Зачем отец пошел именно туда: что-то расследовал или это был обычный заказ на закрытие разрыва – неизвестно. Кому принадлежал склад, выяснить не смогли. Откуда взялись двадцать тел, учитывая, что в отряде было всего семеро, и кому принадлежали останки, выяснить либо не смогли, либо скрыли то, что узнали. Кто скрыл – тоже вопрос.

Дед вел расследование и оставил мне свой дневник, который исчез практически сразу после моего появления – либо в пожаре, либо в руках неизвестных, явившихся в мое поместье, чтобы уничтожить все следы. Это факт. Скорее всего, они следили за попытками Гордея провести ритуал и вернуть меня домой, раз так удачно подгадали время. Но это пока домыслы.

Следующий факт: меня уже дважды пытались убить. Сначала бандиты из Москвы, потом топовый охотник. И если насчет бандитов особо удивляться не следует, их могли просто нанять те, кому не нужен живой наследник Гордея, то вот легендарный охотник заметно повышал ставки. Мои враги могли быть очень богаты и влиятельны.

Сам орден в этих покушениях вряд ли замешан, иначе я бы сегодня не катался на свободе, а практиковал бы планку в каменном мешке до кровавых мозолей на костяшках и локтях. Если, конечно, нас не специально в такую глушь отправили, чтобы по-тихому ликвидировать.

Из всего этого появляется новый домысел: а если отец через свой дар мнемоника поглотил какую-то сущность и что-то узнал? За это его убили, удачно списав все на его дар, якобы вышедший из-под контроля. И в пользу этой версии говорит то, что Гордея не трогали, пока он везде совал свой нос, а от меня сразу же решили избавиться. Видимо, опасен не столько я, сколько мой дар. И мне, чтобы все понять, надо просто найти того фобоса, с которым встретился отец.

Ага, «просто найти»! А на деле-то как его найти? Столько лет прошло! Понять бы еще, чем конкретно занимался отец? К его душелову списка инвентаризации не прилагалось, и кто у него там сидел, не известно. А ведь мог и не сидеть… С Ромкой-то у инквизиторов я просто так общался, и со мной он поехать не захотел.

Из известных мне людей, кроме деда, расследование должен был вести автор статьи в «Столичном вестнике», некто Д. Рихтер. И неважно, реально ли он пытался разобраться или это была заказная статья.

Это в любом случае ниточка, за которую можно потянуть. Еще есть ювелир, который пересобрал душелов. Правда, я даже фамилию его прочитать толком не смог – Шварценбрюкер-хрюкер какой-то.

Но это в столице, как и все остальные возможные следы. Туда надо ехать, искать журналиста, искать склад, возможно, какие-то записи в Ордене о заказах, которые брал отец.

Отличный план, конечно, складывался, детальный. Но мне даже ворчание Захара не требовалось, чтобы понять: я к нему пока не готов. Банально не хватит ни сил, ни денег, ни связей. Больше шансов, что грохнут где-нибудь по дороге. Даже знать не буду, кто враг, а кто только прикидывается другом.

Так что Москву пока откладываем, но усиленно к ней готовимся.

Остается дневник Гордея, который просто обязан дать больше информации, вот только как его найти? Есть мутный сосед, который вполне мог следить за Гордеем, а потом забрать дневник и свалить. Но и залетных партизан сбрасывать со счетов нельзя. Надо будет этот вопрос со Стечей обсудить, раз у нас в команде теперь есть настоящий сыщик.

Под все эти думы мы проехали еще километров пятьдесят. Стемнело и пошел снег, а единственный фонарь на крыше «буханки» (уж не знаю, по какой технологии сделанный, но точно не ксенон) освещал дорогу всего на пару метров.

Я сбросил скорость, и все равно чуть не влетел в сугроб, когда мне в глаза ударили два ярких световых пятна и округу оглушил истеричный звук автомобильного гудка. Мимо проскочил облепленный снегом фургон. Вылетел из колеи и, завалившись набок, заглох, только колесо в воздухе все еще крутилось.

– Эй, есть кто живой? – Я вышел из «буханки» и побежал к кабине. – Куда вы так несетесь-то?

Послышался стон, гулкие удары в дверь и скрип металлических петель. Дверь распахнулась, и наружу вылез мужчина с кровью на лбу. С виду обычный работяга в такой же, как у меня, фуфайке, только старой и потертой. Мужика трясло, он все время смотрел на дорогу, откуда приехал фургон.

– Эй, ты как там? Ты один? – опять крикнул я, но мужик не обратил на меня внимания. Он, как завороженный, смотрел на «буханку», на светлое снежное пятно, которое она высвечивала фарой.

– Там-там, там… – работягу заклинило, у него аж зубы стучали на морозе. – Оно. Оно напало на караван. Вы-вышло из леса, и я не-не знаю, есть ли еще кто живой…

– Матвей, – позвал меня Захар. – Мы здесь не развернемся, надо сдать назад, поискать удобное место, а потом ехать обратно. Сделаем крюк.

– Подожди, надо же помочь? – спросил я и уставился в спину работяги, улепетывающего по дороге и скрывшегося в темноте. – Что могло напасть?

– Да, что угодно! – Захар достал обрез и сделал пару шагов ко мне. – Гадство, почему ты меня не разбудил? Мы Перехляй проехали?

– Вроде бы указатель был какой-то минут сорок назад…

Я заглянул в кабину и на самом дне увидел еще одного человека без сознания, придавленного всяким мусором.

– Да, как же это так? Мы там ночевать должны были! – Захар вздрогнул и пригнулся, когда в воздухе над нами пронеслось что-то темное. – Прячься!

Железный человек вскинул обрез, дважды пальнул в воздух и бросился к «буханке». Я нырнул в кабину грузовика и вытащил из-за пазухи наган. Над головой опять что-то пронеслось, но как я ни напрягал глаза, прикрываясь дверью фургона и стараясь не придавить лежащего внизу, ничего так и не увидел. Только снег будто слоями пошел – идет – пустота – опять идет.

– Захар, кто это?

– Откуда я знаю? Я здесь ночью никогда не ездил, – проворчал управляющий. Он как раз открыл задние двери «буханки» и бросил в меня новую двустволку. – Э-эх, хватай, наганом тут не навоюешь.

Крюк его подвел, и ружье не то что до меня не долетело, а вообще куда-то в сугроб унеслось. Я хотел выскочить за ней из кабины, но в лесу послышался треск ломаемых веток, и что-то радостно завыло и залаяло. Не так, как гиены, когда похоже на гадкие смешки, а с более высоким звуком, пробиравшим до мурашек. Потом вой сменился на человеческий вопль, раздавшийся с той стороны, куда убежал работяга. Похоже, не добежал. Я чуть высунулся, оглядываясь по сторонам, и крикнул управляющему:

– Захар! Прости меня! Я специально Пердехляй проехал. Решил, что с таким названием там ничего хорошего нас не ждет.

– Просто Перехляй, – прогудел голос Захара из «буханки». – Отличная там корчма. Хотя какая теперь разница? До утра надо дожить, а там уже патруль мимо пойдет.

Внизу застонал второй пассажир, стал очухиваться и неожиданно цепко схватил меня за ногу, чуть не повалив меня на себя.

– Митрич, это ты? Мы спаслись? – со стоном заворочался мужик, пытаясь встать.

– Эй, дружище, не толкай. А Митрича мы, скорее всего, больше не увидим, – посочувствовал я и прижался к крыше, поудобнее устраивая ногу на боковушке сиденья. – Оружие есть?

– Нету, дрын только валялся под сиденьем. Ты кто вообще такой?

– Попутчик я, ну или встречник, – хмыкнул я, опять приподнял дверь и высунулся. – А в кузове что?

– Хлам всякий и оборудования старое… – Мужик задрожал так, что по кабине пошла вибрация, и начал болтать, видать, на нервной почве. – А вас много? Одаренные есть? Там с неба налетела какая-то тварь. Мы головной моторкой шли. Митрич рванул. Я даже не знаю, что с остальными стало…

– Тихо, не отсвечивай пока.

Я услышал хлопанье крыльев. Медленное, будто тугое, с трудом пробирающееся через летящий снег, а может, просто огромное, потому что даже ветер сменился. Еще несколько взмахов крыльями, и на крышу «буханки» рухнула черная тень. Уазик заскрипел и просел на несколько сантиметров, крыша «булькнула», прогибаясь, и послышался скрип порванного металла, будто консервным ножом по банке прошлись.