Кроме Торира, этого никто не ожидал. И тут же в открытые створки безмолвно, как тени, стали врываться затаившиеся за воротами уличи. Только шарахнулась напуганная запахом крови лошадь Торир же, отскочив за створку, с каким-то странным чувством наблюдал, как режут его воинов. Те все же успели дать короткий отпор, один даже кинулся вверх по склону, закричал, но стрела настигла и его.
Торир опустил факел, но тут на него наскочили, вцепилось сразу несколько рук, лязгнуло железо.
— Не сметь!
Это был уже голос Рогдая. Он вышел вперед — в прекрасном пластинчатом доспехе, в высоком шлеме с нащечниками, с острия которого спадал пушистый лисий хвост. В колеблющемся сумраке Торир различил, как сверкнули его зубы под длинными усами.
— Славно вышло, Ясноок. А теперь держите его, хлопцы. Жизнью за него отвечаете. Чтоб и волос не упал с его головы.
Торир растерялся.
— Что это значит?
— А это чтоб свои же не посекли. Приберегу тебя для себя.
Он по-прежнему улыбался, а Торира едва не замутило. Рванулся в удерживающих его руках.
Тут случилось неожиданное. Не успел никто, и опомниться, как рядом стрелой метнулся чей-то силуэт. Миг — и на буланой оказался всадник, стегнул ее с ходу. И когда та от неожиданности взвилась, сделала резкий скачок, то даже вливавшиеся в ворота уличи отпрянули, открыв проход. А Мстиша — это был он — только лихо засвистел, и топот подков зазвучал уже по дороге.
Тут уже никто не стал сдерживаться, все зашумели, сведя на нет всю таинственность проникновения. Напрасно Рогдай шикал на людей, его не слышали. Лязгало железо, глотки выкрикивали кличи, свистели, даже выли по-волчьи — и рвались вверх темной колышущейся массой.
Торир смотрел в темноту, куда умчался гонец.
— Эх, Мстиша…
Ведь договорено было, что, если гонец проедет, его снимут в первой же роще меткие волхвы, не дадут кликнуть подмогу. И у Торира сжалась душа от жалости к обреченному.
Но через миг ему стало не до того. Его грубо уволокли в сторону два приставленных улича. Торир ощутил себя беспомощным, пойманным в силки. Рванулся что было сил.
— Тихо, тихо, — успокаивал варяга воин в лохматой шапке. — Нам князь за тебя головой велел отвечать.
Но, видимо, приказ был им не по душе. Мимо пробегали все новые воины-уличи, лихо свистели, размахивали по-хазарски кривыми клинками. Впереди их ждала пожива в богатом граде Киеве, а приставленным к варягу приходилось оставаться в стороне, выполняя странный наказ своего главы.
— Оттащим доверенного нам в сторону и тоже поживимся, — не выдержав, предложил своему напарнику улич в шапке. Его возбуждали крики соплеменников, торжествующие, довольные, яростные.
Сверху, где высились первые добротные дома, уже раздавались громкие крики, плач, треск выбиваемых дверей. Привыкшие к лихим степным набегам уличи не могли сосредоточиться на захвате города. Их манила легкая нажива. И хотя их и подгоняли десятники, требовали идти в сторону детинца, они не могли отказать себе в удовольствии схватить то, что оказывалось рядом.
Охранники Торира тащили его по подъему, свернули в первый же показавшийся тихим проулок. Они выглядели озадаченными, не зная, куда его деть. Торир притих, пытаясь сообразить, как лучше поступить в данной ситуации. Но тут откуда-то на них выскочил рослый мужик в длинной рубахе. И он, и уличи в первый миг замерли от неожиданности, Торир же решил воспользоваться случаем, ловко саданул охранника в шапке в промежность, и, когда тот, охнув, согнулся, боднул головой в шишаке второго. Тот так и отлетел, стукнувшись спиной о бревенчатую стену.
— Руки развяжи мне! — крикнул Торир неожиданному спасителю, заметив у него в руках тесак.
Тот помедлил лишь миг, но этого оказалось достаточно, чтобы воин в шапке опомнился и, зло ругаясь, нанес Ториру такой удар в зубы, что варяг кубарем полетел на землю. Изогнулся змеей, рывком подскочил, но только для того, чтобы его вновь сбили ударом, от которого вспыхнули искры в глазах, на губах ощутился привкус крови.
— Да я тебя… — ревел сверху улич. Больше он ничего не успел сказать — рухнул на Торира. Тот, все еще связанный, барахтался под обмякшим тяжелым телом, пока его спаситель добивал второго охранника. Когда неизвестный мужик освобождал Торира, его тесак еще дымился от крови в сыром ночном воздухе.
— Что ж ты, хоробр, позволил себя связать, даже меча не выхватив?
Где-то сбоку загорелась соломенная кровля дома. В отсветах пламени Торир узнал своего спасителя. Кузнец Жихарь. Был он еще в переднике мастерового поверх длинной рубахи, кудрявые волосы вокруг лба перевязаны ремешком. Видать, даже раздеться к ночи не успел. Но теперь он соображал быстро. Резким взмахом разрезал Ториру путы.
— Ну, как, к детинцу или из города поспешим? — спросил варяг, не зная, как теперь быть со своим негаданным избавителем.
Тот только мотнул головой.
— Куды хош, туда и беги. Хоробр, ха!.. А мне не до тебя. Ладу свою иду спасать.
Торир не забыл еще, что Жихарь уже неоднократно засылал сватов к Карине. Ну что ж, пускай поищет ее.
Из проулка они вышли вместе. Мимо них бежали какие-то люди, стучали в наглухо закрытые ворота; Напуганные неожиданным нашествием, градцы поспешили закрыть засовы, надеясь схорониться, не отворяли ворота молящим. А рядом, как тени, появлялись все новые уличи, хватали, тащили. Рубили только старых, молодых гнали куда-то. На глазах Торира зарубили какую-то старуху, ее дочь отчаянно кричала, когда ее поволок воин в клепаном шишаке. Где-то с треском рухнули ворота, выскочили перепуганные овцы, метались под ногами бегущих. А тут еще и глупый петух, разбуженный отсветами пожаров, взлетел на частокол, загорланил во всю мощь.
Из-за усадеб появлялись все новые силуэты уличей. Многие выглядели как Полянские дружинники — в таких же островерхих шишаках и усеянных бляхами куртках. Узнать их можно было только по агрессивности — наскакивали, хватали, рубили. Кто-то из уличей разглядел в Торире чужого воина, кинулся с гиканьем. Торир едва успел увернуться, подставил подножку и, когда нападающий рухнул, с силой рубанул по толстой шее, не закрытой коротким шлемом. Голова покатилась под ноги спешащему следом Жихарю. Тот поскользнулся на крови. А Торир уже поднял выпавший из рук поверженного клинок, по-хазарски изогнутый, кинул кузнецу.