– Остановите у какого-нибудь телефона-автомата, – сказал Конуэй шоферу.

Надо было позвонить еще из отеля, но Раш упрямился, хотел предстать перед графом самым драматическим образом – неожиданно, без звонка.

Немец не пустил Конуэя в телефонную будку – заставил ждать снаружи. Только попросил мелочь и запер за собой дверь. Несколько секунд Конуэй топтался на холоде, пытаясь подслушать, что будет говорить немец. Но слышно не было, и ирландец, вздохнув, вернулся в такси.

Разговор получился недолгий, и выражение лица у Раша, когда он присоединился к ирландцу, было довольно кислое. Все было ясно без слов, но Конуэй не удержался от ехидного вопроса:

– Надеюсь, граф безумно обрадовался.

– Мне сказали, что он в отъезде.

– Так всегда говорят, – заметил Конуэй, руководствуясь собственным опытом. – Они сказали, куда он уехал?

– За границу. На несколько дней, – тусклым тоном ответил Раш.

– Неужели?

Может быть, из этого можно состряпать статейку. Бернадотт – хорошая тема.

– И когда он вернется?

– Они не знают.

– Еще бы. Кто с вами говорил, мужчина или женщина?

– Со мной говорила его жена, – соврал Раш.

Он почти не слушал Конуэя, весь кипя от ярости. Секретарь Бернадотта сказал, что впервые слышит его имя, что господин граф не ожидает никаких посланцев от господина Шелленберга. Как могло получиться, что Шелленберг ничего не знал об отъезде Бернадотта?

Конуэй немного подумал и сочувственно сказал:

– Да, нехорошо так обходиться с другом мужа. Но ничего, все шведки таковы. Она не хуже и не лучше.

– Это уж точно.

– Лучше иметь дело с американкой, – продолжал Конуэй.

Раш угрожающе взглянул на него:

– С какой еще американкой?

– А с той, на которой женился Бернадотт. Да будет вам известно, у него жена американка. Давайте потолкуем, как нам жить дальше. Насколько я понимаю, вы остались один-одинешенек, без друзей.

Они сидели в тихом кафе и пили какую-то бурду, по вкусу напоминавшую пиво, она даже называлась пивом, но градусов не имела. Конуэй заплатил сначала за такси, потом за «пиво». На следующий день, тоскливо подумал он, придется еще платить за номер в «Гранд-отеле». Ирландец уже забыл о том, что у него заготовлена отличная статья про покушение на фюрера. Увы, Конуэй был жаден.

Было жалко денег, к тому же ирландец испытывал разочарование. Немец ничего не рассказывал, сидел, уставившись в стакан, на вопросы почти не отвечал – в лучшем случае пожмет плечами или нахмурится. Раш думал о своем, но вопросы репортера мешали ему сосредоточиться. Где вы родились? В памяти воскрес восточно-прусский пейзаж – старые деревья, дома, которые он никогда больше не увидит. Где вас ранили? Раш вспомнил, с каким энтузиазмом участвовал в рейде через Арденнские леса. Они, переодевшись в американскую военную форму, мчались по дорогам на трофейных джипах, убивали, пьянели от ощущения опасности. Точно так же, весело и дерзко, совершили они налет на Гран-Сассо. Но в Арденнах все получилось иначе. Там было совсем как в России: снег, грязь, скопления вражеских войск. Перехитрить врага не удалось, он был гораздо многочисленнее, лучше вооружен, лучше оснащен. Вопрос Конуэя о семье вызвал в памяти Раша образ Лизель, его жены. Давно уже Раш не заглядывал за эту запертую дверь. Жена возникла перед ним как живая – веселая, сияющая, со светлыми волосами. Бомба разорвала ее на куски.

Конуэй с удивлением увидел, что холодные глаза Раша подергиваются влагой. Ирландец почувствовал, что собеседник находится в последней стадии отчаяния, но неправильно истолковал эту слабость. Он все еще пытался подчинить Раша своей воле, не зная о том, что эсэсовец уже взял себя в руки и концентрирует энергию. Тренированная психика Раша пришла ему на помощь, помогла восстановить душевный баланс.

Конуэй с нажимом сказал:

– Вам некуда идти, некуда спрятаться.

Но его слова имели неожиданный эффект – они не загнали Раша в угол, а лишь подтолкнули его к единственно возможному выходу.

– Я могу отправиться к русским, – внезапно заявил Раш.

Появилась новая тема для разговора. Вообще-то Конуэю было наплевать, что будет с Рашем – пусть хоть сдается африканским дикарям, но предварительно следовало выдоить его до последней капли. Поэтому ирландец забеспокоился и принялся переубеждать своего собеседника. Он рассказал немцу о чудовищной жестокости русских (на эту тему Конуэй мог рассуждать сколько угодно), да и фантазировать особенно не пришлось.

У Раша были свои контраргументы. Совершенно очевидно, что русские примут его хорошо: ведь нацисты утверждают, будто Раш участвовал в заговоре против Гитлера. Разве не призывает русская пропаганда «всех честных немцев» вступить в борьбу против фашизма? Русские с большим удовольствием встретят героя войны, не побоявшегося посягнуть на жизнь самого фюрера. В России уже существует комитет «Свободная Германия», которым руководит генерал фон Зейдлиц. Ветераны Сталинграда, попавшие в русский плен, будут счастливы, если ряды антифашистов пополнятся столь именитым воином. Идея перебежать к русским пришла Рашу здесь, в кафе, и покорила его своей логичностью. Как и предсказывал бригаденфюрер Вальтер Шелленберг во время беседы с доктором Эрнстом Кальтенбруннером, все прочие пути для Раша были отсечены – оставался только один. Шелленберг не сомневался, что Раш очень быстро придет к единственному возможному решению – сдаться русским. И действительно, в первый же день пребывания в шведской столице посланец Шелленберга оправдал надежды своего шефа. Расчет бригаденфюрера оказался безошибочным. Однако есть разница между принятием решения и его осуществлением. Гауптштурмфюрер Раш поднял стакан, собираясь допить пиво и отправиться в русское посольство, но тут произошло нечто неожиданное: с улицы донесся звук, заставивший немца замереть на месте.

Уже несколько месяцев Раш не видел лошадей – во всяком случае, породистых. В Берлине в последнее время на улице вновь появились извозчики и грузовые телеги – сказывался бензиновый кризис. Но сейчас, судя по стуку копыт, по ночному Стокгольму рысью скакало настоящее благородное животное, а не какая-то усталая кляча. Раш заслушался легким цоканьем копыт. Лошадь крупная – пятнадцать, а то и пятнадцать с половиной вершков в холке; копыта легкие, для верховой езды. Скорее всего, это был конный полицейский. Возможно, в полицейскую конюшню забрали скаковую или охотничью лошадь. Рашу неудержимо захотелось посмотреть на настоящего чистокровного скакуна. Он встал и быстро направился к двери. Конуэй, дернувшись, кинулся за ним.

Это и в самом деле был полицейский. Раш с восхищением посмотрел на вороного жеребца – лебединая шея, лоснящиеся бока, отменная посадка головы. Конуэй услышал, что немец вздыхает, но не удивился – как-никак он тоже был ирландцем и понимал толк в лошадях. Репортер с восхищением проводил взглядом гордого скакуна, скрывшегося за углом, а потом сказал:

– В России таких лошадей нет.

Раш усмехнулся, и Конуэй мысленно отметил еще одну способность загадочного немца: тот стремительно переходил от одного настроения к другому. Только что был в отчаянии, и вот уже сияет. Только что пребывал в нерешительности, а теперь выглядит совершенно спокойным. За вами не поспеешь, мистер Раш, подумал он. Но ничего, я научусь.

– Садитесь, выпьем еще пивка, – предложил ирландец, а когда на стол поставили новые стаканы, заметил: – Я тоже люблю лошадей. Знаете, ирландцы в конях разбираются.

Раш улыбнулся:

– Вы видели, какой аллюр? Какой круп?

– Главное – ширина груди. – Конуэй умел поговорить о чем угодно, в том числе и о лошадях. – Должно быть, хорош на скачках. Но только не с препятствиями – ноги тонковаты.

– Я бы не побоялся на таком и барьер взять, – возразил Раш и внимательно посмотрел на Конуэя. – Вы действительно разбираетесь в лошадях?

– Немного.

– И у вас есть знакомые тренеры-ирландцы?