— Ты, похоже, меня не слишком ждала! — выпалил он. — Раз так, я уезжаю обратно.

Ласточка, в платье мокром от ворота до подола, встрепанная, мрачно сопела.

— Вот вам, пожалуйста! — взорвался Кай. — Я еду черт знает откуда, через метель, прячусь от стражи, залезаю в окно, как вор, а она ругается, что я грязный. Куда ты пялишься!?

— В прошлый раз ты выглядел попристойнее, — Ласточка подняла взгляд и улыбнулась.

— Так я пошел? — Кай шагнул к двери, как был, голяком.

— Еще чего! Позорить приличную женщину! — она уперла руки в бедра и загородила выход. — Так я тебя и выпустила, разбежался!

Кай подошел вплотную. Пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

Вырос и вернулся, стучало в висках. Живой. Ко мне.

— Я вернулся, — горячие губы коснулись уха. — И не выдумывай, что не рада. Все равно не поверю.

Она сопротивлялась, уже зная, что сдастся. Все было решено меж ними, еще тогда, летом. Он не обещал остаться, вообще ничего не обещал. Потащил к кровати, схватив, за что попало, недолго думая, подставил подножку. Рухнул сверху, скользкий, жаркий, мокрые жгуты волос хлестнули по щеке.

Зажмурившись, она двинула ногой, куда попадет, но он держал крепко. Сплошные кости, натянутые до звона струны мышц, колени, локти…

Не церемонясь, Кай задрал ей юбку, задел бедро жесткой ладонью.

Ласточка стиснула зубы, чтобы не закричать.

Хоть бы дверь запер, бесстыжий мальчишка.

Кай дышал тяжело и быстро, ребра ходили ходуном, скользили под пальцами. Остывающая вода текла в рукава.

Дверь… дверь… в смятении подумала Ласточка и вцепилась в смуглое плечо зубами.

Где же… ты… шлялся…

Загрохотало железо, стекла на пол забытая кольчуга, узкая ласточкина кровать скрипела чаячьим голосом.

Запах луга, запах речного берега… Аир, мята, чабрец, душица… солнце дробилось под веками на яркие осколки, слепило закрытые глаза.

Где же…ты…

Аирная горечь плыла по комнате. Свалилось с лавки ведро, вода разлетелась колкими ледяными брызгами.

Кай всхлипнул и шепотом позвал ее по имени.

— Кай, мне тяжело. — Задохнувшись, она кое-как сгребла каевы сырые волосы с лица. — И мокро.

— М-м-м…

— Кай, пусти. Слезь с меня. Надо перестелить.

Он громко сопел ей в ухо и двигаться не собирался. Ворча, Ласточка зашевелилась, перевалила тяжеленное тело на бок, и Кай с грохотом рухнул с кровати.

— Э-э! — возмущенный вопль.

Она села — и чуть не опрокинулась обратно. Комната сделала полный поворот.

Кай вскочил, поскользнулся, крепко чертыхнулся, ухватившись за спинку. Вода на полу замерзла ледяной дорожкой.

Мокрые пятна на платье мгновенно остыли, холодя живот и ноги. На груди шнуровка оказалась разорвана.

— Эй, погоди! — Кай, сунувшийся было в постель, был остановлен выдернутой простыней. — Я не собираюсь валяться на мокром. Достань из сундука чистое белье.

Кай пошлепал к сундуку, поджимая пальцы на ледяных кляксах. Ласточка, бурча под нос, перестлала постель, перевернула подушку, бросила в угол испятнанное мокрым белье.

— Платье порвал все-таки, — разворчалась она. — С мясом выдрал.

— Ну, не сердись. Почти ведь незаметно. — Кай пригладил лоскут, заглянул в лицо. В глазах его не было и тени раскаяния. — Давай его вообще снимем.

— Осторожно!

Он сдернул платье одним движением, вместе с нижней сорочкой, чуть не оторвав Ласточке голову. В отместку Ласточка сильно толкнула его в грудь, Кай с хохотом повалился на постель. Попытался затащить ее следом, но она вырвала руку и, оскальзываясь на тающих лужах, пошла запирать дверь. Мимоходом заглянула в бадью — там белесо светился ледяной горб, а сама бадья расселась и треснула. Ой, что тут будет, когда этот оковалок растает!

— Поздно спохватилась! — рассмеялся Кай. — Невинность уже убежала!

Ласточка фыркнула, накидывая щеколду.

— Вот я и запираю, чтобы ей не вздумалось вернуться.

Она забралась под одеяло, в протянутые руки, и Кай тут же облапил ее, посмеиваясь и тычась губами куда попало. Принялся вытаскивать шпильки из волос.

Ласточка чуть отстранилась.

— М?

— Ты очень изменился, Кай. Где ты шлялся, рассказывай!

Он сцапал ее палец губами, чуть прикусил, прижмурился.

— Рассказывай.

Попытался отвлечь ее поцелуями, но Ласточка отвернулась.

— Рассказывай! Уехал, ни слуху, ни духу. Фаль пишет — никто к нему не приезжал. Где ты был? Почему только сейчас объявился?

— Решил сам себе подарок сделать. За все годы.

— Ах, да, — вспомнила Ласточка. — Ты же февральский. А я, выходит, подарочек.

— Угум. Самый… лучший…

— Погоди. Значит, в Тесору ты не поехал. А с этим, — она кивнула на талую лужу, растекающуюся от бадьи. В ней дрожали и множились отражения светильника. — С этим как справляешься?

Кай сунулся лицом ей в грудь и задышал там жарко.

— А-ах… погоди, что ты делаешь… Мары полуночные, Кай… Ты говорил, что от стражников прятался! Почему? Что ты натворил?

Он поднял лицо, продолжая прижиматься, посмотрел снизу вверх.

— Ласточка… — невнятно. — Милая. Прекрати меня допрашивать. Я приехал на пару дней всего.

Она дернулась.

— Ты ведь… сказал, что вернулся.

Опустил голову.

— Не могу остаться, прости.

Ласточка закусила губу. Кай прислонился лбом к ее плечу.

— Когда ты меня выперла, я плюнул на все и к отцу поехал.

— К Шиммелю этому?

— Да.

— И что?

— Ты мне совсем не рада! — Поцелуй в плечо. — Ла-а-асточка… — Он потерся щекой, ласкаясь. — Я так скучал. Взгляни понежнее!

На руке у него был шрам, чуть выше локтя. Поперечная полоска, толщиной с пеньковый жгут. Не такая уж давняя, она не успела еще побелеть. И другой шрам, более ранний — Ласточка отодвинулась, нащупав его на ребрах — безобразная кривулина, стянувшая кожу.

— У-у! Кто зашивал?

Кай жмурился и потягивался под ее руками.

— Да есть у нас там… Коновал.

— Оно и видно. — Ласточка погладила страшненький рубец. Шрамы украшают мужчину, но этот не украшал. Впрочем, и не уродовал особо. — Ты сражался, — сказала она. — Это мечная рана.

— Не твои ручки шили, конечно. — Кай поймал и поцеловал ее ладонь. — Ладно. Я расскажу. — Голос стал серьезней. — Расскажу.

Пауза. Потрескивал и мерцал светильник на столе. За окном, в застрехе, выл ветер. Капала и журчала вода, стекая сквозь щели в подпол.

Глаза у Кая казались темными, тянущими, как болото. Под скулами легли тени.

— Я собрал людей и взял Чистую Вереть. Тебя, между прочим, лорд обнимает. Довольна?

— Так это про тебя рассказывали? — Она чуть нахмурилась и потрогала Кая пальцем меж бровей, словно там отразилась ее собственная морщинка. — Это твои разбойники? У нас тут много про Вереть болтали. Ты знаешь, что лорд Радель по весне поедет вас выкуривать?

— Конечно, — Кай беспечно улыбнулся. — Посмотрим, кто кого.

— Ты занял крепость своего отчима… Сколько у тебя людей?

— Достаточно. Две сотни. К лету будет еще больше.

— Ого! Погоди, — она тряхнула головой. — Две сотни кого? Разбойников? Каторжан? Бродяг всяких и браконьеров?

Кай прикрыл ладонью ласточкин рот.

— Тссс. Ну и что!

Рука скользнула на затылок и надавила, заставляя нагнуться, навстречу протянутым губам. Ласточка уперлась локтем Каю в плечо.

— Как «ну и что»? У них мечи-то хоть есть? Или ты их дубьем и цепами вооружил?

— Тссс! Я разберусь. Не волнуйся. Я — сын Шиммеля. Шиммель — лорд Чудовых лугов. Вереть моя по праву крови.

— Когда он был этим лордом, окстись! А до Лавена тут найлы сидели, если кто из них о своем праве заявит, его что, слушать будут?

— Шиммеля помнят и знают. Он до сих пор ездит с ватагами от снега до льда и от льда до снега. Его боятся. Это — сила, Ласточка.

Она покачала головой.

— Это морок болотный. Дух неупокоенный.