— Я не могу вернуться в город и постоянно ждать, придет она или нет.

Ночью, когда я взял зеркало и собрался взглянуть на спящую Линду, вместо нее я увидел Кендру.

— Ну и когда ты возвращаешься в город?

— Почему все пристают ко мне с этим вопросом? Мне здесь нравится. Ради чего мне возвращаться в Нью-Йорк?

— Ради Линды.

— Каждый день тешить себя надеждой: вдруг придет?

— У тебя еще есть целый месяц.

— Это невозможно. Игра закончена. Я проиграл. Мне суждено навсегда остаться чудовищем.

— Адриан, ты ее любишь?

Она впервые назвала меня Адрианом. Я смотрел в странные зеленые глаза ведьмы.

— Ты никак сделала новую прическу? Уложила волосы. Кажется, даже завила… Тебе идет.

Она засмеялась.

— Прежний Кайл Кингсбери вряд ли заметил бы мою новую прическу.

— Прежний Кайл Кингсбери как раз заметил бы это и всласть поиздевался над тобой. Но я не имею с ним ничего общего. Я не Кайл Кингсбери.

Она кивнула.

— Знаю. Оттого-то мне и грустно, что ты вынужден нести на себе чужое проклятие. — Почти то же самое я сегодня слышал от Магды. — Я снова задаю тебе вопрос, от которого ты так блестяще уклонился. Ты любишь Линду?

— А почему я должен тебе об этом рассказывать?

— Потому что у тебя есть жгучая потребность хоть кому-то об этом рассказать. Я слышу, как стучит твое сердце. Тебе необходимо с кем-то поделиться.

— И ты думаешь, я открою свое сердце… тебе? Ты разрушила мою жизнь. Теперь тебе нужна моя душа? Отлично. Да, я любил Линду. И до сих пор люблю. Она единственная, кто не испугался меня, кто общался со мной не из-за красивой внешности или знаменитого папочки. Она увидела мою внутреннюю суть, и облик чудовища… пусть и не сразу… перестал ее пугать. Но она так и не полюбила меня.

Я не смотрел в зеркало. Я не мог туда смотреть, поскольку, при всей язвительности моего тона, говорил правду.

— Без нее у меня не останется никакой надежды. Я проживу никчемную жизнь и умру в одиночестве.

— Адриан…

— Я еще не закончил.

— По-моему, закончил.

— Впрочем, ты права. Я — конченый человек. Да и человек ли? Будь у меня обычное, человеческое уродство, я мог бы рассчитывать на какие-то отношения с Линдой. Я не говорю о прежней красоте. Но глупо ожидать, что девчонка влюбится, даже заинтересуется тем, кто вовсе не человек, она не сумасшедшая.

— Ты человек, Адриан. И в твоем распоряжении — месяц. Неужели ты не хочешь вернуться в город хотя бы на месяц? Ты что же, не веришь в нее?

Я не знал, что ответить ведьме.

— Лучше я останусь здесь. Здесь не так тошно.

— Всего месяц, Адриан. Ты ничего не потеряешь.

Я задумался над ее словами. В общем-то, я уже сдался. Смирился с дальнейшей жизнью в облике чудовища. Мне было трудно возвращаться — хоть на один месяц — и будить в себе надежду. Но без надежды… у меня не оставалось никаких перспектив, кроме вечного затворничества до конца своих дней. Комфортабельная пятиэтажная тюрьма, исправно финансируемая моим отцом, бесконечные эксперименты с розами, чтение до одури и… ожидание смерти.

— На один месяц, — согласился я.

Я вернулся в Нью-Йорк. Человек, которого я нанял ухаживать за розами, оказался вруном и бездельником. Он ничего не смыслил в цветах и, судя по всему, появлялся в оранжерее от случая к случаю. Половина кустов засохла, а остальные требовали срочной подрезки и подкормки. Вместо усыпанных бутонами кустов меня встретили одиночные чахлые цветки.

— Настоящее чудовище сожрало этого парня с потрохами, — сказал я Уиллу.

Но все это меня не слишком расстроило. Розы были моим увлечением, а перепоручить увлечение невозможно. Катастрофическое состояние кустов лишь подтверждало, что розы нуждаются и моем внимании. Хорошо, что хоть кому-то требовалось мое внимание. Может, завести себе домашнего питомца? Скорее всего, кота, поскольку его не надо выгуливать.

Я мысленно представил ситуацию. Одного кота станет мало. Появится второй, третий и… я окончу свои дни сумасшедшим стариком в окружении кошачьего выводка в несколько десятков голов. Однажды соседи обратят внимание на жуткое зловоние, вызовут полицию, и обнаружится, что я мертв, а голодные кошки изгрызли мой труп.

И все-таки розы розами, а кот — живое существо. С ним можно разговаривать, брать с собой в оранжерею… если его не потянет «удобрять» мои розы.

А вообще, зачем мне оранжерея? Я решил проводить зимы в отцовском загородном доме. В теплое время розы могут прекрасно расти и на открытом воздухе, наслаждаясь солнечным светом.

Словом, я начал планировать свою дальнейшую жизнь в облике чудовища.

По ночам я все так же доставал зеркало и смотрел на спящую Линду. Неужели она ни разу не вспомнила обо мне? А может, эти месяцы были для нее чем-то вроде странного сна, куда незачем возвращаться?

Схожие мысли одолевали и Уилла.

— От Линди по-прежнему никаких вестей? — вопреки своей деликатности спросил он.

Я не ответил.

Это было четвертого мая. Месяц, как мы вернулись в город. До роковой даты оставалось неполных два дня. Мы с Уиллом сидели в саду. Мы только что завершили чтение «Джейн Эйр». Я не сказал ему, что уже читал этот роман, что однажды мы с Линдой почти целый день провели на пятом этаже, где нашли старое издание «Джейн Эйр». Я все время вспоминал тот день. Старое зеленое платье по-прежнему лежало у меня под подушкой, хотя запах духов давно выветрился. Это был замечательный день; возможно, самый лучший в моей жизни. Тогда я впервые поверил, что Линди сможет меня полюбить.

— Знаешь, никогда бы не подумал, что мне понравится такой роман, как «Джейн Эйр», — сказал я, меняя тему. — Особенно часть, посвященная храброй и решительной английской гувернантке.

— Бывает, мы удивляем самих себя. И что же тебе понравилось?

— Давай я лучше расскажу, что мне не понравилось. Джейн слишком добродетельна, что ли. Она полюбила Рочестера. Он единственное светлое пятно в ее жизни. У нее нет ни семьи, ни друзей, ни денег. По-моему, ей бы стоило крепко держаться за Рочестера.

— Но у него была безумная жена, которую он прятал в мансарде.

— Об этом никто не знал. А Джейн по-настоящему его любила. Если любишь человека, никто не должен стоять на твоем пути. Тем более жена Рочестера свихнулась на ревности и бесконечных упреках. С какой стати он обязан был хранить ей верность?

— Адриан, ты судишь с позиций современной эпохи. Тогда нормы морали были иными. Возможно, сейчас Рочестер отправил бы свою жену в закрытую клинику для душевнобольных. Но он был человеком другого времени. Он считал, что тоже повинен в болезни жены и обязан о ней заботиться… А я не думал, что ты так романтически настроен, Адриан.

— У меня нет причин для романтического настроения.

Уилл постукивал пальцами по брайлевской версии «Джейн Эйр». Он ждал моего ответа.

— Ты спрашивал, есть ли вести от Линди. Отвечаю: никаких.

— Сочувствую тебе, Адриан.

— А теперь я расскажу о том, что мне действительно понравилось в романе.

Я подошел к кустам с миниатюрными розами. «Маленькая Линди» ожила и великолепно набирала силы.

— Мне понравился эпизод… когда Рочестер и Джейн были в разлуке, он подошел к окну и стал звать: «Джейн! Джейн! Джейн!» И она услышала его и даже ответила. Вот это и есть настоящая любовь. Любимый человек становится частью твоей души. Ты каждую минуту знаешь, что он чувствует, о чем думает.

Я сорвал розочку с куста и приложил к щеке. Мне захотелось увидеть Линду в ведьмином зеркале. Беседу с Уиллом можно продолжить и потом. Я хотел увидеть Линду, даже если она не любит меня и не скучает по мне… Потом я одернул себя. К чему растравлять душу? Что это мне даст?

— И какую книгу мы будем читать теперь? — спросил я. — Что-нибудь о войне? А можно и приключенческую. Например, «Моби Дик».

— Мне очень жаль, Адриан.

— Мне тоже.