Вспомнив свою жену, Тар загрустил. Вместе они прожили долгую и счастливую жизнь и он не жалел ни об одном прошедшем дне. Неустанно он воздавал хвалу небесам за то, что подарили ему такую чуткую и понимающую женщину, родившую ему замечательного сына.

 Тар жалел лишь об одном — Халина не дождалась возвращения Тенро, не увидела, каким он стал, как вырос и возмужал. Но с этим ничего нельзя было поделать. То, что дает Альтос, он же и забирает. Оставалось только надеяться, что жизнь после смерти, о которой неустанно говорят жрецы, все же существует и Халина сейчас улыбается с высоких небес, глядя на своих мужчин.

 — Ты бы им гордилась, милая, — шепнул старик, вспомнив лицо жены. Закрыв глаза, он предался воспоминаниям о прошлом, не заметив, как заснул.

 Чуткий слух Тенро позволил ему разобрать слова отца, и мужчина грустно улыбнулся. Это не укрылось от внимания пилигрима, и тот произнес:

— Твоя мать сейчас в лучшем из миров, Тенро. Там нет войны и горя, болезней и зла, лишь покой и гармония.

— Складно рассказывайте, Ульн, — молодой охотник немного хриплым голосом и взглянул на сидящего рядом мужчину. — Как и все жрецы.

— Наша миссия перед всевидящим Альтосом — направлять каждого из детей его на путь истинный, — важно, с чувством собственной значимости, заметил пилигрим.

— Знаю — знаю, — кивнул Тенро. — Я много слышал об этом от нашего полкового жреца. Он постоянно твердил нам о боге и о том, что деяния наши угодны ему.

— Ваш жрец был совершенно прав, — беседа о религии доставляла Ульну подлинное удовольствие, и он всеми силами старался удержать ее направление именно в этом ключе. — Воины королевства защищают его жителей от мрака, спасают их, жертвуя собой, а что это, если не великое богоугодное деяние?

— Война, — пожал плечами Тенро, отбросив с плеча тугую косу, в которую часто собирал свои длинные волосы, чтобы те не мешались.

 Он давно хотел обрезать густые пряди, но отец всегда отговаривал, говорил, что так он больше похож на Халину. Иногда Тенро чувствовал себя виноватым за то, что не смог приехать раньше и увидеть мать живой. Мужчина понимал, что в этом нет его вины, но осознание не всегда помогало сбросить давящий на плечи груз, который годы войны лишь приумножили.

 Опять вспомнив прошлое, Тенро повторил:

 — Война. Убиваем или мы или нас, третьего не дано.

— Как только ваш жрец допустил, чтобы его паства так относилась к жизни? — осуждающе покачал головой пилигрим.

— У него не было выбора — его убили, а нового жреца нам так и не прислали. — Тенро выплюнул соломинку под колеса поскрипывающей телеги, покосившись на блестящие воды широкой реки, красиво переливающиеся в закатных лучах.

 Так кстати налетевший порыв свежего ветра потрепал выбившиеся из косы волосы охотника, обдав его вечерней прохладой.

 Разговор с пилигримом угас. Ульн, кажется, задумался о чем-то своем, а Тенро не хотел ему мешать, к тому же молчать он любил гораздо больше, чем говорить. Служба в разведке, где каждый шорох может стоить жизни, сильно меняет людей.

 До деревни было порядка восьми — десяти дней пути, и располагалась она в глухих лесах на юге-востоке королевства. Подобных поселений там было немного; виной тому служило большое расстояние до городов — почти все они располагались севернее, словно стремились отползти от границы Застывшего леса.

 Поблизости от Зеленых полян, родной деревни Тенро, стоял небольшой городок Кирлинг, но его отец предпочитал продавать шкуры в Сафрасе, городе более крупном и близком к столице. Собственно говоря, других поселений поблизости от Зеленых полян не было. Такая глушь далеко не каждому по душе, но Тенро она нравилась, и он поскорее хотел оказаться в родных краях. Будь его воля, он бы гнал лошадей непрерывно, но животным требовался отдых и охотник хорошо это понимал.

 Как только стемнело, мужчина остановил повозку, разбудил отца, и они начали обустраивать место стоянки. Они намеренно не стали двигаться по тракту, так как это выходило значительно дольше, да и лишних денег на трактиры у деревенских жителей не было. То, что им удалось выручить за шкуры пойдет на нужды деревни.

 Каждый житель глубинки всегда просил что-то привезти из города: дети ждали ярких игрушек и сладостей, девушки украшений, а старики целебных настоев, да отваров из трав, что не росли в южных краях. Только мужчины в деревне были неприхотливы: все, что им требовалось — луки, стрелы, копья, да охотничьи ножи. Одежду они делали из шкур, а питались мясом убитых животных, да тем, что смогли вырастить их жены на небольших огородах.

 Однако даже суровые охотники, подолгу пропадавшие в лесах, просили тех, кто отправляется в город привести что-нибудь для своих женщин и детей. Что-нибудь, чего сами они не могут достать и Тар  вместе с сыном, всегда охотно соглашались, ведь что может быть лучше, чем подарить радость тем, кого знаешь уже очень давно и считаешь семьей.

 Пилигрим Ульн познакомился с охотниками на выезде из города. Он дал обет посвятить свою жизнь путешествиям и просвещению тех, кто не желал обрести веру в Создателя или же утратил ее по каким-то причинам.

 Поначалу Ульн попросил лишь подвести его, но когда узнал, что новые попутчики возвращаются в родную деревню, где нет ни жрецов, ни храмов, сразу же решил отправиться с ними.

 Первоначально он собирался посетить в женский монастырь — Скелосову пустынь или, в простонародье просто Скелос, что значительно восточнее Зеленых полян. Пилигрим хотел преклониться перед местными святынями, но решил, что сам Альтос желает ему иной судьбы. Ульн узрел свое предназначение в просветлении тех, кто не видит истинного света веры и буквально напросился в попутчики к двум неразговорчивым мужчинам.

 Тар, который занимал пост старосты деревни не имел ничего против, чем изрядно приободрил странствующего проповедника. Старик считал, что присутствие истово верующего человека пойдет на благо деревне, поэтому  согласился на компанию Ульна.

 Тенро, во всем прислушивающийся к отцу, также не имел ничего против присутствия жреца. Сам он не интересовался религией, но и не являлся ее противником. Он считал, что каждый имеет право жить, как хочет и верить в то, во что считает нужным, если это, разумеется, не мешает жить остальным.

 Пока Тар с сыном разбивали лагерь и занимались костром, Ульн распряг лошадей и теперь негромко читал молитву Альтосу, вознося хвалу милосердному богу за то, что тот направляет стопы отрока своего.

 Когда Ульн закончил, пламя костра уже весело потрескивало, отгоняя сгущающийся сумрак. Подобравшись поближе к костру, грузный мужчина протянул руки к огню, но тут к нему подсел Тар и попросил жреца помолиться за его умершую жену.

 Вопреки тому, что сам он замерз и сильно проголодался, Ульн не мог отказать старику. Вновь опустившись на колени, пилигрим сложил пухлые руки на груди и снова воззвал к своему богу, моля всевышнего даровать покой душе Халины.

 Сам Тар опустился на колени рядом с пилигримом, приняв такую же позу. Он был не грамотен и не знал слов молитвы, поэтому сосредоточенно молчал, с надеждой взирая на звездное небо и слушая монотонное бормотание Ульна.

 Тенро наблюдал за ними, выкладывая из сумки небогатые запасы провизии: сыр, вяленое мясо, лук, воду да хлеб. Растянувшийся рядом с мужчиной волк, так жалобно смотрел на все эти приготовления, что был вознагражден за старания солидным куском мяса и ломтем хлеба.

 Никого, не дожидаясь, Ар первым принялся за еду, умыкнув у охотника еще и луковицу, за что был в шутку ударен по хитрому носу.

— Мохнатый проныра, — осуждающе покачал головой Тенро, потрепав питомца за ухом.

 С животными он ладил куда лучше людей и чувствовал себя свободнее. С тех пор, как он вернулся с войны, Тенро всегда сдерживал себя, подавляя прошлые привычки, неуместные в нынешней мирной жизни. Это не позволяло ему чувствовать себя свободно, в компании незнакомых людей.

— Снова балуешь его? — Ульн закончил молиться и Тар, поднявшись с колен, грозно зыркнул на волка. — Прожорливая зараза, он и нас, как-нибудь, слопает! Или, вон, лошадок!