К стыду своему крылатое выражение насчет людей-гвоздей большую часть жизни я приписывал Маяковскому и лишь недавно, благодаря Интернету с удивлением обнаружил, что эти бессмертные строки написал какой-то неведомый мне Николай Семенович Тихонов. Век живи — век учись.
Все это я не к тому, чтобы повиниться в своих заблуждениях. Данная цитата пришла мне на ум, когда, сидя на жестком стуле перед начальственным столом Чигура Владимира Ивановича, я смотрел в его серо-стальные глаза и поневоле испытывал трепет перед этим человеком, как многие считают, способным ради дела пустить в расход родного отца.
Владимир Иванович с интересом и во всех подробностях расспрашивал меня о том, что произошло в антикварной лавке Куриноса Фасиза. Вообще-то, письменные отчеты мы со стажером уже успели составить, как положено в пяти экземплярах: один — моему непосредственному начальнику Альмансору Святославу Игоревичу, второй — начальнику собственной безопасности, третий — в архив. Для чего нужны еще два экземпляра, я не имел ни малейшего представления и как-то не особенно интересовался этим вопросом — принтеру по барабану, сколько копий распечатать, а мне лишнюю закорючку поставить также не в лом.
Поначалу, я думал, что письменного отчета будет достаточно, и нас с Квагшем оставят в покое, однако пророчество Бормана о том, что правая рука Хороса возжелает допросить скромных сотрудников «Линии», не было пустым звуком. Нас действительно вызвал Чигур, причем допрашивал по отдельности и самое интересное, рядом с Чигуром сидел Ларс Артеди, высокий рыжий швед, прикомандированный не так давно из Западно-Европейского филиала. Ларс не сводил с меня пронзительно-синих глаз, и что более всего меня нервировало, постоянно дергал себя за рыжую щегольскую бородку.
Насколько мне известно, этот с виду добродушный парень, любитель пива и русских красавиц, считается одним из самых сильных эмпатов на Земле. Вполне вероятно — телепатом. До сих пор я не был знаком с ним лично и по большому счету, не очень этого жаждал. Мне вполне хватает одного зеленокожего уникума, для которого мое душевное состояние — суть открытая книга. Благо Квагш мысли не умеет читать, иначе он здорово расстроился бы, ознакомившись с некоторыми моими невысказанными вслух соображениями относительно его персоналии. Вообще-то, ничего такого я в себе не держу, Латинга уважаю как верного товарища, но некоторые его замашки здорово раздражают и временами нервируют. Например, до сих пор не могу привыкнуть к тому, что его глаза, могут запросто вылезти из орбит и воспарить над головой, вращаясь в разные стороны на тонких длинных жгутиках, а еще к тому, с какой ловкостью его длинный липкий язык отлавливает самых быстрых и неуловимых насекомых.
Я, конечно, понимаю, случай неординарный — не каждый день рутинная, на первый взгляд, операция заканчивается таким количеством жмуриков. К тому же, убит иномирянин, хоть и гнилой насквозь, но все-таки. И еще, не всякий бандит разгуливает по Москве со спецоборудованием, изготовленным в иных мирах. Но мы-то со стажером тут причем? За каким хреном Чигур пригласил в качестве живого детектора лжи Ларса Артеди? Обычно ему вполне хватает собственной проницательности. Что-то подозревает или опять его хваленая интуиция мозгам покоя не дает? К тому же за Хороса остался — нужно начальственную прыть показать всему личному составу и, вообще, кто в доме хозяин. Ох уж мне эти бывшие большевики! Ладно, на то он и зам, чтобы бдеть в отсутствие начальства. А мы с божьей помощью как-нибудь прорвемся.
— Итак, Федор, все, что ты сейчас поведал, не противоречит твоему письменному докладу, просмотренной нами видеозаписи и рапорту начальника отдела Собственной безопасности, — Недовольно просипел простуженным голосом Чигур.
Складывалось впечатление, что он здорово нас с Квагшем в чем-то подозревает, но никак не может найти недостающие доказательства, чтобы подвергнуть какой-нибудь экзекуции. Садюга неисправимый. Ему бы только инакомыслие искоренять. А сам Вальжана проморгал у себя под носом. Француз-то наверняка в бега подался. Ищи теперь парня по всей бескрайней Ойкумене.
— А разве могло быть иначе? — Надеюсь, крайнюю степень обиды на лице мне удалось изобразить вполне правдоподобно.
Но регистратор, никак не отреагировав на мою реплику, продолжал:
— Однако есть у меня к тебе еще парочка вопросов. — Я напрягся, стараясь не пропустить ни одного его слова. — Во-первых, объясни-ка мне, друг разлюбезный, почему твой напарник раньше времени деактивировал записывающую аппаратуру? И, во-вторых, откуда у обыкновенных московских бандитов запрещенное к ввозу на Землю спецоборудование?
— Какое спецоборудование? — «Удивлению» моему не было предела. Скажу по секрету, этот момент я специально отрабатывал под чутким руководством Квагша — чтобы ни один детектор лжи, неважно живой или электронный, не смог меня уличить в неискренности. — Ничего не знаю. А насчет «мотыльков» у стажера поинтересуйтесь. Мне ничего внятного от него добиться не удалось, говорит, получил приказ от своих духов-хранителей, мол, нельзя, чтобы они продолжали летать. Дикий народ, сплошь табу и откровения свыше.
— Правда что ли не знает? — вопрос Чигура на этот раз был адресован эмпату.
— Он вполне искренен, Владимир Иванович, о существовании… — начал было Ларс, но не успел довести до логического завершения свою мысль. Чигур, легким взмахом руки не позволил раскрыть «великую тайну». Это насчет экранирующих амулетов и очков с поляризованными стеклами — тоже мне великая тайна.
— Хорошо, — взгляд серых глаз дознавателя, вопреки всякой логике, стал еще жестче, как будто он — офицер СМЕРШ, а я — тщательно законспирированный агент Абвера, засланный с целью покушения на жизнь товарища Сталина. — В таком случае, как ты объяснишь дорожно-транспортное происшествие, произошедшее нынешним утром?
Ну ваще! Я готов аплодировать ему руками и даже ногами. Чигур в своем репертуаре. Похоже, что-то учуял старый лис. Если бы он к тому же узнал, о покушении в метро, и то, что сегодня утром в мой дом приходил ликан, меня взяли бы в оборот и начали прессовать со всей серьезностью. О, если бы я только мог сослаться на Хороса, меня бы тут же отпустили и, вполне вероятно, даже с извинениями. Но по какой-то необъяснимой причине Главный Хранитель решил напустить тумана таинственности: меня обязал изображать чужого среди своих, а сам смылся в неизвестном направлении. Может быть, никакого Сердца Бога вообще не существует, и Федора Листопада в данный момент попросту тестируют на предмет личной преданности Их Величеству Хоросу, или еще для чего-нибудь.
— А я-то тут причем? — На этот раз недоумение в моем голосе было абсолютно неподдельным. — Разве мой москвич — между прочим, раритетная модель — пересек две сплошные и таранил КАМАЗ? Нам с Квагшем еще здорово повезло, что мне удавалось какое-то время удерживать «Ласточку» под контролем. Царствие ей Небесное! — Хотел осенить себя троеперстным православным знамением, но, наткнувшись на суровый взгляд бывшего бескомпромиссного сталиниста-ленинца, передумал.
— Не при чем, говоришь? — отчего-то укоризненно покачал головой Владимир Иванович и еще раз внимательно посмотрел мне в глаза, как будто старался прочитать в них что-то известное ему одному. Затем перевел взгляд на эмпата и, не получив от того никакого уличающего меня во лжи тайного знака, продолжил: — Ладно, Федор, пока свободен. — «Пока» он многозначительно выделил, мол, пока свободен, но не обольщайся, мое бдительное око внимательно следит за тобой. — Обвинения в превышении должностных полномочий и незаконном применении табельного оружия с тебя снимаются.
Распахивая дверь, я заметил краем глаза, как Чигур взял со стола свой знаменитый портсигар с олимпийской символикой, извлек оттуда энергетическую пилюлю и закинул в рот. Поначалу я считал, что это обычные леденцы и таким незамысловатым образом он избавляется от вредного пристрастия к табаку. Однако вскоре сам Владимир Иванович объяснил, что с помощью этих пилюль он до сих пор не только жив, но находится в прекрасной физической форме и на тот свет пока не собирается. Вообще-то, долгожителей у нас помимо Чигура вполне хватает и у каждого своя метода поддержания жизненного тонуса. Взять, к примеру, Альмансора. Сколько лет старикану вряд ли помнит он сам, но поговаривают, что в его гареме дюжина красоток, что называется, пальчики оближешь и, что самое удивительное, все они от него без ума. Впрочем, это всего лишь досужие сплетни, наших корпоративных зубоскалов, сам Святослав Игоревич на эту тему никогда не распространяется.