Тем не менее при взгляде на Руфь Мэри-Эстер не могла преодолеть удивления. Как же могло это некрасивое дитя вырасти в прекрасную женщину? Руфь была высокой и худой, словно рабочая кляча, но держалась с достоинством королевы, а с этой короной мягких рыже-каштановых волос и белоснежной фарфоровой кожей она даже в своей темной, лишенной украшений одежде выглядела элегантно и красиво. Мэри-Эстер не удивило, что у нее был любовник. Озадачило другое – то, что этот человек не захотел взять ее в жены, ибо помимо красоты Руфь еще обладала солидным состоянием. После смерти Малахии все имение в Шоузе принадлежало ей. Но сколько Мэри-Эстер ни хитрила, ни намекала, ни даже спрашивала напрямую, Руфь не открыла ей своей тайны, и Мэри-Эстер, ничего не понимая, уезжала восвояси.

Как-то раз, ранней весной 1645 года, когда Руфь и маленький Кит проводили Мэри-Эстер, мальчик отрывисто, в уже привычной для себя манере, спросил:

– А чего хочет бабушка? Она все приезжает и уезжает только, похоже, она никогда не бывает довольна.

Руфь никогда не кривила душой перед этим ребенком.

– Она думает, что мы несчастны, и хочет как-нибудь нам помочь.

– Чем же? – переспросил маленький Кит Руфь медленно побрела в дом, поддерживая рукой большой живот.

– Она не знает, но считает, что если выяснит, кто отец моего ребенка, то это поможет мне.

Маленький Кит подумал.

– А разве не поможет?

– Нет, но Мэри-Эстер не представляет, что еще можно сделать. – Руфь критически посмотрела на мальчика, видя, как всегда, воплотившиеся в нем черты Кита и Руперта. Двойственность этого зрелища доставляла ей боль, но избавиться от нее она уже не могла. – Ты бледен. Слишком много времени проводишь взаперти. В этом она права. Когда родится ребенок и я снова смогу выезжать, мы поедем охотиться.

– И мама тоже? – спросил Кит.

– Разумеется. Мы поскачем на пустошь, там хороший воздух.

Знакомое слово задело в ребенке больную струну.

– Это там, где погиб мой отец?

Он знал своего отца слишком мало, чтобы воспринимать его смерть как несчастье, и все же утрата оставила в нем глубокий след. Руфь внутренне содрогнулась.

– Пустошей ведь много, не только эта…

Руфь родила двадцать пятого марта, в день Благовещения.

– На неделю раньше, – слабо произнесла она, когда ее мучения закончились. – Должно быть, сорок недель младенец тоже должен блуждать в глуши, как и Христос в пустыне, прежде чем войти в этот грешный мир..

Она лежала в полубреду, иначе, разумеется, не проговорилась бы Эллен, принимавшая у нее роды, позднее вышла из комнаты и принялась считать в обратном направлении, отмечая что-то заостренной палочкой на пыльной земле внутреннего двора, и после некоторой борьбы с неподатливыми цифрами пришла к весьма интересному заключению, которое, в полном соответствии со своим характером, оставила при себе.

Между тем младенец, девочка, к тому времени, когда ей сравнялась неделя, уже имела вполне примечательную внешность, глаза ее были темными, волнистые волосики тоже темными, а черты лица отличались индивидуальностью, чего обычно не бывает у новорожденных.

– Она будет его точной копией, – как-то раз с удовлетворением сказала Руфь.

Хиро, восхищавшаяся малюткой, конечно, заинтересовалась, кого же имела в виду Руфь, однако от вопросов воздержалась.

– И как же ты ее назовешь? – спросила она вместо этого.

И тут юмор Руфи – за последние несколько лет ставший мрачным и даже злым – проявил себя в полной мере.

– Учитывая время, в которое мы живем, это должно быть нечто красивое, простое и двусмысленное. Имя, которое подобрал бы мой дядюшка Эдмунд, чтобы приспособить его к любой стороне, какая бы ни выиграла войну.

Хиро покачала головой.

– Я что-то не могу придумать такого имени. Руфь улыбнулась.

– Она ведь родилась в день Благовещения. Вот я и назову ее Аннунсиата.[48]

Энергия Руфи не позволила ей долго оставаться в постели, и когда Аннунсиате исполнилось три недели, ее мать выехала на свою первую охоту вместе с Хиро и маленьким Китом. Мальчик надеялся, что Руфь захватит с собой и малютку, и был удивлен, когда они двинулись в путь без нее.

– Ты всегда так на нее смотришь, – заметил он. – Я и не думал, что ты оставишь ее дома.

– Да, мне нравится на нее смотреть, – согласилась Руфь. – Эти огромные темные глаза… Боже мой, как она будет ими преследовать меня.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался маленький Кит.

Руфь встряхнулась.

– Да ничего. Просто она еще слишком мала, чтобы ездить на охоту. И жаль, конечно, что она девочка.

– А я рад, что она девочка, – отозвался Кит-младший.

– Почему, цыпленочек? – спросила Хиро.

– Я ведь мужчина, а она будет женщиной, и тогда я смогу на ней жениться, – серьезно заявил он.

Хиро и Руфь быстро переглянулись, а потом расхохотались. Это был первый случай, когда они смеялись счастливо и непринужденно с тех пор, как жили вместе. Казалось, что рассеялись тучи и пролился солнечный свет «К нам еще вернутся радость и веселье, – подумала Руфь. – Быть может, у нас не будет столько счастья, как хотелось бы Мэри-Эстер, но нам и этого хватит. Наши мужчины, наша любовь ушли навсегда, но мы-то есть друг у друга, а женская привязанность более вынослива. И что бы ни случилось – мы со всем справимся».

– Хорошо снова выбраться из дома, – сказала она. – Все кругом полно жизни и силы, это так приятно для души. – Они скакали к ущелью Тен Торнз, а потом поднимались на Хэрвуд-Уин, поохотиться на кроликов. – Посмотрите, – воскликнула вдруг Руфь, – как далеко продвинулась весна.

Спутники проследили за направлением ее руки и увидели, что боярышник расцвел, побелев от распустившихся цветков, словно от снега.

В течение зимы, пока продолжались безрезультатные переговоры с королем, парламент объединил свои разрозненные части в единую профессиональную армию, во главе с одним командующим. Им был назначен сэр Томас Ферфакс. С помощью армии «новой модели», как они ее назвали, парламент надеялся ускорить ход войны и привести ее к завершению. Генералам королевских войск стало очевидно, что уполномоченные, присланные парламентом в Оксфорд, попросту пытались выиграть время для этой реорганизации.

В первые месяцы 1645 года король потерял город Шрусбери, и запад оказался под постоянно возраставшей угрозой. Принц Руперт настоятельно советовал идти на север и освободить Йоркшир и Нортумберленд. Монтроз со своими солдатами-горцами по-прежнему одерживал победы в боях за короля в Шотландии. Шотландской армии, стоявшей на севере Англии, приходилось направлять подкрепления, чтобы усмирить Монтроза. И если бы удалось вытеснить шотландцев из Англии, то король смог бы объединить свои силы с Монтрозом и начать наступление на армию «новой модели» с прочной и надежной базы.

Вот почему уже в мае королевская армия двигалась на север через графство Саффордшир в направлении Дербишира. Двадцать второго мая у Тэтбери было получено известие, что армия парламента, воспользовавшись удобным случаем, осадила Оксфорд. Руководство не слишком этим встревожилось, ожидая такого поворота событий, да и Оксфорд был надежно защищен. Однако Сэм Саймондс благодарил судьбу за то, что его жена отказалась остаться в Оксфорде и отправилась следом за ним, как и прежде, при обозе вместе с маленьким Криспианом и юной, но выносливой служанкой. Об этом он ей и сказал, когда двадцать восьмого мая они прибыли в Лестер.

– Теперь-то я понимаю, почему Ферфакс позволил своей жене и дочери сопровождать его. Раньше я считал безумием подвергать такому вот риску своих близких, но насколько хуже было бы жить в разлуке, да еще когда вам грозит опасность.

– Опасность грозит тебе, а не мне, – безмятежно заметила Анна. – Тогда, дома, мы почувствовали, что такое осада, хотя и были за пределами города. Принц полагает, что Оксфорд падет?

– О нет, совсем нет! Все они как раз очень довольны тем, что Ферфакс будет занят осадой города, который никогда ему не сдастся. Нынешний план состоит в том, чтобы оттягивать силы противника на север, нападая на их опорные пункты, пока они не окажутся в ловушке – и тогда мы сможем обрушиться на них в том месте, которое выберем сами. Вот поэтому мы здесь, в Лестере.