— Знаешь, что я думаю, Молокоед?

Димка и теперь, когда мы оставались одни, все еще называл меня Молокоедом.

— Пока существует эта собака, нам отсюда не уйти…

— И что ты предлагаешь? — спросил я.

Он ответил так, как я и ожидал:

— Надо ее уничтожить…

Легко сказать! Собака представлялась мне каким-то злым, во разумным существом. Я даже боялся посмотреть ей в глаза, чтобы она не угадала мои мысли.

— Нужно достать иголку и спрятать ее в хлеб, — предложил Димка. — Пес проглотит и — конец!

Не успел я ответить, как в кустах послышался шорох, и на поляну выскочила овчарка. Увидя нас, она остановилась, оглянулась.

Появился Рудольф.

— Вот вы где! — обрадованно воскликнул он. — Без собаки вас не найдешь!

Бросившись в траву, Фогель улегся рядом.

— Ну, друзья, — весело начал он, окинув нас своими мечтательными глазами, — выпроводил я вашего мучителя. Обиделся старик на всю жизнь! Нет, вы подумайте, что он мыслил: решил принудить вас силой подписать какие-то дерьмовые бумаги. Я посмеялся над ним и — все. Кому теперь нужны его бумаги? А он мучает из-за них таких славных ребятишек.

Рудольф сгреб нас своей здоровой ручищей.

— Хотите вернуться на родину? — неожиданно проговорил немец. — Что молчите?

Мы не знали, как себя и вести, до того странным было поведение молодого Фогеля.

— Ну? — неестественно улыбался он. — Хотите?

— Допустим, хотим, — проговорил я. — От этого же ничего не изменится.

Рудольф сел и протянул мне руку:

— Слово германского офицера! Через два дня я возвращаюсь в Россию и беру вас с собой.

Я посмотрел на Димку. Он лежал, опершись на локти, и делал вид, что усиленно рассматривает незабудки.

Наконец, подняв взгляд на немца, Дубленая Кожа спокойно произнес:

— Не морочьте нам голову, господин обер-лейтенант!…

Но германский офицер, вместо того чтобы обидеться, начал расписывать чистоту и искренность своих намерений. Он, видите ли, возмущен тем, как обращаются с нами его родные. Он даже сослался на какую-то конвенцию, которая воспрещает подобное отношение к побежденным…

— Мы не побежденные! — огрызнулся я. — И вы нас никогда не победите!

Немец опешил. Он прервал свои излияния, посмотрел на меня и расхохотался:

— Чем больше я вас узнаю, тем вы все больше и больше мне нравитесь. Вы — настоящие патриоты! И даже, если вы по возвращении на родину начнете действовать против нас, я буду вас уважать.

«Пой, ласточка, пой! — думал я в это время про себя. — То-то мы не видели, как уважают фашисты советских патриотов». Мне снова припомнилась фотография, которую я видел у Карла.

— Вы знаете что-нибудь про партизанку? — спросил я обер-лейтенанта в упор.

Фогель вздрогнул от неожиданности. Взгляд его трусливо забегал.

Быстро справившись, однако, с собой, немец нагло уставился на меня своим обычным мечтательным взглядом:

— Какую партизанку ты имеешь в виду?

— Ту, что вы повесили.

— А, — равнодушно протянул обер-лейтенант. — Нет, не знаю…

Но я-то видел, что он все помнит. Ну как можно было верить после этого «благородным» словам Фогеля!

— Идемте домой, — предложил, как ни в чем не бывало, наш «защитник». — Я скажу, чтобы ва.с приготовили в дорогу. Нельзя же ехать в таком ужасном виде.

Мы пошли с ним, не зная, верить или не верить неожиданному счастью.

Дорогой Рудольф болтал о том о сем, расспрашивал, откуда мы родом, как жили у себя дома, и, наконец, задал вопрос, который сразу меня насторожил:

— А где вы познакомились с дядей?

— В Золотой… — я тут же прикусил язык, подумав, что весь-то разговор Фогель затеял ради этого вопроса.

— Что такое «сёлётёй»? — переспросил он, насторожившись, подозрительно глядя мне в лицо.

— Золотой — это… это прииск, — не моргнув глазом, соврал я.

— А что там делал мой дядя?

— Сторожил золото… Раньше он был хозяином, а потом стал вроде сторожа…

— Да? — недоуменно переспросил Фогель и вдруг громко расхохотался. — Очень остроумно. Очень, очень…

Теперь я уже не сомневался. Фогель решил сам стать обладателем богатств Золотой Долины. Он выставил из имения дядюшку и прикинулся добрячком только потому, что хотел увезти нас с собой и с нашей помощью отыскать дядюшкины сокровища.

— Господин Фогель! — невинно предложил я. — А почему бы вам не стать владельцем богатств Золотого прииска?

Фогель сделал вид, что дядюшкины богатства его совсем не интересуют. Он презрительно махнул рукой и усмехнулся:

— Мне кажется, старый дурак напрасно рисковал… Он, наверно, сторожил не золото, а какие-нибудь блестящие камешки.

— Что вы, — притворно возмутился я. — Паппенгейм — большой специалист. Разве он не мог бы отличить золото от камней?

— Ты думаешь? — внимательно взглянул на меня Фогель. — А сам ты видел золото?

— Конечно! — воскликнул я. — Вот спросите Димку: мы не только видели золото, а даже набрали целых два мешочка… И ваш дядя, когда увидел это, даже стрелял в нас…

— Вот старый дурак! — усмехнулся Рудольф. — А теперь вам нечего бояться. Теперь вы под моей защитой.

— А вы дадите нам немного золота, если мы вам покажем месторождение? — спросил, подмигнув мне, Димка.

— Какой может быть разговор! — воскликнул, окончательно выдав себя, Фогель. — Я вас вознагражу, как вы даже и не мечтаете.

Итак, не успев вырваться из когтей Паппенгейма, мы попали в не менее страшные лапы Фогеля. Вся эта его болтовня о хорошем отношении к нам — чепуха! Да и что могли мы ожидать от человека, который вешал партизан. Он нуждался в нас, потому что мечтал отыскать Золотую Долину. А дальше… Он нас повесит или отправит в концлагерь!

Но не отказываться же от поездки на Родину! Пусть с Фогелем, пусть с кем угодно — только бы попасть домой, а там мы найдем способ убежать!

Мы вернулись с поля, не чуя под собой ног от радости.

— Все, Левка! — крикнул я, входя в амбар. — Через два дня едем домой.

Левка даже привстал со своей соломы, но тут же повалился на спину, побелев, как бумага. Мы бросились к нему.

Через несколько минут Левка усмехнулся:

— Вот проклятый Карл! Так изувечил, что ни повернуться, ни встать. Как же мы поедем?

И только тут мне пришла в голову мысль: Фогель не захочет возиться с больным и оставит Левку здесь. Возьмет ли он Белку?

Между тем Фогель уже подыскал для нас одежду и шел с ней, весело улыбаясь,

Я попросил Белку принести теплой воды. Мы с Димкой сбросили с себя пропахшую потом, вонючую одежду, вымылись и принялись одеваться. Надели на себя нижнее белье, от которого уже успели отвыкнуть, сверху коричневые рубашки, штаны.

— А это надо? — спросил Димка, кивая на длинные желтые чулки.

— Надевай! — улыбнулся я, видя, как преобразился Димка.

— Вы, очевидно, никогда так не одевались? — спросил Фогель.

— Что вы, господин обер-лейтенант! — воскликнул я. — Конечно, нет! — А сам подумал: «Тебе и не снилась, фашистская харя, как мы одевались…»

Мне все больше и больше не нравился Фогель. Он как-то уж очень любезно ухмылялся, а когда отворачивался, его мечтательные глаза смотрели жестко и злобно.

— Господин Фогель, а как же он? — указал я на Левку.

— Он останется здесь, — непреклонно вымолвил Фогель, но, увидев мое лицо, добавил: — До выздоровления.

Мы принялись уговаривать Фогеля взять Левку, а заодно и Белку, чтобы она дорогой была при нем вроде сиделки, но обер-лейтенант и слышать об этом не хотел. Тогда я сделал вид, что согласен, и на всякий случай произнес:

— Ну хорошо! Но чтобы его вылечили и отправили на Родину.

Фогель снова повеселел и побежал отдавать приказания о подготовке к отъезду.

Когда мы остались одни, я объяснил ребятам свой план.

— Завтра мы должны убежать! Одежда у нас есть, остается обмундировать Левку. Это сделает Белка. Провизию, я надеюсь, Фогель тоже для нас приготовит. И как только он уедет в город, мы сядем в коляску, и пусть тогда нас попробуют догнать!