Сажерук отступил ещё на шаг. Почему этот человек так смотрит на него? Он смотрел совсем не так, как женщины на автобусной остановке.

— Дети утверждают, что куница умеет показывать фокусы. А мальчик может глотать огонь. Можно, я приведу их сюда, чтобы они увидели вблизи, как это делается?

Мороз прошёл по коже Сажерука, хотя нещадно палило солнце. Как старик смотрел на него! Точно на собаку, которая давно уже от него сбежала и вот вернулась, пусть с поджатым хвостом и блохастой шерстью, но всё же это его собственная собака.

— Ерунда, никаких фокусов, — выдавил из себя Сажерук. — Смотреть тут совершенно не на что!

Он отпрянул ещё дальше, но старик шёл прямо на него, как будто невидимая нить связывала их.

— Мне очень жаль! — сказал он и поднял руку, словно хотел ощупать шрамы на лице Сажерука.

Тот наткнулся спиной на припаркованную машину. И вот старик стоял уже перед ним. Как он таращился на него…

— Убирайся! — Сажерук грубо оттолкнул его. — Фарид, подай мои вещи!

Мальчик вприпрыжку подбежал к нему. Сажерук выхватил у него из рук рюкзак и запихал туда куницу, не обращая внимания на клацанье острых зубов. Старик уставился на рожки Гвина. Быстрым движением Сажерук закинул рюкзак за плечо и попытался бочком проскользнуть мимо незнакомца.

— Пожалуйста… Я хочу с тобой просто побеседовать. — Старик преградил ему дорогу и схватил его за руку.

— А я — не хочу!

Сажерук постарался высвободиться. Костлявые пальцы старика оказались на удивление сильными, но ведь у него был нож, нож Басты. Он вытащил его из кармана, щёлкнул лезвием и приставил старику пониже подбородка. Его рука дрожала (ему никогда не доставляло радости угрожать кому-нибудь ножом), но старик всё же отпустил его.

И Сажерук побежал.

Он будто не слышал, как сзади его окликал Волшебный Язык. Он спасался бегством, что с ним случалось уже не раз. Он полагался на свои ноги, даже если не знал, куда они его в конце концов принесут. Деревня и шоссе остались позади, он прокладывал себе дорогу сквозь луговую траву, его поглотил горчично-жёлтый дрок, укрыла серебристая листва масличных деревьев… Подальше от домов, от асфальтированных дорог. В густых зарослях он всегда чувствовал себя в безопасности.

Только когда каждый вздох стал отдаваться болью в теле, Сажерук упал в траву за брошенной цистерной, в которой квакали лягушки и испарялась на солнце скопившаяся дождевая вода. Он лежал, тяжело дыша и прислушиваясь к биению собственного сердца, и смотрел в небо.

— Кто был этот старик?

Он вздрогнул и приподнялся. Перед ним стоял мальчик. Значит, он бежал за ним следом.

— Пошёл прочь! — выдохнул Сажерук. Мальчик присел среди полевых цветов. Они росли повсюду, голубые, жёлтые, красные. Цветочные чашечки были рассеяны по траве, как распылённая краска.

— На кой ты мне сдался! — заорал на него Сажерук.

Мальчик молчал. Он сорвал дикую орхидею и разглядывал её цветок. Она была похожа на шмеля, сидящего на цветочном стебле.

— Какой странный цветок! — пробормотал он. — Таких я ещё никогда не видел.

Сажерук сел и опёрся спиной на стенку цистерны.

— Ты ещё пожалеешь, что увязался за мной, — сказал он. — Я возвращаюсь. Ты догадываешься — куда.

Только когда он выговорил это, ему стало ясно: он принял решение. Уже давно. Он вернётся. Трусишка Сажерук вернётся в логово льва. Неважно, что говорил Волшебный Язык, неважно, что говорила его дочка… Он хотел лишь одного. Он всегда жаждал только одного. И если он не мог сделать это немедленно, то оставалась, по крайней мере, надежда, что когда-нибудь он всё же осуществит свою мечту.

Мальчик всё ещё был здесь.

— Ну, уходи же! Возвращайся к Волшебному Языку! Он позаботится о тебе.

Фарид по-прежнему невозмутимо сидел рядом, обхватив руками колени.

— Ты возвращаешься в деревню?

— Да! Туда, где живут дьяволы и демоны. Можешь мне поверить, таких мальчиков, как ты, они съедают на завтрак. После этого кофе кажется им гораздо вкуснее.

Фарид провёл цветком орхидеи по щекам. Он скорчил гримасу, когда листья защекотали его кожу.

— Гвин хочет погулять, — сказал он.

В самом деле, куница кусала ткань рюкзака и высовывала мордочку. Сажерук развязал ремни и выпустил её.

Гвин, прищурясь, посмотрел на солнце, сердито зарычал — вероятно, по поводу неурочного времени суток — и прошмыгнул к мальчику.

Фарид поднял его на плечо и серьёзно посмотрел на Сажерука.

— Я никогда ещё не видел таких цветов, — повторил он. — И таких зелёных холмов, и такой хитрой куницы. Но таких людей, как те, о которых ты говоришь, я знаю очень хорошо. Они всюду одинаковы. Сажерук покачал головой:

— Эти — хуже всех.

— Вовсе нет.

Упрямство в голосе Фарида рассмешило Сажерука. Почему — он и сам не знал.

— Можно пойти ещё куда-нибудь, — сказал мальчик.

— Нельзя.

— Почему? Что тебе надо в той деревне?

— Кое-что украсть, — ответил Сажерук.

Мальчик кивнул, как будто кража — самое обычное дело на свете, и осторожно положил орхидею в карман своих брюк.

— А ты меня сначала научишь ещё каким-нибудь играм с огнём?

— Сначала? — Сажерук невольно улыбнулся: мальчик хитёр, понимает, что, возможно, никакого «потом» не будет. — Конечно, — сказал он. — Я научу тебя всему, что умею. Сначала.

После бегства Сажерука никуда они не поехали.

— Мегги, я помню: я обещал тебе, что мы навестим Элинор, — сказал Мо, когда они, немного растерянные, стояли на площади перед памятником. — Но я хотел бы отправиться к ней завтра. Ведь я уже говорил: мне надо кое-что обсудить с Фенолио.

Старик по-прежнему стоял там, где он говорил с Сажеруком, и смотрел в сторону шоссе. Внуки тянули его за руки и за одежду, о чём-то просили, но он будто вообще не замечал их.

— Что ты хочешь с ним обсуждать?

Мо присел на ступеньки перед памятником и усадил Мегги рядом.

— Видишь эти имена? — спросил он, указывая на памятник, на высеченные буквы, напоминавшие о людях, которых уже не было. — У каждого из погибших осталась семья: мать или отец, сёстры, братья, возможно жёны. Если бы кто-то из них узнал, что может оживить буквы, снова превратить эти имена в плоть и кровь… разве он не сделал бы для этого всё возможное и невозможное, правда?

Мегги вгляделась в длинный перечень имён. Рядом с верхними кто-то нарисовал сердечко, а на камне у подножия памятника лежал увядший букет цветов.

— Никто не в состоянии вернуть мёртвых к жизни, Мегги, — продолжал Мо. — Может быть, правду говорят, что после смерти для человека просто начинается новая история, но она записана в книге, которую никто ещё не сумел прочесть, а тот, кто её написал, наверняка не живёт в маленькой деревушке близ побережья и не играет в футбол со своими внуками. Имя твоей матери не записано на камне, оно скрывается на страницах книги, и у меня есть одна идея, как, может быть, удастся изменить то, что случилось девять лет назад.

— Ты хочешь вернуться?!

— Нет, не собираюсь. Я ведь дал тебе слово. Разве я когда-нибудь нарушал свои обещания?

Мегги покачала головой. «Слово, данное Сажеруку, ты не сдержал», — подумала она, но промолчала.

— Вот видишь, — сказал Мо. — Я хочу поговорить об этом с Фенолио. Только поэтому я не собираюсь уезжать сию минуту.

Мегги посмотрела на море. Сквозь тучи выглянуло солнце, и вода вдруг заблестела и засверкала, словно кто-то плеснул на неё краской.

— Она недалеко отсюда, — тихо сказала девочка.

— Ты о чём?

— Деревня Каприкорна. Mo посмотрел на восток.

— Да, странно, что его потянуло именно в эти края, правда? Как будто он специально искал такое место, которое напоминает страну, описанную в его книге.