В городе, освещаемом всполохами пожаров, оглашаемом криками, по-прежнему была суматоха. Киевляне оказались не готовы к тому, что на Горе появятся чужаки. Теперь перепуганные люди метались между заборами, искали закутки, где бы укрыться. Но многие дворы еще не пострадали, люди пытались отсидеться за запорами. Со стороны некоторых боярских усадеб даже летели стрелы, кое-кто осмелился вывести свою челядь, но это по большей части те, чьи дома уже занимались огнем. В воздухе пахло гарью и тошнотворным запахом крови.

Дом Бояна не пострадал, если не считать выбитой калитки. Боян слабо застонал, кинулся вперед, перелез через наваленные в проеме тела. Торир двинулся за ним. Заметил, что павшие были утыканы стрелами. Похоже, тут отчаянно сопротивлялись. У крыльца лежал большой пес, застывший, словно в прыжке. Но дверь в саму избу была настежь. Слабо метался свет. На пороге лежал с пробитой головой мальчик из челяди Бояна. А рядом спокойно пил из бадьи воду улич в куртке с нашитыми бляхами. Боян так и прыгнул на чужака. Тот крутанулся, блеснули светлые глаза из-под окантовки шлема. Оказалось — баба. Злая, страшная. Рывком скинула с себя Бояна, стала шарить секиру у пояса, но Торир, не дав ей завладеть оружием, рубанул наотмашь. Баба так и осела, хрипя открытым ртом. Боян с Ториром перевели дух, а Жихарь даже не взглянул — скособочившись и все еще сжимая саблю, он уже вбегал в дом. Там, на сбитых в кучу половиках, выла Олисья. Всклокоченная и страшная, она прижимала к себе тело Ивки. Девочка была почти голой, по худеньким белым бедрам стекала кровь. Лицо Олисьи тоже было в крови.

— Где Карина? — кинулся к ней Боян.

Женщина страшно поглядела на него. Потом затараторила:

— Страх-то какой!.. Изверги, что творили, что творили…

— Карина где?! — почти закричал певец.

Но сверху из светелки уже слышался истошный женский визг. Кто-то скатился с лестницы, слышалась отборная ругань с характерным уличским выговором.

Торир первым кинулся в проход. Почему-то вспомнил, что уже бывал тут. Когда приходил убивать Карину… Теперь же…

Дверь в горенку была приоткрыта, слышались крики, топот, метались тени. Торир, споткнувшись на лестнице о тугой лук, почти ввалился в проем. И зарычал страшно, видя, как трое набежчиков пытаются повалить изгибающуюся, кричащую Карину. Он тут же с налета наскочил на того, кто рвал на девушке рубаху. Только темная кровь брызнула фонтаном. Так же стремительно Торир расправился и с двумя другими. Тела их упали прямо на девушку. Она немо и страшно глядела, отползая. Ее белая нагая грудь вся была в полосах темной чужой крови. Торир склонился к ней, и она, узнав его, протянула руки, как дитя. Он обнял ее, прижал к себе, всхлипывающую, дрожащую.

— Все, моя дивная. Все. Я с тобой.

Он не замечал, что говорит на языке своей родины, непонятном ей. Но от звука чужой речи Карина словно очнулась. Какое-то время она еще обнимала его за плечи, но в следующее мгновение резко оттолкнула. Поднялась, отстраняя его все еще протянутые руки. Лицо ее стало суровым. И прекрасным. Никогда еще она не казалась варягу такой красавицей — растрепанная, с еще не высохшими слезами на щеках, с неожиданно горящим взглядом.

— Гад! — вдруг сказала девушка. — Все из-за тебя, змей. Быть тебе с Чернобогом за это.

И вдруг с размаху отпустила ему пощечину. На них от дверей странно глядел Жихарь.

— Что происходит?

В это время на пороге возник Боян, окинул всех взглядом.

— Опосля разберетесь. Теперь же уходим.

Они вышли, прячась в тени заборов. Впереди спокойный и мрачный Торир. За ним Боян с плачущей Олисьей, следом кутающаяся в наспех наброшенную пенулу Карина и Жихарь. Кузнец ослабел от потери крови, девушка поддерживала его.

Торир выглянул за угол. На перекрестке под деревом лежало несколько тел, вниз уводила пустынная темная улица. Было почти тихо, зато теперь отчетливее слышался шум со стороны детинца. Похоже, Рогдаю все же удалось собрать свое дикое воинство, и теперь он намеревался взять приступом последнее укрепление на Горе. Но там не было Аскольда, а значит, Ториру нет дела, как все сложится. Мельком подумал, что у Рогдая может что-то и выйти, если не придет с подмогой князь. Но Аскольд стоял на подступах к Киеву, и неизвестно, что он решит: оставить ли хазар и поспешить на помощь Горе или продолжить удерживать их войско, надеясь, что на Горе отобьются, схоронясь за частоколами.

— Лучше всего сейчас тихо выбраться из города, — сказал Торир спутникам. Он старался не глядеть на Карину, спиной ощущая ее жгучий злой взгляд. — Сейчас пойдем к Лядским воротам. Уличи там прошли, успели уже поживиться, и сейчас их больше волнует детинец.

— Так через Лядские ворота прошли набежчики? — спросила сзади Карина. Голос ее был дрожащим от гнева. Девушка все поняла.

Они стали отступать; Откуда-то сбоку выбежал дружинник. Совсем молодой, хотя и впоясе гридня, но с пустыми ножнами на боку. Сперва он шарахнулся, но потом узнал своих.

— Подними оружие, хоробр, — сухо сказал емуТорир.

Молодой гридень подчинился, подобрал секиру из рук павшего улича, пошел рядом, скороговоркой поясняя, как стоял со своими людьми у Подольских ворот, как на них неожиданно напали. Напали из самого града, жестоко наскочили, ииз всего отряда заставы остался он один. И лишь потому, что успел прикинуться мертвым.

— И как они пробрались наГору, уличи проклятые, — почти хныкал гридень. — Со времен Кия такого не бывало, чтоб чужаки топтали мостовые уверхних капищ Горы.

— Не иначе кто впустил, — неожиданно подала голос Карина. — Изменник затесался в город. Своих не пожалел, клятый.

Торир быстро оглянулся. В душе шевельнулась привычная злость на нее. Однако Карина его сейчас не боялась. И была обозлена. Что ж, если она и дальше будет столь несдержанна… Но он уже понял, что не причинит ей вреда. Может, лишь немного. Как она того заслуживает.

В полутьме вряд ли кто заметил, какими взглядами они обменивались. Быстро перебирались от одной усадьбы к другой, стараясь держаться в тени заборов. Уже успуска сГоры впереди замаячил свет, и выглянувший из-за угла Торир увидел довольно большую группу киевлян с факелами вруках. Вооруженные чем попало, они спешили туда, откуда доносился рев битвы. Впереди бежал длиннобородый мужик в переднике кузнеца, размахивал мощным молотом. Это был мастер оружейного ряда Стоюн.