В то время, когда “Зефир” оказался в Бриеле, значительная часть Нидерландов была уже в руках повстанцев. Миколай Куна, получив помощь от гезов, присоединился к ним и получил новый каперский лист от герцога Оранского.

Такой поворот событий стал причиной разлада в душе Генриха Шульца. Католическая церковь заклеймила повстанцев как еретиков, а Вильгельм Оранский, их предводитель, тоже был приверженцем Кальвина. Но с другой стороны-война против испанцев, война голодных против сытых, начала приносить команде “Зефира” все большие трофеи, в дележе которых Генрих принимал участие наравне со всеми.

“ — Если бы я мог получить отпущение грехов хотя бы раз в месяц, — думал Шульц, — наверняка смог бы избежать адских мук. Тем более что доля моя от этого ничуть не уменьшится. Если бы только хоть раз в месяц я мог исповедоваться и получить отпущение грехов…”

Время от времени, будучи в центральных провинциях, ему это удавалось, а позднее он сообразил узнавать от случайных исповедников и бродячих монахов, торговавших индульгенциями, где и когда их можно наверняка встретить, чтобы за небольшую часть добычи купить спасение души.

На службе Вильгельма Оранского “Зефир” оставался почти четыре года. Война на суше то затихала, то вспыхивала вновь, заключались и срывались перемирия, менялись наместники Филиппа II, протестантские армии из Франции и Германии опустошали страну наравне с католическими войсками испанцев, но все больше городов и провинций требовало свободы. Фландрия, Гельдрия, Брюссель и Антверпен, вся Голландия и Зеландия, двенадцать центральных и южных провинций добивалось удаления испанских гарнизонов. На море же военные действия продолжались без перерыва. Нидерландские гезы заключали союзы с английскими и французскими корсарами, пользовались прибежищами в Кале, в Дувре и в Дисунгдейле; топили испанские каравеллы с войсками, брали трофеи, добывали оружие и золото или в случае поражения сами шли на дно, поднимая свои корабли на воздух, чтобы избежать пыток и страшной смерти, которые их ждали в неволе. Ведь на море пощады не было.

“Зефир” за эти четыре года как правило выходил победителем из битв и стычек. Капитан его действовал осторожно и осмотрительно. Если атаковал в одиночку, то только слабых противников; если атаковал сильнейшего, то только когда был уверен в помощи со стороны союзников. Если вдруг сталкивался с превосходящими силами врага, предпочитал полагаться на скорость своего корабля, а не испытывать счастья в бою.

Но война на море-это игра, и каждый игрок когда-то проигрывает. И Миколай Куна не избежал этой участи…

Однажды осенней ночью 1577 года в тумане “Зефир” случайно оказался окружен тремя испанскими кораблями, которых занесло к юго-восточному побережью Англии. Когда утром туман рассеялся, Миколай Куна заметил ловушку, подстроенную фатальным стечением обстоятельств. Немедленно приказал поднять все паруса и попытался исчезнуть. Но капризные, едва ощутимые порывы ветра сорвали это намерение, а испанцы спустили шлюпки, чтобы с их помощью верповать свои каравеллы на дистанцию прицельного огня и отрезать корсарам все пути к отступлению. И когда ветер стал наконец крепчать, прогремели первые залпы.

“Зефир” ответил на них из всех двадцати орудий, но только половина ядер преодолела расстояние, на котором вели огонь тяжелые испанские пушки. Все же часть оснастки ближней каравеллы была повреждена и Миколай Куна направил свой корабль в ту сторону.

На миг показалось, что ещё раз ему улыбнется счастье.“Зефир” скользил по морской глади, набирая ход, в то время как испанцы все ещё не могли маневрировать без помощи шлюпок. Но их артиллерия била далеко, и следующий залп, нацеленный на мачты “Зефира”, оказался точен. Половину парусов разнесло в клочья, а две реи рухнули на палубу. Одна из них угодила по голове Миколаю Куне, который был убит на месте, другая тяжело ранила рулевого.

Заслуга спасения “Зефира” от окончательной гибели в этих обстоятельствах принадлежит двоим: Соломону Уайту и Яну Куне.

Первый из них плыл во главе флотилии английских корсаров, состоявшей из шести фрегатов. Минуя мыс Норт Форленд услышал канонаду, а потом-когда “Ибекс” вышел из залива в открытое море-увидел, что происходит, и немедленно открыл огонь по ближней каравелле.

Правда, испанский корабль не получил серьезных повреждений, но Ян Куна тем временем успел опомниться от потрясения, вызванного смертью отца, и поднял команду “Зефира”, которая вдруг лишилась вождя. Люди, закаленные в битвах, испытанные в морском ремесле, тут же подчинились его приказам. Ни один не колебался ни секунды, когда восемнадцатилетний юноша послал их на ванты. Единодушно признали его своим капитаном. Под градом пуль из испанских мушкетов поставили новые реи и паруса, пока он руководил огнем, надежно удерживая испанцев от абордажа, на который те явно рассчитывали.

Тем временем из-за мыса показались ещё два английских фрегата, а за ними ещё пять разных кораблей, и отчаянная оборона одинокого “Зефира” превратилась в разгром его преследователей. Две испанские каравеллы были охвачены огнем, третья быстро тонула, продырявленная ядрами, среди которых несомненно были и выпущенные из стволов польского корсара.

Так началось знакомство, а потом и тесная многолетняя дружба между шкипером “Ибекса”, суровым пуританином Уайтом, и Генрихом Шульцем. Ведь Генрих с поразительной быстротой заметил и тут же использовал шанс, который в этих драматических обстоятельствах предложила ему судьба.

За плечами Яна Куны были шесть лет морской практики и достаточный запас приобретенных от отца познаний в навигации, чтобы командовать кораблем, ставшим его собственностью, но ему недоставало опыта в коммерческих делах и ловкости в сложных юридических вопросах. И когда появлялась нужда в урегулировании таких проблем, как портовые сборы а потом и официальное зачисление “Зефира” в реестр корсарских кораблей Ее королевского величества Елизаветы (на что он решился по совету Уайта) — ими занялся Шульц.

Тот все устроил тонко и толково, удивив не только Соломона Уайта, но и королевских морских чиновников в Дептфорде, с которыми вел переговоры перед подписанием контракта на каперскую лицензию для Яна Куны, он же Ян Мартен-так было переведено на английский его польское имя. При этом он завоевал немалый авторитет среди команды, а потом-уже естественных ходом вещей-стал незаменим при любых закупках и торговых операциях, при дележе добычи и её сбыте, в спорах о размере доли или особых интересах тех, кто стоял на страже интересов королевы.

Соломон Уайт ценил их обоих: порывистого и неустрашимого капитана, который оказался столь же толковым моряком, как и как и командиром в схватках, и его рассудительного, прожженного помошника, который сумел почти удвоить доходы обоих кораблей, не забывая и о своих собственных.

Уайт был опытным моряком и человеком весьма отважным, и вместе с тем очень религиозным. Полагал, что Провидение призвало его для истребления как можно большего числа “папистов”, и прежде всего испанцев. Считал это своим долгом перед Господом, вернейшей дорогой к спасению. Но не брезговал и золотом. Напротив: среди соблазнов этого мира лишь оно вызывало в нем жажду обладания.

Потому он и сдружился с этими двумя; потому вскоре отказался от роли опекуна молодого капитана и стал его другом, уступая ему во всем, что касалось тактической стороны совместных операций. Потому, наконец, заключил негласный союз с Шульцем-союз, с которого он имел вполне приличный побочный доход.

Вот так втроем они и дополняли друг друга: фанатичный пуританин Соломон Уайт, романтичный и неустрашимый язычник-сын знахарки и внук колдуньи Ян Куна, прозванный Мартеном, и набожный католик, мечтатель и вместе с тем практичный человек Генрих Шульц, некогда бедняк, сирота в людях, сейчас-обладатель состояния, которое собирался удвоить.

Закончив бормотать вечернюю молитву, Соломон Уайт растянулся на жесткой койке, потом потянулся за Библией. Открыв её наугад, при неверном свете свечи начал читать с середины стиха: