«А вдруг среди погибших были те, кто не имел отношения к нападению на нас? Нет, так-то их не жалко, но…  но…  так слишком много «щепок» при рубке леса разлететься может. А там и до «вампиризма» недалеко! Пожелал крови и — пожалуйста. Только пальцами щелкни. Б-р-р-р…» — его передёрнуло так, что клацнули зубы.

«Погоди, погоди!» — остановил себя Виктор, как уже не раз бывало при внутренних диалогах. — «Тогда, в парке, во Франции, мне внезапно стало плохо, когда того мужика из-за меня скрючило. А ни при записи текста, ни на дороге ничего такого не было! Это значит, что я всё сделал правильно? Или что мне что-то могут простить, а что-то нет?…  Хорошие вопросы…  Ещё бы кто подсказал, где ответы получить…»

Он резко встал и сделал несколько быстрых шагов в сторону машиной комнаты, решив, что надо бы всё рассказать Маше, и, возможно посоветоваться с ней. Племянница действительно была не по годам умна. Причём нужным именно сейчас житейским умом, а не способностью решать сложные математические или какие другие задачки.

«Нет! Не сто́ит!» — Руденко снова притормозил. — «По крайней мере не сейчас. Ей и так проблем хватает…»

Вернулся к столу, взял лист бумаги и попытался нарисовать некое подобие схемы взаимодействий их клипов, своих хотелок, и полученных результатов. Просмотрел цифры, статистику…  Получилось не очень вразумительно. Вопросы никуда не исчезали. Он разорвал листок со своими каракулями, дошел до кухни, выбросил в мусорное ведро обрывки и собрался вернуться в кабинет, когда на пороге появилась Маша. Виктор вдруг наконец-то сообразил, что не расспросил у неё о поездке к Арсентьеву подробно, хотя следовало бы.

— Машунь, извини, я что-то зачитался, когда ты вернулась. Расскажи, как ты с Алексеем поговорила. На чем расстались?

Девушка вздохнула, давая понять, что простила недавнее отсутствие должного интереса, улыбнулась и в лицах пересказала весь их разговор и подробно отчиталась о поездке на Ходынку к Сипягиной. А Виктор слушал и блаженно улыбался. Улыбался не только тому, что одна из проблем оказалась не настолько большой, как казалось, не только тому, что Маша говорила об Алексее с нескрываемой нежностью, а ещё и тому, что благодаря Машиному рассказу вспомнил свой последний сон в мельчайших деталях. Точнее, его конец: «… в особенности любовь умной и сильной Женщины…». И не только вспомнил…

«Было же ясно сказано, что придётся платить до тех пор, пока не пойму, как ещё использовать этот «дар». Который больше похож на проклятие, чем на подарок. Вот же! Вот он! Вот он, ответ! Любовь! Ведь не было сказано «только», было сказано «в особенности»! Значит…  «всего-навсего» нужно поменять раздражение, ненависть, — на…  их противоположность и…  тогда можно меньше беспокоиться о последствиях? Да, скорее всего именно так!»

«Это «всего-навсего» конечно же в огромных кавычках» — осадил он себя, — «но…  но…  примеры-то есть! Вот солдат на войне. Он ведь убивает врага не только потому, что ненавидит агрессора, а ещё и потому, что любит свою страну, своих родных, свою свободу, в конце концов…  Или это меня куда-то не туда занесло?…  Кста-а-а-ти! В нашем первом клипе…  да и в китайском, никакого раздражения или злости ни на кого у меня не было. В результате плюсов — вагон. Даже наезд фармацевтов обернулся «прибылью». Не денежной, само собой, вон как за нас наши подписчики вступились. А это дорогого стоит!…  Во французском — ну, тут и так всё ясно, на каждый плюсик нашёлся жирный минус. В американском — там двояко истолковывать можно. Ну и минусов, соответственно, отсыпали. Не таких жирных, как за предыдущий, конечно, но ведь были они, были!»

Тут Виктора отвлекло Машино ехидное хихиканье.

— Ты чего?

— А потом ещё кое-что было, — и она рассказала о своей стычке с Людмилой.

— Хм, не боишься, что по злобе́ гадость какую задумает?

— Вот ещё! — презрительно фыркнула девушка, — много чести таких куриц опасаться.

— Ну, если куриц, тогда конечно…  Хотя всё равно придётся оглядываться, чтобы в помёте не изгваздаться.

Маша беззаботно отмахнулась, сказав, что по-крупному гадить у таких кишка тонка, а на мелочи у неё иммунитет теперь, после того, как она руками хлещущую кровь пыталась останавливать. Виктор, почему-то смутившийся и разволновавшийся от таких слов, посмотрел как за вернувшейся в свою комнату племянницей закрылась дверь и решил, что всё-таки не помешает попозже поинтересоваться у лейтенанта насчёт возможностей этой Варфоломеевой…  Отсюда, вдруг, как-то сам собой выстроился мост к тому, чем они с племянницей занимались последнее время.

«Вот есть несчастная, по сути — отвергнутая женщина. И есть Маша, ставшая успешной, нашедшая свою любовь, будем надеяться — любовь долгую и счастливую. Таких, как Маша — единицы…  ну, пусть — десятки или даже сотни. Таких, как эта Людмила, — тысячи, если не миллионы. И не женщин, а вообще — людей. И среди этих тысяч или миллионов обязательно найдутся такие, которые будут стараться сделать какую-нибудь гадость. Кто словом, кто делом. Кто из зависти, кто от злости, что у самого так не получается. И плевать всем на то, что Машин успех оплачен огромным трудом, толикой таланта и выстрадан долгими месяцами сражений за своё здоровье…  А ведь от этих завистников и злопыхателей как-то защищаться придётся. Отгораживаться от всех батальонами телохранителей? И что за жизнь тогда будет? Не, не годится. Построить крепость и запереться в ней, залезть в бункер или в какой-нибудь медвежий угол — тоже не вариант. А от лжи или несправедливых обвинений вообще никаким забором не отгородишься. И что делать?…  Ведь нельзя быть счастливым среди несчастных…  Стоп!» — Виктор в очередной раз запнулся.

«А что мы вообще делаем?…  Мы заставляем людей чаще улыбаться. И они, пусть хоть на мгновенье, становятся счастливыми. И это хорошо без всяких «НО»! Значит…  значит и дальше будем делать то же самое, пока будет получаться.»

— Вот и ладненько! «Делай что должно и будь, что будет» — сказано давно, не нами, не нам и сомневаться в этом, — тихонько пробормотал он уже вслух, словно боясь, не услышит ли кто. И добавил уже про себя: «Что-то я повторяться стал…  Ну и ладно. Правильные слова не грех и почаще повторять».

Руденко успокоился, согрел себе чаю, достал свои любимые бисквитные палочки и включил кухонный телевизор. Шло шоу «Идеальные половинки». Приторная патока, которую лили в уши зрителей якобы счастливые семейные пары, мгновенно начала вызывать неприязнь, и он с раздражением ткнул в пульт, выключая зомбо-ящик.

«А ты? Ты сам как? Ты постоянно талдычишь: «Мы будем…», «Мы сделаем…», «Мы то…», «Мы это…». У Маши теперь есть Алексей, а у тебя?…  Э-хе-хех, права, ох, как права была великая Фанни Ардан, когда говорила: «Искусство заполняет те лакуны, которые покинула любовь!» Не знаю, можно ли назвать, то, что мы… вот, опять «мы»…  мы с Машуней делаем, но признайся честно, сам ты счастливее не очень-то становишься, потому что…  мне без Натуськи плохо. Ну, пусть не плохо, но хуже, чем с ней до того дня, когда Машка одна осталась…  Интересно, как там сейчас она?…»

ГЛАВА 15

Первое время после развода Наташа часто плакала. Она стала меньше общаться с родителями, которые видимо посчитали свою «миссию» исполненной и стали меньше донимать дочь. От этого пришло понимание, что её Витя на самом деле очень добрый и порядочный человек. А вся его забота о племяннице ничем другим не является и никогда не являлась. Теперь все претензии и с её стороны, и со стороны её родителей выглядели по меньшей мере…  слишком эмоционально.

«Да что нам, в самом деле, денег что ли не хватало?» — сокрушалась она теперь иногда по ночам, уткнувшись в мокрую от слёз подушку. — «Ну, не откладывали ничего, это да, но ведь хватало на всё! Мы ж не безрукие какие, заработали бы. И Манька в конце концов выздоровела. А я как последняя дура одна осталась!»

Несколько раз Наталья совсем уж было собиралась позвонить Виктору, договориться о встрече, попросить прощения, предложить начать всё сначала, но почему-то каждый раз откладывала. А потом появился первый ролик. И она снова отложила звонок, побоявшись, что Витя решит, будто бывшая супруга хочет примазаться к появившейся популярности.