Из-за каменных стен, хлопая крыльями, взмыла стайка голубей, привлекши внимание Себастьяна к массивной древней западной башне церкви Святого Панкратия, с потрескавшимися арками тринадцатого века и сломанным флюгером.

– Ведь лорд Джарвис тоже плыл с вами?

– Да. Почему вы спрашиваете?

– А он ссорился с сэром Нигелем?

– Джарвис? Нет, не доводилось слышать.

Девлину пришлось напомнить себе, что тридцать лет назад молодому Джарвису было двадцать с чем-то, а графу Гендону – лишь немногим больше, чем сейчас самому Себастьяну. «Интересно, – подумал виконт, – они тогда были другими?» Почему-то это казалось сомнительным.

– Где причалил ваш корабль? В Портсмуте?

– В Лондоне. В этом же месяце, только тридцать лет назад, – Франклин сунул табакерку обратно в карман сюртука. Какое-то время он помолчал, задумчиво пожевывая щеку, но, в конце концов, покосившись на собеседника, спросил:

– Вам известно о бумагах, которые вез с собой старший Прескотт?

Себастьян отрицательно покачал головой:

– Что за бумаги?

– На самом деле, письма. Послания из Лондона, адресованные одному из членов Конгресса Конфедерации. Их сэру Нигелю передала некая особа из числа лоялистов. Женщина.

– Какая женщина?

– Ее имя не имеет значения: она давно мертва. Как я понял, эта особа стащила письма у настоящего адресата.

– Кто являлся автором?

– Неизвестно. Послания были подписаны просто «Алкивиад». Но из содержания явствовало, что они вышли из-под пера либо сотрудника министерства иностранных дел, либо лица, приближенного к королю.

– И этот неизвестный сообщал мятежникам секретные сведения?

– Да.

Голуби на крыше обветшалой церкви принялись ворковать. Себастьян глянул на них, жмурясь от слепящих лучей вечернего солнца.

– А почему это сэр Нигель рассказал вам о письмах?

– Насколько мне известно, – криво усмехнулся Франклин, – он никому не говорил. Лично я узнал о существовании данных бумаг благодаря знакомству с женщиной, передавшей их.

– Но ведь об этом могли узнать и другие?

– Думаю, могли. Но я не был близок с Прескоттом-старшим, чтобы строить конкретные предположения.

Себастьян пытливо всмотрелся в морщинистую, истончившуюся кожу, водянистые, почти лишившиеся ресниц глаза.

– А когда баронет пропал, вам не приходило в голову, что исчезновение каким-то образом связано с привезенными из Америки посланиями?

– Разумеется, приходило. Вот почему я сейчас вам про это и рассказываю. Упоминал ли я о своих догадках в то время? Нет. Сэр Нигель обозвал меня изменническим отродьем и плюнул мне в лицо. По моему мнению, прикончивший его человек оказал миру значительную услугу.

– Похоже, это всеобщее мнение.

– Тогда зачем вам растрачивать такой замечательный июльский денек на разговоры со стариком о делах давно минувших дней, которые лучше предать забвению? – закряхтел собеседник.

– Затем, что четыре дня тому кто-то убил епископа Лондонского на том же самом месте, где тридцать лет назад погиб его брат. В отличие от сэра Нигеля, Френсис Прескотт совершил немало благих дел в своей жизни и, без всякого сомнения, продолжал бы творить добро, останься он в живых. Я не считаю, что убивший его человек оказал миру услугу.

Крепче стиснув шишковатый набалдашник своей трости, Франклин поднялся.

– Ну, что ж… Вам известно мое отношение к его преосвященству.

– Все мы не без греха.

– Это верно, – сморгнули слезящиеся старческие глаза. – Может, когда разузнаете обо всех грехах добрейшего епископа, тогда и поймете, кто же расправился с ним.

Девлин смотрел, как удаляется американец, ступая меж серых, замшелых могильных плит: спина удивительно прямая, шаг твердый и уверенный, несмотря на преклонный возраст.

Затем взгляд виконта упал на ближайшее к скамейке надгробие. Оно выглядело поновее остальных, и надпись на камне еще была четкой и разборчивой:

Здесь покоится прах Мери Франклин, возлюбленной супруги Уильяма Франклина, ушедшей из жизни в сентябре 1811 года.

Себастьян поднял глаза. Но старый джентльмен уже ушел.

* * * * *

Подперев кулаком подбородок, граф изучал шахматную доску перед собой, становясь все мрачнее.

– Есть удачный ход, – обронил Себастьян.

Гендон перевел ясно-голубой взгляд на лицо сына:

– Не подсказывай.

Виконт подвинулся вглубь кресла и скрестил в лодыжках вытянутые ноги:

– Но вы постоянно мне так говорили.

Отец и сын сидели в библиотеке просторного городского особняка Сен-Сиров на Гросвенор-сквер. С недавних пор у них вошло в привычку встречаться свободными вечерами за игрой в шахматы, как частенько бывало в детстве Себастьяна. Теплый ветерок шевелил штору на открытом окне, донося с площади цоканье лошадиных подков и смех резвящихся детей.

– Я говорил это, когда тебе было четыре года. К тому времени, как тебе исполнилось пять, ты уже вытирал шахматную доску остатками моей гордости.

Девлин улыбнулся, но ничего не сказал.

Подавшись вперед, Алистер Сен-Сир подвинул ферзя:

– Вот тебе.

– Здесь был удачный ход, – заметил Себастьян, неторопливо переставляя слона. – Однако это не он. Шах и мат.

– Дьявол и преисподняя, – ругнулся Гендон, но незлобиво, как человек, принимающий неизбежное.

Послышался стук в парадную дверь. Минутой позже появился лакей с письмом на подносе.

– Для виконта Девлина, милорд. С Боу-стрит.

Граф неодобрительно фыркнул. Ему, как и Кэт, не нравилась вовлеченность сына в расследование убийств, только по совершенно иной причине. Отец просто находил сие занятие низким и неподобающим. Но поскольку в нынешнее дело Девлин оказался втянут благодаря вмешательству родной сестры Гендона, тот ничего не мог возразить.

– Господи Боже, – протянул граф, наблюдая за лицом сына, вскрывавшего печать и просматривавшего торопливые каракули магистрата. – Часом не очередное убийство?

Виконт поднялся с кресла:

– Боюсь, что так.

– Тело обнаружил сам сквайр, – сообщил Лавджой, когда друзья отправились в деревню в экипаже виконта с восседающим на запятках Томом. – Похоже, кто-то запихнул останки пастора в шкаф в сосудохранительнице. Странно, почему его не смогли раньше найти.

– По-моему, вряд ли в такое место заглядывают, разыскивая пропавшего священника, – заметил Девлин.

– То-то и оно.

Солнце зашло, становилось прохладнее, поэтому магистрат завернулся в прихваченное для поездки пальто. Когда друзья перевалили через гребень холма, коляску обдало резким ветром и сэр Генри поплотнее запахнул полы.

– Это заставляет задуматься, не шло ли наше расследование по ложному пути. Возможно, убийство его преосвященства больше связано с церковными делами в приходе Святой Маргариты, нежели с прошлым самого епископа.

– Возможно, – согласился Себастьян, придерживая лошадей перед виражом.

– А какие есть еще объяснения? – глянул на спутника Лавджой.

Завершив поворот, виконт ослабил поводья, давая гнедым волю вскачь мчаться по пустоши. Скрывшие луну плотные ряды облаков затянули дорогу густым сумраком. Но Девлин, обладавший ночным зрением не хуже, чем у кота или волка, и без лунного света отлично видел на мили вперед.

– Вероятно, преподобному Эрншоу было известно нечто, чего он не сообщил нам. Что-то, указывающее на убийцу Прескотта.

– Зачем же священник утаивал такие сведения?

– Он мог не придать значения тому, что знал. По крайней мере, пока не оказалось слишком поздно.

* * * * *

Себастьян стоял в дверях сосудохранительницы, скрестив руки на груди, и наблюдал, как сэр Генри всматривается в темноту, прищуриваясь и высоко поднимая подсвечник.

Огонек высветил бледное раздутое лицо и широко открытые безжизненные глаза.

– Господи Боже! – воскликнул магистрат, отшатываясь так резко, что горячий воск свечи брызнул ему на руку.