— Не боишься гнева ведьмы?

— Боюсь, — честно признался Порубор. — Но здесь еще страшнее.

На шеях беглецов блестели ошейники, а в горящих от радости глазах отражались звезды.

— Вот там, на севере, самая яркая звезда — Матица, — остановившись на опушке, показал рукой Порубор. — Значит, река — там. — Он уверенно кивнул влево и, не дожидаясь согласия друга, потащил его за руку.

Несколько ошеломленный подобным напором Вятша был очень удивлен, когда впереди и в самом деле показалась река.

— Ну, ты и умен, Поруборе! — присвистнул он. И тут же честно добавил: — Без тебя б я заплутал, ни к какой реке не вышел.

— Пустое, — махнул рукой отрок. — Знаешь, Вятша, мне вот подумалось вдруг... как это здорово, что мы вместе!

Ничего не ответил Вятша, почувствовал лишь, как защипало в горле, — видно, никакому друиду не удалось вытравить в душе его настоящие человеческие чувства.

Проснувшись, по обычаю, рано, старая ведьма Гиздимея не обнаружила на усадьбе ни Истомы, ни обоих отроков. Лишь обрывки цепей да раскрытые колодки валялись в кузнице.

— Сбежали, — не особенно-то расстраиваясь, покачала она головой. — Слава Перуну, хоть глину вывезти успели. Ну и человечий жир — выпарю, как мужички привезут, пригодится. Жаль только вот, мало у них его, жира...

Ничуть не сомневаясь в том, что в самое ближайшее время местные смерды доставят ей трупы беглецов, колдунья спустилась к себе — приготовить котел для страшного варева.

Удачно сбежавшие отроки добрались на плоту почти до самого Киева. Почти — потому как встретился им во время последней ночевки в лесу улыбчивый, чем-то похожий на медведя дядько.

— Подработать хотите, парни? — цепко осмотрев отроков, осведомился он.

Те насторожились.

— Да не смотрите вы волками — сено я вывезти не успел, так пособите на телегу погрузить. Куну получите.

— Куну? Ну, если куну...

— Вот и ладно.

— А где твоя телега-то?

— Да за Почайной.

— Ой, это ж в другую сторону.

— Так мы напрямки, лугом. Чай, куны-то на земле не валяются, а мне, робята, боле и просить некого, все в Киеве на торжище. Да вот и я сено вывезу, враз туда же подамся. Хотите, так и вас отвезу, быстро доедем.

— Хотим, конечно. Показывай, где твое сено.

Телегу загрузили быстро — целый стог вкусного пахучего сена. Сами забрались сверху — поехали. Мужик шел впереди, вел лошадь, да хитровато посматривал на мальчишек — не свалились ли?

— Не смотри, дядько, не свалимся! — хохотали те.

Мужик лишь улыбался. Проехав луг, свернули в кусты, затем — на пригорок, там, за малинником, показалась небольшая усадьба. К ней и поехали.

— Эй, где вы там? — остановив воз у ворот, закричал мужик, и две крупные, похожие на кобылиц, девки быстро распахнули створки. В глубине двора показалась крупная скуластая баба — видно, хозяйка.

— Что встали? — крикнул девкам мужик и, повернувшись к хозяйке, тихонько добавил: — Работничков новых прибери, люба.

Сентябрь — октябрь 863 г. Земли радимичей — Киев

Их вывели к воротам острога, всех троих — Ладиславу, Любиму, Речку. Выстроили в ряд — в рваных коротких рубахах, чумазых, избитых, смешных. Босые ноги девчонок были покрыты синяками и грязью. Накрапывал дождь, серое, затянутое тучами, небо нависало над самой землей, цепляясь мокрым брюхом за острые вершины елей. Девушки не чувствовали холода, догадываясь, что пришел их последний день.

— Помни о договоре, — повернувшись, быстро шепнула Ладислава. Любима кивнула. Ночью они вовсе не спали в своем узилище: говорили, вспоминали, строили планы, даже потихоньку пели песни, ведь в эти дни был праздник — осенины — и молодежь в окрестных селениях наверняка всю ночь жгла костры, горланила песни, водила хороводы.

Убежать девушки не смогли, как ни пытались. Лейв с Ильманом Карасем учли прошлые ошибки: цепи, сковывающие руки пленниц, были тяжелы и надежны. Девчонки даже улыбнулись друг другу во тьме амбара, вспомнив, как ловко пробили голову стражу в старом остроге. Пробили цепью... Так, может, и здесь? Если удастся... А если по одному сюда никто не зайдет?

— Тогда при первом же удобном случае мы должны придушить кого-нибудь из врагов, — твердо заявила Любима. — Лучше Лейва, но можно и приезжего, он тоже, видать, знатный. Одним не так скучно идти на тот свет. Не плачь, Речка, не плачь.

— Плакать не надо. — Ладислава неожиданно улыбнулась. — А ты неплохо придумала, Любима. Захватить кого-нибудь из их вожаков. Только вот насчет того света... Как ты думаешь, если в наших руках окажется... ну, хотя бы этот противный Лейв, мы сможем чего-нибудь добиться?

Любима вздрогнула:

— Ах, вот о чем ты подумала? Что ж, не так уж и плохо. Попытаться стоит, в конце концов, чего нам терять?

— А может, они нас отпустят? — глотая слезы, жалобно предположила Речка. — Обменяют на кого-нибудь иль продадут?

— Нет, Реченька, — покачала головой Любима. — Нет, родная, не обменяют и не продадут, а принесут в жертву своим кровавым божествам! Как и хотели поступить раньше. Потому — права Лада, попробуем, как я придумала и как сказала она. Получится — хорошо, нет — не придется умереть в одиночестве. Хотя я, конечно, не думаю, что нам удастся выбраться на свободу.

— Может быть, нам достаточно будет лишь продержаться какое-то время, — тихо предположила Ладислава. — Ярилу наверняка удалось бежать, и я почему-то думаю, он не из тех людей, что может вот так запросто нас бросить!

— Мне тоже так показалось, — кивнула Любима и густо покраснела. Хорошо, темно было, не видно, хотя, впрочем, кого стесняться-то? Любимых подруг? — Ярил, наверное, попытается придумать что-то. Только вот выбрался ли он из острога? Хоть бы выбрался, хоть бы...

— В общем, уговор, девы. — Ладислава крепко обняла подруг. — Улучить удобный момент и... лучше Лейва, похоже, он тут самый главный. Только не торопиться... Чтоб наверняка. Да не плачь ты, Реченька, помни — никогда нельзя сидеть сложа руки. Только бороться. Тогда, может, что и выйдет, если будут милостивы боги. А если сидеть да плакать, уж точно ничего не получится.

Вот и сейчас, стоя полураздетой под хищными взглядами воинов, Ладислава напомнила про уговор и кинула быстрый взгляд на Лейва. Нет, не сейчас. Уж слишком далеко стоит.

Копытная Лужа, стоя на крыльце в окружении свиты, надменно смотрел на несчастных. Для него они уже были мертвы. Он уже всё решил. И мысленно похвалил себя за решение, узнав от разгневанного Ильмана о побеге Ярила Зевоты. Кто такой этот Зевота, Лейва не интересовало абсолютно, он искал повод, чтобы принести жертвы, — и вот теперь нашел. Нечего больше ждать и незачем дожидаться приезда князя.

— Сегодня же мы принесем пленниц в жертву Кро... Перуну, — важно сказал он прибежавшему в горницу Ильману Карасю.

Лейв чуть было не оговорился — он хорошо знал, какому богу будет посвящена жертва. Но про то еще рановато было знать остальным. Пока рановато. То, что вскоре произойдет, радовало. Ведь именно он, Лейв Копытная Лужа, исполнит сегодня функции старшего жреца — это будет угодно древнему богу, в силе которого Лейв уже неоднократно убеждался, ведь это именно бог Кром Кройх помогал Дирмунду-князю. И помогал неплохо — Дирмунд вот-вот должен был стать истинным властелином Киева, потеснив, подвинув, подчинив или уничтожив старого Хаскульда.

Сегодня... Сегодня...

Закутавшись в кровавый плащ, подбитый черно-бурой лисицей, в блестящей кольчуге и круглой меховой шапке, Лейв стоял на ступеньках крыльца, чувствуя, что все вокруг благоговейно ждут его слова. О, это было великое чувство! Власть... Это даже больше, чем самые сладострастные влечения. Куда больше. Молодой варяг, кривоногий и толстый, самому себе казался великим и могучим, — еще бы, достаточно ему было сейчас сказать слово — и воины исполнили бы любой его приказ, даже самый нелепый и гнусный. Власть пьянила Копытную Лужу, как никогда не пьянил самый крепкий мед. А ведь, если хорошенько подумать, это была никакая не власть. Так, властишка. Ну, сколько народа сейчас подчинялось ему? Воины, парни-волхвы, отроки, слуги... и с полсотни не наберется. Но эта власть окрыляла. А что же будет потом, когда покровитель Лейва князь Дирмунд достигнет вершины? О...