитывать имена тех, кто с легкого ректорского языка стал не головной болью всего преподавательского состава (а ведь известно, что чем умнее ученик, тем больше вероятность сесть в лужу его учителю), а гордостью и надеждой академии.

Первым ожидаемо шел Мейнс Урилла. Ну, с этим алхимиком, которому пророчили аж девятый уровень, все понятно.

Адепт, едва прозвучало его имя, поднялся и, откинув мешавшую челку так, что стал виден шрам на лице, пошел в центр, к ректору.

Вторым и третьим именами стали брат и сестра Икстли. Эти поднялись синхронно и почти так же слаженно, нога в ногу, двинулись в центр. Но если этих двоих зал встретил спокойно, то третье имя не могло не вызвать бурной реакции.

Хариш Вронг являлся личностью весьма примечательной. Одно то, что он три раза с треском вылетал из академии и столько же раз возвращался, говорит уже о многом. Этот здоровяк был на три головы выше меня, мог легко удержать одной левой и двуручный меч, весом в сноба Икстли, и оставить лишь мокрое место от паразита брюнетишки в рукопашной.

Впрочем, не только физической силой природа не обделила Хариша. Полностью инициированный маг с восемью единицами. И это в двадцать два!

Поговаривали, что у него среди предков затесались орки. Может и правда, хотя по лицу этого сказать было нельзя. Взять хотя бы то, что Вронг был блондином. Из той породы светловолосых, чья шевелюра еще не определилась: цвета она спелой пшеницы или все же светлой меди. Я бы назвала его даже рыжим, если бы не полное отсутствие веснушек и темные брови, про которые говорят, что они – признак породы. К тому же величать варваров (а Хариш Вронг был уроженцем Диких Земель) рыжими чревато для здоровья. Почему-то они как слышали в свой адрес о рыжинах и конопатости, так начинали думать, что говорящему к лицу черепно-мозговая травма. Может оттого, что исконные враги степняков – огненно-рыжие наги?

Когда Хариш Вронг, он же личная головная боль ректора, вышел на сцену, по залу пронесся гул.

Впрочем, все быстро успокоились, стоило блондину обвести сидящих на скамьях взглядом. Тяжелым взглядом, способным контузить не хуже прямого удара в челюсть.

Имя Гардрика Бьерка вызвало слаженный девичий вздох. Я усмехнулась. Пепельный и тут оказался в числе лучших. Кто бы сомневался. Почти сразу же за ним поднялась рыжая адептка. Красивая, высокая, стройная… Не девушка, а картинка.

Я удивилась: неужели ей так срочно приспичило, что она… Но рыжая стояла, словно ждала, что назовут ее имя. И когда вслед за «Бьерк» прозвучало «Блеквуд», адептка, уже шагнувшая вперед, так и замерла.

Α потом на весь зал разнеслось ошарашенное:

– Как Блеквуд?

Гард сбился с шага, резко развернувшись. Весь зал, наплевав на ректорский призыв: «Тихо!», забурлил. Шестое имя, которое до этого было не известно, произвело фурор.

– Это ошибка! – рыжая скрестила руки на груди и с прищуром посмотрела на ректора. – Там должно быть мое имя: Калирисса Моркер.

– Должно быть, но нет, – раздалось из сектора, где сидели преподаватели.

Со своего места поднялся Аэрин Ромирэль и смерил рыжую взглядом.

– По какому праву… – начала рыжая.

– По праву наставника, – перебил ее полуэльф. – Состав команды определяю я, и за победу или поражение на турнире отвечаю тоже я. Это было мое решение.

– Но я… – попыталась было возразить Калирисса.

– Но вы из уважаемого рода, приближенного к императору, у вас седьмой уровень дара, и вы уже два года тренировались вместе с остальными участниками команды? – продолжил за рыжую Ромирэль, словно зная наперед все ее слова. Калирисса подавилась вдохом. Α полуэльф продолжил: – При всем моем уважении, но есть кандидатуры более… перспективные.

– И в чем же перспективность… как ее… Блеквуд? – презрительно выплюнула мое имя рыжая.

Аэрин Ромирэль словно взвешивал что-то в уме, прежде чем ответить.

– Адептка Моркер. Вы слишком очевидны и предсказуемы. Вас легко просчитать. Даже эту вашу вспышку гнева я предвидел. К тому же не сдержаны. У вас ниже уровень дара. Слабая семерка против искрящей восьмерки, которая вот-вот перейдет в девятку. Этого достаточно для замены.

Крылья носа рыжей затрепетали, лицо покраснело. Создавалось ощущение, что еще немного, и она закипит. Но нет. Каларисса повернулась на каблуках и в абсолютной тишине гордо вышла из зала.

Я бы, как и все, провожала ее взглядом, если бы не одно «но». На меня саму в это время пристально смотрели. Четверо уже стоявших с ректором сокомандников и Гард, так и не поднявшийся на сцену. Причем дракон сжимал челюсть столь сильно, что его скулы побелели.

У меня по спине пробежал холодок. Только бы не в пару с Гардом. И Урилл и Вронг враз мне показались такими милыми, славными и приятными мальчиками…

Ректор, напомнив о том, что вроде как он здесь главный, прокашлявшись, повторил:

– Адептка Вивьен Блеквуд.

Со своего места я поднималась крайне неохотно. Шла медленно. Но все же дошла. А жаль. Вариант провалиться сквозь землю меня бы вполне устроил. Хотела обойти ровную шеренгу из пяти адептов и встать рядом с Уриллом, так, на всякий случай, чтобы нервные после утреннего драконы зубами над ухом не клацали… Но упомянутый крылатый, процедив едва слышное сквозь сжатые зубы «куда?», ловко цапнул меня, и поставил рядом с собой.

Ρектор, не иначе решивший переплюнуть в красноречии эльфов, выдал финальную речь вдвое длиннее и цветастее вступительной. У меня аж челюсть свело от того, сколько зевков я успела подавить.

Наконец, с торжественным оглашением списка команды было покончено. Далее мы шестеро должны были принести клятвы, что будем соблюдать правила соревнований, выполнять требования наставника, и мужественно сражаться на турнире, защищая честь Αкадемии.

Когда мы хором повторили слова за ректором, то в воздухе над нами возникла шестиконечная звезда. Из двух ее лучей синхронно брызнули два снопа алого света ударив в близняшек Икстли. Потом еще два, золотистых – угодив в здоровяка Вронга и Урилла. А вот нам с Гардом достались неодинаковые цвета – в меня полетел снежно-белый луч, а в дракона – черный. После того, как нас «пометили», пентаграмма начала уменьшаться в размерах и сгущаться. Я неотрывно следила за тем, как она превращается в круглый щит. Причем последний был с гербом, изображавшим самого Кейгу Золотое Крыло в его истинной ящерной ипостаси.