От безделья, я начал ковыряться в своей голове, а точнее — погрузился в раздумья, но не свои, а пацана. Пробую влезть к нему в мозги, пробую проиграть память назад, как пленку аудиокассеты, которую мы крутили, насадив на карандаш. И что-то назревает!

Перед глазами проплывают фрагменты, судя по всему, ярких воспоминаний: как меня покусал я, будучи в теле вороны. Затем как меня лечила Роже. Вспоминаю, как пару лет назад упал с дерева, сломал руку, и снова меня лечила Роже. Кстати, за всю свою жизнь я ни разу себе ничего не ломал! Неоднократно слышал, как хрустят кости под весом бетонных плит. Слышал, как рвётся кожа, когда острый осколок кости находил себе путь наружу. И даже приходилось слышать, как мелодично воет металлическая пила, пилящая человеческую кость. Но вот лично я прожил жизнь и даже не знаю, какую испытываешь боль, когда ломается кость…

В принципе, если Роже сможет быстро пофиксить перелом — можно попробовать. Безумная идея, но живём-то один раз, надо всё попробовать!

Ковыряясь в памяти (а там особо ничего интересного не было), я нахожу дорожку, ведущую к дому Роже. Дорожка идёт от колодца. Идёт через дома, плотно стоящие друг к другу. Идёт по улице, окружённая плотным забором с обеих сторон. Идёт, и заканчивается возле покосившегося домика.

Сколько угодно я могу говорить себе, что пошёл к Роже по просьбе отца, но истинная причина — желание что-нибудь сломать. Возьму ведро и как хуйну по руке, да так, чтобы кости хрустнули! Прикольно будет! А еще прикольно будет, если Роже не согласиться лечить руку, скажет, мол, дурак, сам виноват! Но она так может сказать только в одном случае — если я это сделаю на её глазах — тут всё очевидно. Но если я приду к ней весь такой потрёпанный, да еще и с переломом — она точно мне не откажет!

Я пошёл по дорожке, уходящей к домам. Проходя между домов, ищу место, куда можно положить руку и уебать ведром. Можно положить на камни, но так я, скорее всего, порву кожу. Чтобы сломать кость, нужно положить её как мостик и ударить в центр. А для мостика нужно найти две опоры.

С каменной дорожки я вышел на песчаную тропку, и двинул в сторону дома Роже. По пути нашёл огромный булыжник. Глядя на него у меня появилась одна идейка, но нужен еще один, такой же. Можно и больше, но не меньше. Закинув его в ведро, побрёл дальше. По пути, кроме пыли и грязи, и еще пары гнилых палок, я больше ничего не нашёл. Зато, увидел впереди забор, между штакетин которого можно продеть руку.

Я подошёл к забору. Присел на колено. Нижняя перекладина, к которой крепятся доски, на вид толстая и прочная. Я обхватываю её ладонью левой руки, локоть упираю в землю. Он скользит, но у меня получается его зафиксировать намертво. Делаю, так сказать, мост между забором и землёй. Глядя на ведро, мне кажется, что камень подойдёт лучше для удара. Не дай Бог еще разъебать ведро! Ладно рука, её вылечить можно, а ведро? Что с ним?

Беру правой рукой булыжник. Замахиваюсь, целясь в центр лучевой кости. Как-то сыкатно… Прикусываю нижнюю губу, щурюсь, боясь испытать невыносимую боль, и… и…

Пора решаться.

Всё будет хорошо!

— Отто! Ты что делаешь?!

Твою мать!

Я поворачиваю голову на голос и вижу, как ко мне стремительно приближается Роже.

— Отто, зачем тебе камень?!

На ней новое платье серого цвета с большим карманом на животе. Лицо чистое, волосы блестят на солнце. Она, как и я, босиком.

— Я… я… — блядь, да что придумать-то? Со стороны выглядит как полный пиздец. Я как обезьян с гранатой, в прямом смысле!

Я резко опускаю руку и бью камнем по мокрой жиже. Брызги летят во все стороны, но попадают только на меня.

— Крысу хотел прибить! — вру я. — Видела, какая она огромная была?!

— Крысу? Не-а, не видела.

— Эх, убежала! Ты слишком громко орала, — я встаю и смотрю ей в глаза, стараясь быть чуточку суровым, — взяла и спугнула! А так бы я размазал её в труху!

— Прости, я не хотела. Мне показалось…

— Показалось ей!

Ладно, что-то я перебарщивать начал. Сам уселся в это говно с единственным желанием — сломать руку. Я вообще нормальный человек? И о чём я только думал!

— Забей, — я растягиваюсь в широкой улыбке, — ты не виновата, мне надо было точнее целиться.

Она улыбается мне в ответ. Градус напряжения спал.

— А что ты тут делаешь? — спрашивает она. — Ты не боишься гулять рядом с “Щепкой”?

— Не парься! Он нас не будет искать.

— Почему?

— И как ты себе это представляешь? Подойдёт к нам среди белого дня и что дальше? Возьмёт за руку и уведёт в лес? Или начнёт пырять кинжалом на виду у людей?

— Ты говоришь, прям как взрослый. Но, наверное, ты прав. Но я всё равно боюсь. Всё утро просидела у окна, наблюдая за улицей. Потом заметила тебя, и вот, вышла из дома.

— Трусиха, не бойся, — я сейчас похож на дворового гопника, что элегантно подкатывает к местной цыпе, — со мной можешь никого не бояться.

И чего из меня полезла вся эта сентиментальность?

— Кстати, — говорю я, — меня отец отправил за тобой. — Он хочет сделать что-то с коровой.

Она задумалась. Свела брови в одну. Сузила глазки.

— Отец сказал, — говорю я, — тебе передать, что он пошёл за какой-то Ингой.

И тут Роже вдруг воскликнула:

— А, время разделки!

— Время разделки?

— Да, время разделки. Неделя прошла, можно снова разделывать корову.

— Снова?

— Да, снова.

Короче, развёрнутого ответа я не получу.

— Идём, — говорит она.

— Идём, — говорю я, и добавляю: — Но по пути нам нужно набрать воды!

Не смотря на то, что меня окружали чужие люди, и мне как бы насрать на их просьбы и желания, я, всё же, набрал воды, как меня и попросила мама. Ну вот, начинается. Еще чуть-чуть и начну в огороде ковыряться. За курами убирать. Сено таскать в засранные загоны для скота. С одной стороны в этом нет ничего постыдного, обычная бытовуха, присуща всем местам похожим на ЭТО. Но мне кажется, здесь я могу найти работу куда интереснее. Да и с пропажей местных надо разобраться. Чёрт его знает на кого рука судьбы укажет следующим! Вначале надо к старичку наведаться, пошуровать в доме, заглянуть под доски. Только тело сменю, а то пиздюком шляться по округе — скучно.

Вместе с Рожей и полным ведром воды мы вернулись домой. Зайдя во двор, мы видим отца. Он стоит возле коровы преспокойненько дремавшей в грязи.

— Роже, привет! — отец вскинул руку с ножом и машет нам. — Идите ко мне.

Роже пошла к отцу, а я потопал в дом, оставить там воду. На пороге меня встретила мама, и строго сказала, чтоб я с такими ногами даже и не думал заходить внутрь. Приняла из моих рук ведро и вернулась обратно на кухню, дальше запихивать орешки в свиные кишки. Пожав плечами, я двинул к отцу.

— Инга ушла? — спрашивает Роже, рассматривая корову.

— Да, — тянет отец и вытирает ладонью пот со лба. — Быстро она сегодня управилась. Говорит мне, чтобы я за рога схватился и держал крепко. Я возьмись, а она как приставит свой лоб ко лбу коровки, и давай шептать что-то неразборчивое. А потом бурёнка и рухнула.

Роже с пониманием кивнула.

— Ну что, ребятки, приступим? — отец выглядит перевозбуждённым, видимо всё ночь ждал этого момента.

Он наклоняется к корове. Пальцами начинает ощупывать огромную коричневую болячку, что у коровы на боку. Щупает-щупает — а та в ответ неприятно похрустывает. Пальцами он поддевает её края и начинает медленно, и очень аккуратно отрывать от кожи. Туго идёт. Болячка прилипла намертво, но отец не сдаётся. Положив нож корове в ухо, он хватается двумя руками за края куска застывшей крови, по размерам как канализационный люк, и начинает её отрывать, уперевшись коленом корове в грудь. Кожа спящей бурёнки натянулась. Раздался хруст. Затем еще. Болячка треснула, сложилась пополам и оторвалась от кожи. Отец глянул на два куска, что остались у него в руках, оглянулся по сторонам, и швырнул их в сторону. Забрал нож из уха.