На кухне всё без изменений. Всё также под потолком висят тушки птиц. Стол усыпан хлебными крошками. Есть свежие овощи; в большой тарелке, под пучком укропа, я вижу сочные помидоры. Под столом тоже пусто. Вот блин…

Куда же ты мог их положить?!

Я снова возвращаюсь в комнату. Подхожу к шкафу. Хочу уже открыть дверцу, как слышу истошное мычание. Мычание сквозь боль. Сжав рукоять ножа, я медленно подхожу к столу, из-под которого разносятся загадочные звуки. Присмотревшись к полу, замечаю ржавое металлическое кольцо, закреплённое к доске такой же ржавой металлической скобой. Ага, а вон и петли. Это квадратный люк, замаскированный под четыре половые доски.

Пробую подлезть, схватиться за кольцо, но мне мешает стол. Надо его нахер отсюда выкинуть. Вылезаю из-под стола, уже хочу схватиться за его ножки и перевернуть на бок, как слышу громкий топот и хлопанье двери.

Что?

Куда?

Я молнией подбегаю к шкафу, ныряю внутрь. Ох, как же здесь воняет скисшим потом… пиздец! Ворот рубахи цепляю к носу и дышу ртом, делая малые глотки. Слышу, как там, на кухне, кто-то недовольно ворчит, разгребая посуду. Громко скрипят доски. Прижавшись к дверцам шкафа, я могу видеть комнату сквозь маленькую щелку.

Старик, облачённый в чёрную мантию, прихрамывая, заходит в комнату. В одной руке он держит тарелку с двумя помидорами, в другой — буханку белого хлеба. Подходит к столу. Разложив еду на столе, он отодвигает стул, садится. Немного помолчав, произносит:

— Ну что, ты проголодался?

Кому он говорит — я не знаю, он сидит один. Может у него уже деменция, или старческий маразм? Или… или неужели под досками, там, в скрытом погребе кто-то сидит?

Я отстраняюсь от дверцы и чувствую под ногами одежду. Щупаю руками и понимаю, что она везде! Разная! Взяв первую попавшуюся в руку вещь, я подношу её под узкую линию света, что прорывается сквозь щель в двери, и вижу платье. Красное, длинное. Беру другую, подношу — и вижу серую рубашку, мужскую. Другая вещь — штаны. Другая — хлопковая кофта с длинным рукавом. Другая — детское платье. Другая — детская рубашка. Я уже понимаю, откуда эта одежда. И понимаю, что это не филиал секонд-хенда. Эти кучи, эти ворохи грязного шмотья собраны с абсолютно разных людей. И я больше, чем уверен, что с дедом не проживает здоровый мужчина, жирная баба и маленькая девочка.

Мне всё стало ясно. У меня у самого шкаф был постоянно завален чужой одеждой. А куда её девать? Выбрасывать — палево. Сжигать — жалко. Но я нашёл решение. Сайт объявлений, храни его Господь! И не обязательно было закидывать вещи в стиральную машинку; люди покупали и с пятнами пота, и с пятнами крови, главное — это дорогая бирка. Вещи от levi's улетали в туже минуту, как появлялась объявление. Как правило, приезжали всякие педики и расфуфыренные тёлки. Они просили померить, — а я был не против. Конечно, говорил я, можете зайти в ванную и померить.

И вот, надевая на себя джинсы, которые я стянул с морально дегенерата, позволившего себе тыкать в меня пальцем и усираться, что это я помял упаковку его говёного айфона, надевая на себя джинсы морально дегенерата, которого я потом распилил на множество частей и скормил собакам на очередной стройке элитной высотки, педрила выходит из ванной и спрашивает меня:

— Они меня не полнят?

— Конечно нет, — отвечаю я. — Не полнят.

В этот момент я для него не просто продавец бэушных вещей. Я — друг, помощник в тяжёлом выборе. И действительно, джинсы сидели на нём офигенно. Наконец-то вещь нашла достойного владельца. Жалко, что на штанине имелось багровое пятнышко, но ничего страшного. Педрила так и говорит:

— Ничего страшного, химчистка всё исправит.

С подбородка капает на пол.

Дед снова вгрызается своей беззубой челюстью в сочный помидор, снова стучит ногой по полу, пытаясь заглушить мычание.

— Заткнись, — недовольно он бурчит, когда и это не помогает.

Обглоданный помидор вернулся на тарелку. Дед вскочил, отодвинул стол к стене. Нагнулся к люку и открыл крышку. Что там или кто — я не видел. Но за то я услышал речь человека, потерявшего все силы:

— Пить…

— Что ты там мычишь?

— Пить…

— Пить хочешь? Ну, хорошо… сейчас-сейчас.

Старик улыбнулся. Закрыл крышку подвала и ушёл на кухню с пустым глиняным стаканом.

Пока он там ворковал, я начал думать. И мысли мои меня пугали. И какого хрена я сюда попёрся! Да еще и один! Надо выбираться нахер! Не дай Бог он меня запалит и поймает! Что я буду тогда делать? На крайняк у меня есть нож, который я с удовольствием пущу в ход, но риски никто не отменял. Может и боком выйти. А что он делает с телами жертв — неизвестно. И тогда окажусь я в числе “пропавших”, и никто так и не узнает правды.

Тогда решено — валим к чёртовой матери от сюда нахер!

Я вылезаю из шкафа, подкрадываюсь к окну, стараясь не обращать внимания на мычание, но опять это любопытство. Мне пиздец как интересно — кто же там сидит! Вот я уже у окна, хочу вылезти на улицу, но громкий хлопок двери меня останавливает. Дед ушёл? Выглянув в окно, я вижу, как он прётся в свой сарай.

Пронесло, теперь можно спокойно съебаться из дома. Залезаю на подоконник и снова слышу мычание. Мычит и мычит!

Мычит и мычит! Ты можешь заткнуться? Успокойся! А любопытство тянет меня в дом обратно.

Да и дед сдвинул стол к стене. Теперь мне ничего не мешает открыть крышку подвала. Да и с пустыми руками уходить нельзя. Я знаю, что ведро и маска где-то здесь! Я чувствую! Вполне возможно, что они именно там и лежат, в подвале, дожидаются моего прихода!

Снова мычание и я окончательно всё для себя решил. Спустившись с подоконника, я подхожу к крышке. Хватаюсь за ржавое кольцо и тяну на себя. Крышка не поддаётся, тяжёлая как слон! Тужусь и тужусь, но всё в пустую.

Я вдруг осознал, что всё равно ничего не смогу сделать. Я — маленький мальчик с ножиком. И всё. Мне нужно сделать что-то радикальное. Я должен не только заполучить свои вещи обратно, но и остановить творившееся тут безумие! И не руками пиздюка. Может это и есть моя цель? Возможно, именно для этого я здесь оказался…

Я кидаю взгляд на стол, смотрю на горбушку хлеба. У меня есть идейка. Стрёмная, но, живём один раз, надо всё попробовать! Да и деду хочется насрать по полной. Нехуй воровать чужие вещи, и людей! И сейчас самый подходящий момент, иначе я никогда не узнаю, куда он спрятал мою маску.

Ладно, Отто, будем прощаться. Спасибо тебе за те тёплые дни, что я провёл в кругу семьи! Спасибо за единственно добрые воспоминания…

Положив нож на стол, я беру мягкую горбушку хлеба и вставляю свой мизинец в тёплый мякиш. Места достаточно. Затем спускаю портки до колен, не спуская глаз с входной двери, присаживаюсь на корточки и подставляю горбушку к своему анусу. Я начинаю извиваться, скользить по кишкам смазывая стенки молофьей. Двигаюсь быстро. Трусь о стенки кишок, трусь о кал, и уверенно двигаюсь вперёд. В какой-то момент окутывающее давление кишок исчезает. Моя продолговатая тонкая голова свободно повисает в воздухе. Я заглядываю между ног, рукой отодвигаю в сторону маленькую пипиську и вижу торчащую из своего очка головку извивающегося червячка. Прицелившись, накрываю его — то есть себя — горбушкой.

Я — тот, что солитёр, — выныриваю из ануса в горбушку и, свернувшись пружинкой, погружаюсь в тёплую тьму. Всё, больше я не чувствую тело Отто. И вот тут я проебался с планом по полной программе! Я так привык к телу мальца, что даже и мысли не допустил, что связь между нами может разорваться! Бляяяяя…. Тупой я пиздюк!

Ладно, спокойно… всё будет хорошо!

Тут отворяется дверь. Раздаётся громкий топот, и до меня доходят волны вибраций по тону схожие с голосом старика.

Приплыли…

— Ты что тут делаешь, паршивец! А зачем портки снял? Хотел нагадить мне на пол, засранец?!

Он заходит в комнату. Начинается какая-то суматоха, в которой я, сидя в хлебе, падаю на пол.

— А хлеб зачем украл? — хрипит старик. — Проголодался? Потерпи, скоро и тебя накормлю.