– Гранд-адмирал Янаков, позвольте мне представить капитана Хонор Харрингтон, – сказал Курвуазье, и Янаков услышал у себя за спиной дружный вздох изумления своих сотрудников.

– Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится, господин посол.

Леонард Мастерман, посол Хевена на Грейсоне, поднял голову и нахмурился. Капитан Майклс редко бывал так многословен, и выражение лица у него было неуверенное.

– Какого черта они послали именно ее ? – Главный военный атташе шагал взад-вперед по ковру посла. – Из всех офицеров флота Мантикоры им понадобилось прислать сюда именно Харрингтон! Боже, история будто повторяется заново! – сказал он с горечью, и Мастерман нахмурился еще сильнее.

– Я не вполне понимаю вашу озабоченность, капитан. В конце концов, мы не на Василиске.

Майклс ответил не сразу. Мастерман был анахронизмом – отпрыск старинной семьи Законодателей, он был также потомственным дипломатом, который верил в правила дипломатии, так что отдел спецопераций решил, что ему не следует знать о «Иерихоне», капитане Ю и «Гневе Господнем». Они решили, что он куда убедительнее сыграет свою роль, если никто не скажет ему, что это роль.

– Конечно, мы не на Василиске, – сказал он наконец. – Но если у какого офицера на Мантикоре есть повод нас ненавидеть, так это у нее – а на Василиске, господин посол, она поставила нам здоровенный фонарь под глазом. Грейсонцы наверняка об этом слышали. Если Курвуазье использует ее присутствие, чтобы обыграть «угрозу с Хевена» их собственной системе…

– Об этом предоставьте беспокоиться мне, – ответил Мастерман с легкой улыбкой. – Ситуация под контролем.

– Неужели, сэр? – Майклс с сомнением поглядел на посла.

– Именно. – Мастерман откинулся на стуле и скрестил ноги. – Из всех возможных офицеров с Мантикоры она для нас удобнее всего. Я удивлен, что их министерство иностранных дел позволило Адмиралтейству послать именно ее.

– То есть как это? – Майклс удивленно приподнял брови, и Мастерман усмехнулся.

– Давайте взглянем на происходящее с точки зрения грейсонцев. Она женщина, и никто даже не предупредил их о ее прибытии. Какая ни замечательная у нее репутация, она недостаточно хороша, чтобы преодолеть такое препятствие. Грейсон – это не Масада, но их бюрократы до сих пор переживают, что приходится иметь дело с правительством королевы Елизаветы, а теперь Мантикора еще и подчеркнула культурные различия между ними.

Посол приостановился, а выражение лица Майклса внезапно стало задумчивым.

– Именно. А что касается операции на Василиске… – Мастерман нахмурился, потом пожал плечами. – По-моему, это была ошибка, да и осуществлена она была отвратительно, но вы зря боитесь – если правильно себя повести, то ее можно обратить нам на пользу.

Капитан был явно озадачен, и Мастерман вздохнул.

– Грейсонцы не знают точно, что произошло на Василиске. Они слышали нашу версию и версию Мантикоры, но знают, что у обеих сторон есть свои интересы. Это значит, капитан, что они отнесутся с недоверием к обеим сторонам, но их собственные предрассудки против женщин в униформе сработают в нашу пользу. Они сами захотят поверить в худшее о Харрингтон, чтобы оправдать свою предвзятость. И то, что у нас женщин-офицеров нет, тоже сыграет важную роль в работе их мыслей.

– Но у нас есть женщины-офицеры, – возразил Майклс.

– Конечно, есть, – терпеливо ответил Мастерман, – но мы ни одну не назначили в эту систему. И в отличие от мантикорцев, у которых, наверное, попросту не было выбора, поскольку их глава государства – женщина, мы даже не сказали местным, что они у нас есть. Конечно, мы не говорили, что у нас их нет… но их сексизм настолько глубок, что, пока мы не докажем обратного, они будут твердо уверены: женщин-офицеров у нас нет. Так что сейчас они считают нас старым добрым патриархальным обществом. Наша внешняя политика их пугает, но вот социальная политика кажется им куда менее угрожающей, чем у Мантикоры.

– Ладно, это я понимаю, – согласился Майклс. – Мне не приходило в голову, что они решат, будто женщины у нас не служат. Я думал, они посчитают, что мы проявляем тактичность. Но я вижу, к чему вы клоните.

– Отлично. Однако вы, наверное, не понимаете, насколько Харрингтон уязвима. Дело не только в том, что она женщина в мужской роли, но она еще и осужденный военный преступник, – сказал посол, и Майклс удивленно моргнул.

– Сэр, со всем должным уважением, никто в это не поверит. Я и сам ее не люблю, но я прекрасно знаю, что это была чистая пропаганда.

– Конечно, знаете, и я знаю, а вот грейсонцы не знают. Я прекрасно понимаю, что весь суд был устроен как спектакль на экспорт, и мне это совсем не понравилось. Но что сделано, то сделано, и мы должны воспользоваться этим. Все, что знают грейсонцы, – это что суд на Хевене признал капитана Харрингтон виновной в убийстве экипажа грузовика. Конечно, Мантикора настаивает, что «грузовик» на самом деле был рейдером и его застукали на вооруженном нападении, – но что еще они могут сказать? Тот факт, что суд признал ее виновной, заставит некоторый процент населения думать, что она действительно виновна, тем более что она женщина. Нам остается только время от времени упоминать ее «доказанную виновность» – не столько с гневом, сколько с сожалением, что женщине со всеми ее женскими слабостями позволяют командовать военным кораблем.

Майклс медленно наклонил голову. Он почувствовал легкие угрызения совести, что его удивило, но Мастерман прав: предрассудки местных помогут им поверить в то, во что ни на одной цивилизованной планете не поверили бы ни на секунду.

– Видите, капитан? – тихо продолжил Мастерман. – Это позволит нам перевести внутренние дискуссии на Грейсоне по поводу контактов с Мантикорой с хладнокровного обсуждения выгоды на эмоциональное отторжение, вызванное их собственными предрассудками. А если я чему в жизни и научился, так это тому, что когда эмоции сталкиваются с рассудком, они побеждают.

– … а это наш боевой информационный центр, господа.

По мантикорским стандартам Андреас Веницелос был невысок ростом, но он на несколько сантиметров возвышался над собравшимися в помещении офицерами с Грейсона, которым он деловито демонстрировал оборудование.

Адмирал Янаков старался контролировать мимику, но руки у него все равно чесались, когда он разглядывал великолепные приборы. Голографический экран больше трех метров в поперечнике, плоские экраны вокруг показывали каждый корабль в десяти световых минутах от Грейсона. И не единообразными световыми кодами с пояснениями для групп судов, а отдельными символами, с графическим представлением массы и вектора.

Он подошел ближе к одному из матросов и заглянул через его плечо. Молодой – или молодо выглядящий – человек даже не шелохнулся, и Янаков снова повернулся к Веницелосу.

– Нельзя ли развернуть голографический экран, коммандер?

Веницелос посмотрел на него и перевел взгляд за его спину.

– Капитан?

Янаков почувствовал, как застывает, потом обернулся. Перед ним стояла капитан Харрингтон, лицо ее подчеркнуто ничего не выражало, и он заставил себя встретиться с ней взглядом. Ощущение чуждости только росло, а не уменьшалось при виде ее формы, и Янаков подозревал, что она поручила показ старшему помощнику потому, что тоже это чувствовала.

– Вы не возражаете, чтобы мы посмотрели на голографический экран в действии… капитан?

Он почувствовал напряжение в собственном голосе и обругал себя за секундное колебание перед обращением согласно ее рангу.

– Конечно нет, адмирал.

Мелодичное сопрано только увеличило ощущение нереальности происходящего. Почти такой же голос был у его третьей жены, а одна мысль об Анне, одетой в форму, приводила его в ужас.

– Пожалуйста, разверните экран, старшина Уотерс, – сказала она.

– Есть, мэм, – четко ответил старшина.