— Вот тут ты прав, — заметил ярл. — Что не веселились, так это точно. Да и не с чего вроде?

— Ну и что? — Молодой варяг улыбнулся той самой задорно-застенчивой улыбкой, которую Хельги знал еще с детства, когда Снорри все звали не иначе, как Снорри Малыш. — Ну и что с того, что не с чего веселиться? — повторил Снорри. — Было б желание. Назло норнам, назло врагам, назло всему миру. Пусть видят, пусть злятся, пусть завидуют! Я вот тут прихватил у Греттира изрядный кувшин ромейского вина. — Он развязал переметные сумы. — Вернее, не я прихватил, а дочки его дали — Векса с Трендей. Ничего девки, веселые, только с виду уж больно страшные — эдакие кобылицы зубастые. Выпьем винца, а, Хельги-ярл?

— Конечно, выпьем, — улыбнулся ярл. — Неужели смотреть на кувшин будем?

Оставив лошадь слуге, они прошли по двору, не обращая внимания на ливень, и скрылись внутри постоялого двора.

Неприметный мужичонка — маленький, слюнявый, со свернутым на левый бок носом — постоял среди обсуждавших виды на урожай слуг и, когда те разошлись по делам, побежал по тропинке вниз и пропал среди запутанных улочек Копырева конца.

Крупные капли дождя барабанили по крыше детинца, шуршали в недавно привезенном для княжеских лошадей сене, копнами раскиданном на обширном дворе. Тиун, ругаясь, поторапливал убиравших сено холопов, время от времени бросая недовольные взгляды на затянутое тучами небо. Похоже, ждать, что завтра будет вёдро, нечего было надеяться. Надеяться можно было бы разве что на волхвов-облакопрогонителей, да где их сыскать? Осерчал на них в последнее время князь Хаскульд, прогнал со двора — и правда, чего не прогнать, когда в самую сушь и дождинки сотворить не могли? А вот теперь изгнанные, верно, мстили...

«Молодший» князь Дирмунд, сумрачный, нахохлившийся, словно вымокшая на дожде ворона, зло щурясь, выслушивал Ильмана Карася, докладывавшего о тех делах, про которые ничего не должен был знать «старшой» князь, Хаскульд, или Аскольд, как его здесь переиначили, как и Дирмунда — в Дира. Хаскульд и был истинным правителем Киева и всей полянской земли. Пока был...

Дирмунд довольно усмехнулся, услыхав, как Ильман вещает о ходе строительства новых острогов — не одного, нескольких! — далеко от Киева, на приграничье с землею радимичей. Теперь, с Камнем, дела пойдут в гору. Через несколько лет у Дирмунда будет верная дружина, готовая по первому его слову растерзать любого! Вот тогда он и поборется за власть, а пока...

Пока следовало копить силы. Колдовской камень вовсе не являлся панацеей и давал силу лишь в колдовских делах, да и то — на дальнем расстоянии он действовал лишь на адептов друида либо на людей, к ним приближенных. Именно поэтому там, в далеком будущем, кровавая рука Черного друида смогла достать лишь Толстяка с Торольвом, но не смогла дотянуться до других. Иное дело — здесь... Жаль только — мало осталось верных людей. Сгинул в далекой Хазарии Альв Кошачий Глаз, пропал — сгорел во время пожара? — Истома Мозгляк, а человек был истинно верный и многим повязанный. К тому ж далеко не глуп, жаль было терять такого помощника, хорошо хоть, подстатился Ильман Карась — тоже не дурак, пронырлив и деятелен, но, конечно, не так умен, как Истома.

Да, маловато подобных людишек, жаль. Одно дело — безмозглые воины-«волки», — уж теперь-то, с помощью волшебной силы Камня, их можно наделать в любом количестве, воспитать, как надо, в далеких лесных урочищах. Что от этих воинов требовалось-то? Послушание, верность и злобная тупая сила. А вот что касается исполнителей умных... Тут Камнем не обойдешься, тут самому искать надо. И беречь таковых, беречь! Привлекать на свою сторону кого серебром, кого ласковым словом, а кого и шантажом гнусным. У каждого — это друид знал точно — есть в душе темные силы, дремлют до поры до времени, могут дремать всю жизнь, а могут и проснуться. Силы эти — трусость и зависть, предательство и злоба, желание властвовать и наслаждаться чужой болью. Есть, есть они у каждого, даже у самого умного и, казалось бы, благородного человека. Вот их-то, силы эти, и нужно разбудить, не дожидаясь, когда сами проснутся. А как пробудятся — так всё, пропал человек! До конца жизни будет он их верным рабом... и верным рабом Черного друида.

Один из таких — Лейв Копытная Лужа. Молод, туповат, исполнителен. Надежен. Именно его отправил Дирмунд в землю радимичей строить остроги тайные да воспитывать преданных воинов. С ним поехали и те «волки», что остались в живых после пожара в лесу близ капища, — Немил с Ловушем. Еще не вполне взрослые, но уже достаточно злобные, завистливые, хищные. Из таких вырастут хорошие слуги.

Дирмунд усмехнулся, искоса взглянув на Ильмана. Не дурак, не дурак. Конечно, не чета Мозгляку, но не дурак. Только уж больно приметный — сальный какой-то, лупоглазый, с большой бородавкой на левой щеке. И — самое главное — имеет связи среди шельмоватого народца не только здесь, в Киеве, но и далеко на севере, в Альдегьюборге и Новгороде. А это могло еще очень даже пригодиться — друид думал о будущем.

Рюрик... Что ж, отобрав власть у Хаскульда, можно будет подумать и о нем. И о Хельги! Уже второй раз этот сопляк становится у него на пути. На пути у самого Форгайла Коэла, Черного друида Теней, перед могуществом которого меркнут все жившие когда-то друиды Ирландии! И никакого — никакого! — нет с этим Хельги сладу. Почему? Помощь других богов? Да, именно так. Жаль, в эти времена еще недостаточно силы у Крома. Но сила эта вскоре возродится. Появятся — сначала в дальних лесах, а затем и в Киеве — капища, идолы. Покатятся человечьи головы в широкие горла жертвенных кувшинов. Вот тогда и посмотрим, как помогут Хельги его боги. А пока... А пока тоже нечего сидеть сложа руки! Выследить Хельги, убить его друзей... нет, лучше, гораздо лучше будет переманить их на свою сторону... А что — чем плоха идея? Дирмунд гаденько засмеялся, потер руки и поинтересовался у Карася насчет соглядатая, недавно направленного на поиски молодого ярла.

— Неруч-то? — вспомнил имя Ильман Карась. — А тут он, уже пришедши. Велишь кликнуть?

— Зови, — кивнул князь.

Застучали по ступенькам крыльца кожаные, на ремнях, башмаки-поршни.

— Вот он, княже! Заходи, заходи, не стой. Да шапку-то сыми, рыло!

Дирмунд с любопытством смотрел на мужичка-соглядатая. Маленький, с мокрым, слюнявым ртом и свернутым носом, он чем-то напоминал злобного подземного тролля.

— Говори! — пихнул в спину соглядатая Ильман Карась. — Обо всём поведай. Сыскал ли, кого велено?

— Сыскал, милостивцы. — Голос у Неруча оказался тонкий, противный, скрипучий. — Энтот, кто вам надобен, на дворе дедки Зверина живет, где гости заморские завсегда обретаются. С ним дружки — один варяг, другой — вроде ромей, а третий вообще не поймешь кто — узколицый, проныристый, звать... Конхувар, что ли...

— Конху... Конхобар? — Мрачная физиономия князя озарилась радостью. — Так ты еще не нашел в Гардаре свою смерть, предатель? — сквозь зубы процедил он. — Что ж... Пожалуй, и я не буду с тобой торопиться. Что еще выведал? — Дирмунд строго посмотрел на Неруча.

— Еще ведаю, ходил к ним один человек.

— Что за человек?

— Отрок не отрок. Парень. Годков, может, пятнадцать иль около того. Белобрысый, губастенький, в рубашке выбеленной с пояском красным.

— Белобрысый, говоришь? В рубашке с красным поясом? Умммх!!! — Ильман Карась недобро прищурил глаза. — Ведаю, кто это! Не иначе, как Ярил Зевота, помощничек Мечиславов, крыса! Самолично горло порву переветнику!

Ильман Карась зарычал, совершенно по-звериному, так, что вызвал уважительный взгляд князя.

— Подожди сразу рвать. — Дирмунд предостерегающе поднял руку. — Не будем его живота лишать, погодим.

— Как погодим, батюшка? Это ж такая крыса, умхх...

— А так. Мы лучше с ним поиграем.

— Поиграем?

— Ну да. Как кошка с мышом.

Князь дребезжаще засмеялся, и от смеха этого, а больше — от страшных пылающих глаз его стало соглядатаю Неручу страшно, да так, что захолонуло сердце. Простившись, когда дозволили, бочком-бочком он пробрался к двери, выскользнул, словно налим из сети, и бросился бежать, не разбирая дороги. Плечи его, непокрытую голову, спину колотил не утихающий дождь.