Мама зевнула, вылезла из кровати и вышла из комнаты. Мы с отцом проводили её взглядом. Я уже засобирался следом, но батя меня тормознул, спросив:

— Ну что, попробуешь сегодня рубануть?

Рубануть? Заинтриговал. Конечно, попробую!

— Конечно, попробую! — на полном серьёзе выдаю я.

— Хорошо! — отец настолько доволен моим ответом, что улыбка не сходит с его лица, даже когда он слезает с кровати. — Я схожу за Ингой, а ты бегом за Рожей.

— Зачем?

Отец вдруг замер. Вопросительно дёрнул бровью. Подошёл ко мне и присел на колено возле меня.

— А кто нам еще будет корову лечить?

Заглянув мне в глаза, он ищет понимание, и мне не хочется его разочаровывать, ведь я только-только подарил ему надежду, согласившись на его авантюру. Когда в предложении есть слова “корова” и “рубить” — день обещает быть насыщенным!

— Да я прикалываюсь, па! Конечно, сейчас слетаю за ней.

— Ты как-то странно стал говорить, сынок. Но я рад, что ты общаешься с девочками. Поверь, если сейчас тебе и скучно с ними, то потом… — он начал аккуратно подбирать слова, стараясь не заглядывать мне в глаза, — то потом…

Мазок — и у отца с сыном получился не ловкий момент.

— Будет очень весло? — наивность так и течёт из моих ушей.

— Да! Очень весело! — и он улыбнулся еще шире. — Передай Роже, что Ингу я приведу. И не отвлекайтесь по пути домой, времени у нас до обеда, а я хочу на обед мясо. И на ужин тоже хочу!

Смеясь, и почёсывая зад, он вышел из комнаты.

Я надел свежевыстиранную одежду и вышел следом. Мама что-то готовила. Мне стало любопытно. Я подошёл к ней и начал наблюдать. Из деревянной миски она доставала чищенные грецкие орехи и набивала ими узкий целлофановый пакетик, похожий на презерватив.

— Что это? — спрашиваю я.

— Как что… — она взяла горсть орехов в ладонь и сунула её в гондон, издав характерное чавканье, — твоя любимая “кишхела”.

Да… а я и не знал.

— А во что ты запихиваешь орешки? — спрашиваю я.

Завязав на конце гондона узелок, она отложила в сторону готовую “кишхелу” к трём уже готовым сосискам, которые до боли мне напомнили чурчхелу. Затем она взяла из другой миски узловатую розовую трубочку, напомнившую мне ту самую пуповину, за которую Роже вытянула из матери младенца, и растянула у меня перед носом.

— Свиные кишки, Отто. Ты забыл?

Точно! Свиные кишки — моя любимая “кишхела”. С орехами. Как я мог забыть?

— На ночь поставлю в коптильню, — говорит она, — и завтра сможешь полакомиться.

— А есть нормальная еда?

— Нормальная?

— Да, я есть хочу.

— Ты пока за Рожей сбегай, — говорит отец, выходя во двор, — а мать тем временем яйца нам приготовит. А на обед мясо будем есть!

Словно ковбой из американского фильма, себе на плечо он повесил скрученную в кольца верёвку, но весь образ испортил топором с гнилой рукояткой, разместившийся всё на той же верёвке. И я уже начинаю чесать репу, задумавшись на какую авантюру я подписался. Корову рубить мне не хотелось, жалко животинку. И кто меня за язык тянул?! Мне даже захотелось дать заднюю, слиться из дома, и пошироёбиться по округе до самой ночи. Но я так хочу жрать, что лесными ягодами точно не перебью адский голод, воющий волком в желудке. Я так и слышу в своих тёплых кишках, как бурлит желудочная кислота, переваривая жалкие остатки пищи. И снова я хочу пить. И зачем-то задаю тупой вопрос маме:

— А пить есть?

— А ты принёс?

Ясно.

— Отто, — говорит мама, — за Рожей пойдёшь — набери воды.

— А ведро?

— Под столом есть еще, — она с подозрением косится на меня. Берёт нож, отмеряет им середину кишок, и, быстрым ударом, рубит их точно по центру. Когда я вижу, как кишки с чмоканьем лопаются на две части — меня передёргивает, словно это по мне вмазали острым ножом.

Подстава, придётся идти к колодцу, а там и “Щепка” недалеко, и может появится патлатый. Конечно, он в открытую не полезет, но кто его знает, может и конченым психом оказаться! Мне нужен нож. Как раз вижу на столе парочку: один с длинным лезвием, другой — покороче.

— Мам, можно взять ножик?

— Зачем? — спрашивает она, распахнув глазёнки от удивления.

— Ну, вдруг что случится!

— Отто, иди уже! — её голос строгий, и у меня нет никакого желания спорить.

Ясно. Справлюсь и так, но всё же, когда у тебя в кармане лежит шести сантиметровый стальной аргумент, оправдывающий твои поступки (какими бы они не были) — ощущаешь себя увереннее.

Взяв ведро, я подошёл к входной двери. Осмотрелся. И снова задаю тупой вопрос:

— Мам, а сандалии где взять?

— Босым иди, отец вечером сделает. Как раз будет из чего.

Босой, без ножа, да еще и иди хуй знает куда! Денёк обещает быть весёлым.

Выйдя во двор, я немного прихуел от увиденного. Грёбанный дождина превратил внутренний дворик в грязевой бассейн для скота. Даже узкая дорожка, идущая до калитки, скрылась под слоем коричневой жижи.

Но, ничего не поделаешь! Какой ребёнок откажется от такого развлечения. То ли у меня уже крыша поехала, то ли разум пиздюка имел какое-то влияние на меня, но я с радостью прыгнул в грязь.

Тёплая!

Мокрая, скользкая, и тёплая жижа доходила мне до щиколотки. Пришлось даже подвернуть штанины — я всё же не свинья какая-то!

Я дохлюпал до калитки. Собирался её отварить, но услышал громкое мычание. Корова была чем-то недовольна. Обернувшись, я увидел, как отец, держа бурёнку за рога, с силой вытаскивал её из загона во двор. Она усердно сопротивлялась, мочилась себе под ноги, крутила головой. Я лишний раз убедился в силище отца. Хоть его руки и мотало из стороны в сторону, сам он уверенно двигался спиной назад, практически волоча за собой корову. Он подтащил её к невысокому деревянному столбу. Снял верёвку с плеча. Одну петлю накинул корове на шее, другую — на столб.

Отец улыбнулся мне, подмигнул. Я кивнул ему в ответ и ушёл.

На удивление, ходить босиком не так уж и плохо. Наоборот, в этом что-то есть. Философия похуизма во всей красе. Я проходил мимо людей, и им вообще было плевать — есть у меня обувь или нет. Мне даже показалось, пройди я голый — всем будет насрать. Хоть с обосранной жопой ходи, никто ничего тебе не скажет.

Тёплая грязюка хлюпала под ногами, ведро болталось в руке. Я шёл за Рожей.

За Рожей…

Вот это поворот! А куда идти-то? Вчера мы дошли до колодца и там разминулись. Я хотел её поцеловать на прощание, но она даже не поняла, что я от неё хочу. Смотрела на меня как на тупого. Даже спросила, зачем я губы выкрутил в трубочку. Жаль, что она не спросила, что у меня в штанах свернулось в трубочку! Вчера я реально перевозбудился. И я реально это ощущал. Эрекция пришла неожиданно, и так же неожиданно ушла. Ушла вместе с Роже.

Ладно, пойду на площадь, один хер надо набрать воды.

Палящее солнце быстро высушивало грязь, от чего духота становилась еще невыносимее. Жарило как от асфальта в сорокаградусную жару. На ногах появлялась серая корка из смеси песка и фекалий животных, которых водят тут как домашних питомцев.

А вот и площадь! Влажная грязь сменилась сухим камнем. Показалась “Щепка”, и мне стало не по себе. Я заволновался. Начал глубоко дышать, сердце колотилось как бешеное. И меня это бесило! Я понимал, что ничего страшного не произойдёт, по крайней мере, ближайшие пару дней. От таких ранений можно и вообще не оправиться, но насколько успела Роже подлечить патлатого — я не знал. Но так же есть и вероятность того, что его тело медленно пухнет на солнце, наполняясь гноем и паразитами. Мало ли. По-хорошему — это надо проверить. Для галочки, чтоб спать спокойно.

Подходя к колодцу, я озираюсь по сторонам. Особо внимательно поглядываю на злополучный паб. Кстати, сегодня возле него никого. Двери заперты, ставни плотно закрыты. Ну и хорошо! Можно слегка расслабиться.

Возле колодца кружила шпана, взрослые набирали воду. Была небольшая очередь, к которой я и примкнул. Двигаясь со скоростью черепахи, я слушал людей. И нихера дельного не услышал. Одна бытовуха, от которой меня тошнило. Там кто-то пьяный подрался, там кого-то ударили. Кто-то потерялся — нашли, а кого-то так и не нашли. Везде одно и то же! Бесит! Скука! И жрать сильно хочется.