— Я не могу притвориться мужчиной, — кричала я. — Не могу. Я не похожа на тебя, Сиф. Я никогда не стану такой, как ты. Я не надену мужские бриджи и не обрежу волосы!

Сиф остановилась и впервые оглядела меня. Она меня изучала, и я поняла, что никогда еще не была с ней так откровенна, а уж тем более с кем-то другим. Даже Сиф не могла мне подсказать, что же мне делать. Если уж мне придется оставить Улис, то не потому, что этого хочет Сиф, но потому, что этого хочу я. Сиф дотронулась до моей щеки и выпустила мое запястье. Она улыбнулась усталой и грустной улыбкой.

— Тогда тебе придется ехать в том, в чем ты есть.

Я посмотрела на нее и почувствовала, что страх мой начал рассеиваться. Я могла ехать. Мне не надо было менять себя, становиться кем-то другим. Мои родители всю мою жизнь старались сделать из меня кого-то другого. И я им это позволяла. «Моя свобода, — подумала я, — не яйцо моевки, легко сваливающееся мне в руку, но сама моевка, птица, на которую можно охотиться и через очень долгое время поймать, а может быть, и не поймать совсем. Однажды я уже держала такую моевку и дала ей улететь. Теперь, спустя годы, она ко мне снова вернулась. Если я отпущу ее в этот раз, то она уже не вернется».

— Хорошо, я поеду, — сказала я Сиф.

Она кивнула и облегченно вздохнула. Потом она вынула что-то из рукава. Глаза мои расширились. Я никогда не видела такой вещи. Она была похожа на полую трубку.

— Что это? — прошептала я.

— Метательное оружие, — ответила она. — Я приобрела его в Эсткарпе. Это если охрана проснется.

Она протянула мне руку, и я крепко за нее схватилась. Она говорила, что она не колдунья, но она за то время, что мы не виделись, столько всего узнала… Я вздрогнула и отбросила все сомнения. Больше ничего не имело значения. Она же ведь Сиф. Мы поспешили вниз по прогнившим ступеням и вышли из башни. Факел остался гореть в верхнем окне.

Мы пересекли залитый луной двор к морским воротам. Сиф отперла их. Охранников было не видно. Каменные ступени спускались по скалистому крутому склону. Они были скользкими, так как их занесло песком. Внизу расстилалось плоское побережье. Мы пробежали по сухой серебристой гальке. Начинался отлив. Я слышала, как по рифу бьет волна.

Сиф опять сунула в рукав ружье и присела возле большой груды морских водорослей. Она сбросила их в сторону — там была лодка. Такой лодки я раньше не видела. Она была сделана не из досок, а из шкур (или, быть может, из какой-то ткани… не знаю). Шкуры эти были натянуты на деревянную раму. Я молча уставилась на нес.

Она казалась слишком легкой, слишком уязвимой, чтобы считаться настоящей лодкой. Она скорее была похожа на детскую игрушку. Сиф взяла ее под мышку и понесла в волны. Лодка поднялась так высоко, что я изумилась. Потом Сиф подала мне руку, помогая забраться на борт. Я взяла руку, но медлила, оглядываясь через плечо на замок Ван. Тот стоял под луной тихий и молчаливый, будто привидение.

— Люди, — сказала я, — гости отца в банкетном зале, и кухарка, и охрана… ты им в самом деле не причинила вреда? — я глянула на Сиф. — Они проснутся?

Она сжала мне руку.

— Не беспокойся. Они проснутся очень скоро. Я отвернулась от крепости.

— Они будут помнить? Она улыбнулась.

— Очень смутно. Что-то насчет принца-лиса, который пришел за дочерью лорда Улиса. Поехали.

Она взяла мою руку. Волны лизали мне ноги, подол платья намок. Я подняла его.

— А ты так и не нашла Врата своей матери. Сиф засмеялась.

— Нет, но, возможно, мы их еще найдем.

Я дала ей руку, и она подняла меня в лодку. Она закачалась подо мной, и я ухватилась за борта. Сиф оттолкнула ее, сначала вода ей была по колено, потом дошла до талии. Волны отступали от побережья. Я чувствовала их движение. Сиф взобралась в лодку, и утлое суденышко затряслось и завертелось. Сиф села на корму и вынула весла. Они были намного короче и шире, чем те, которыми пользовались наши рыбаки. Лодка пошла вперед, подчиняясь ее сильным ровным гребкам.

Я скорчилась и приникла к ахтерштевню. Волны, поднимаясь, вздымали лодку и толкались под дном. Плавать я не умела. Если мы перевернемся, то в своем тяжелом платье я наверняка утону. Я старалась не думать об этом. Я слышала от других, что движение моря вызывает у людей болезнь и тошноту, но тошноты я не чувствовала. Тем более что за весь тот вечер я не притронулась к еде. Мне было легко. Улис становился все меньше, отдалялся с каждым гребком моей сестры.

Я вспомнила о матери Сиф, Заре, и ее чудесной земле за Вратами, которую мне не суждено увидеть, а потом — об островах Веллас, которые, быть может, увижу, если минуем риф. Я видела, как Сиф налегает на весла, закусывает губу, слышала ее тяжелое дыхание. Она, полуобернувшись, смотрела через плечо, ноги ее упирались в днище, и она маневрировала лодкой, направляя ее, по всей видимости, в какой-то зазор, которого я не видела. Я сидела спокойно, доверяя ей. Вокруг нас, отсвечивая под луной, вздымались и опадали волны, такие же дикие и зеленые, как рампион.

Шэдоу лежит лицом к стене на узкой твердой полке, служащей кроватью, и старается не слушать, не обращать внимания и даже не помнить о том, что в комнате есть и другие люди. Комната холодная, вся из камня, без освещения. Сейчас, ночью, в ней перешептываются, шуршат и храпят еще семеро. Это все мальчики, и имен у них нет, лишь прозвища, которые они сами дали друг другу. Одни прозвища звучат, как оскорбление, другие выражают восхищение, а некоторые одновременно и то, и другое. Шэдоу* note 2 — прозвище, полученное за быстроту, молчаливость и умение держаться в тени. Все-таки это лучше, чем Граб* note 3, или Дауничик* note 4, или бедный Мэйд* note 5, который никогда не получил бы настоящего имени, если бы сейчас были старые времена и старое Соколиное Гнездо. А уничтожили то гнездо ведьмы. Ради спасения земли и мира (даже наиболее радикально на строенные братья вынуждены были это признать), но тем не менее ведьм здесь проклинали. И Мэйду, которого в старые времена непременно бы забраковали, представилась возможность побороться за обретение и собственного имени, и сокола.

Было их теперь слишком мало. Многие погибли в сражениях и во время Великой Перемены, остальные рассеялись по Долинам, подыскав себе там работу. Они, правда, ненавидели жару и плоский ландшафт, и даже само небо над равниной, другие, обзаведясь женой и ребенком, а то и двумя, сели на корабли и поплыли через море. Только сейчас они, откликнувшись на призыв Командующего, опять стали съезжаться в новое Соколиное Гнездо, в древнюю крепость. Возможно, она когда-то принадлежала людям Древней Расы. Но Сила их, если даже она и была здесь когда-то, уже давно пропала. Теперь здесь были соколы и сокольничьи. Возможно, когда-нибудь крепость снова станет неприступной.

Тонкое одеяло не грело, и Шэдоу лежит, свернувшись в клубок. Морской ребенок, один из тех, кто плавал и вернулся. Когда сон долго не идет, в воображении подкатываются волны.

Но только не сегодня.

— Завтра, — прошептал кто-то. Это Сноукэт* note 6, со светлыми глазами и ставшим уже мужским голосом. Даже разговаривая шепотом, он старался сохранить в голосе басовые нотки, — завтра я получу своего сокола.

— Завтра твой сокол получит тебя, — это был Айэс* note 7, и у Шэдоу потеплело на сердце, потому что это был Айэс. Еще один морской ребенок. Друг. Почти. Шэдоу не требовалось освещения, чтобы знать, что тот лежит на боку и брови его сходятся на переносице. Быть может, по этой причине он получил свое прозвище. А может, потому, что всегда говорит в глаза правду, даже жестокому, высокомерному Сноукэту.