— Я?! А ты что, в сторонке стоял? — девушка готова была расплакаться от обиды.

«Лучше бы стоял», — чуть не ляпнул Руденко и сжался от страха, что вполне мог сейчас произнести это вслух.

Он уже которую ночь во сне видел свою первую встречу с тем самым чёрно-белым псевдо-Воландом. Точнее, видел его саркастическую усмешку и слышал единственную фразу: «Надеюсь, это не что-то типа мира во всем мире?» Каждый раз Виктор от этого просыпался, долго не мог уснуть, ворочался, просыпалась Наталья, тревожно смотрела на него, он затихал неподвижно, давая ей снова заснуть. А сам лежал без сна с закрытыми глазами, и вопросы без ответов ползали по его извилинам как по бесконечной ленте Мёбиуса, поворачиваясь разными гранями: «Надо ли было остановить Машку с её идеей? Не подтолкнули ли мы кого-то ближе к краю пропасти? Можно ли что-то исправить, если станет хуже?…»

От этих вопросов иногда не было покоя даже днём. И вот сейчас, в очередной раз вспомнив ночные кошмары, Руденко с ужасом понял, что впервые в жизни рассердился на племянницу по-настоящему. Рассердился не как на ребёнка, разбившего по неосторожности очередную чашку, а как на взрослого человека, совершившего опрометчивый поступок, который может принести серьёзные проблемы. То, что он был соучастником, только добавляло раздражения. Из этой мерзкой, липкой, противной до тошноты, почти физически ощущаемой, паутины страха Виктора вырвал голос Сергея Сергеевича:

— Друзья мои! Вы напрасно ссоритесь и заранее пугаетесь. Могу вас успокоить: такого рода анализом у нас занимается от силы несколько десятков человек. И с нашей стороны точно никакой инициативы исходить не будет. Сколько в других странах — не знаю, врать не буду. Но не думаю, что их число сильно отличается. К тому же никого, кроме наших, вообще опасаться не стоит, поскольку ничьих других интересов вы своим клипом, судя по всему, не затронули. Заявления американцев и китайцев — всего-навсего реакция на…  перлы господина Макарова. Да-да, не удивляйтесь, на мидовцев многие давно уже смотрят с некоторым раздражением, — пояснил он, заметив кривые ухмылки после «перлов».

— Для вас главное, — продолжил Сергей Сергеевич, — помнить, что ни один серьёзный разговор с незнакомыми людьми не стоит вести без видео- и аудиозаписи. И эти записи никак не редактировать и не монтировать. И ещё. Я могу ошибиться, но, поскольку вы стали очень крупными и очень влиятельными инфлюенсерами, то официально к вам вообще вряд ли кто-то будет претензии предъявлять. Огласки может и не боится никто, но избегать её будут стараться. Скорее, для начала, какое-нибудь «частное лицо», — он показал пальцами кавычки, — попытается прощупать вас и попробует получить обещание чего-либо в обмен на…  ну-у, вариантов может быть множество. Так вот — сразу ничего не обещайте, набивайте себе цену и ни на что не соглашайтесь…  А пока — ждём. И живём своей обычной жизнью…

Насколько точен анализ и насколько полезны советы, Виктор с Машей смогли убедиться гораздо быстрее, чем им хотелось бы.

Виктор Анатольевич Скоропадский позвонил своему полному тёзке и лучшему клиенту через два дня, двадцатого и слёзно попросил о срочной встрече. Руденко, согласовав с Машей время, пригласил его вечером в Заречное.

Скоропадский примчался даже минут на двадцать раньше оговоренного времени и прямо с порога стал умолять Машу с Виктором принять одного его знакомого для важного и, возможно, выгодного разговора.

— И кто же это такой, что Вы так просите за него, — удивился Руденко, с нескрываемой иронией наблюдая за сильно нервничающим полным тёзкой.

— Это Боровский Михаил Борисович. Два года назад он ушёл с Лубянки и теперь возглавляет такое же, как у нас, агентство. Только их контора, насколько я слышал, выполняет заказы его бывших коллег частным, так сказать, образом.

— Фабрика-прачечная. Понятно. — от Машиного замечания Скоропадский дернулся и расплескал стакан с водой, который она поставила перед ним, заметив, как он постоянно облизывает губы.

— А почему он обратился к Вам? — спросил Руденко.

— Мы давно знакомы. А узнать, что вы — наши клиенты, для…  определённого круга лиц большого труда не составляет.

— Он Вам что-то обещал за содействие?

— Да…  — Скоропадский немного помялся, — подкидывать выгодные заказы.

— А в случае отказа? Угрожал?

— Нет-нет, что Вы! Но и так понятно, что при желании можно кому угодно жизнь отравить совершенно законными…  проверками, запросами…  особенно в нашей сфере.

— Ну хорошо, — Руденко переглянулся с племянницей и, не увидев отрицания, кивнул. — Всё равно не отстанут, как я понимаю. Так что лучше уж через Вас. Давайте договоримся на…

— Послезавтра, — Маша заглянула в своё расписание на экране телефона, — так же, вечером. После восьми.

— Спасибо огромное! Вы меня очень выручили, — гость вскочил и, прощаясь уже на бегу, запрыгнул в свою машину и рванул обратно в Москву.

Боровский Михаил Борисович был больше похож на преуспевающего банкира или адвоката, чем на чекиста, пусть и бывшего. Отличный сидящий, явно не от «Большевички», костюм, дорогие туфли, ещё более дорогие часы, которые он носил почему-то на правой руке, чуть затемнённые очки «Авиаторы» в цвет галстука и изящный кожаный портфель однозначно говорили о процветании его конторы. Да и приехал он отнюдь не на Рено Логане. Абсолютно чистый серебристый BMW X6, оставленный у ворот участка, тоже говорил сам за себя.

Гость с первых же секунд повел себя достаточно нагло. Едва усевшись в указанное кресло, он посмотрел на Машу и процедил снисходительно:

— Будьте любезны, сделайте мне зелёного чаю.

Маша удивлённо посмотрела на дядюшку, пожала плечами и точно таким тоном ответила:

— Прислугу я уже отпустила на сегодня. Вода — вон, в графине, — она кивнула на кувшин для поливки цветов, стоящий на подоконнике, — пейте сколько хотите.

Боровский не сказать, что опешил от такого ответа, но желваками на скулах поиграл. Виктор про себя племяннице поаплодировал, но смотрел преувеличено укоризненно, мол «Ну зачем так сразу-то человека опускать?» Михаил Борисович тем временем развернулся всем корпусом к Руденко, давая понять, что будет разговаривать только с ним.

— Есть мнение, — начал он, — что вам нужно выступить с разъяснениями своей позиции, отражённой в вашей последней работе. С какими именно разъяснениями, я уточню чуть позже…

— Чьё мнение? — резко спросила Маша, — если перефразировать известное изречение товарища Кагановича, у каждого мнения должны быть имя, фамилия и должность.

Вот теперь Боровский откровенно растерялся. Он явно не ожидал ни таких слов, ни такого напора от девчонки.

— Ка-а-кого Кагановича? — он даже запнулся от неожиданности.

— Ну как какого? — поддержал племянницу Виктор, — сталинского наркома.

Ничего удивительного в таком слаженном троллинге их собеседника не было, но это если знать, что Руденко сам пару дней назад зачитывал Маше выдержки из статьи, на которую случайно наткнулся. Там говорилось и о выражении «есть мнение», и о фразе «у каждой ошибки есть имя и фамилия», которую приписывали аж самому Сталину, и которую на самом деле первым сказал действительно Лазарь Каганович, но сказал: «У каждой аварии есть имя, фамилия и должность». Боровский, естественно, про это не знал и сейчас лихорадочно соображал, как повернуть разговор в нужное русло. Изначально он рассчитывал немного припугнуть этих «чёртовых блогеров», а потом в качестве «спасительной шлюпки» предложить им задёшево, если вообще не задаром, сделать пару рекламных роликов на тему сказочных перспектив «Южного проекта».

— Ну вы же понимаете, что не моё личное мнение. Мне…  поручили провести предварительные переговоры…  Но если у вас уже есть поддержка со стороны…  э-э…  определённых сил…

— Наша поддержка — это миллиарды наших зрителей, — многозначительно сказал Виктор. Помолчал и переспросил, — так о чьём мнении Вы говорите?