Самое главное, нужно понять, куда я попал, поскольку мое подвешенное состояние все больше и больше казалось мне ненормальным. Человек не может просто так висеть в воздухе, тело его должно опираться на какую-никакую опору.
Только так подумал и — бац! — ощутил спиной неровную твердую поверхность. Приподнялся, осмотрелся. Вокруг меня образовалась небольшая неправильной формы площадка покрытой дерниной земли. Воодушевленный произошедшими переменами, я перевел взгляд на неправильную ветвь и повелел материализоваться всем прочим недостающим деталям дерева, которому она принадлежит. И в тот же самый момент, к ветке прирос ствол, а из ствола прямо у меня на глазах вылезли другие ветви. Теперь окружавший ландшафт был представлен висящим в пустоте куском лужайки, одним деревом и, конечно же, единственной птицей. Дерево было обычным молодым дубком, сплошь усыпанным крупными желудями, и напоминающая коралл ветка не очень гармонировала с остальными его ветвями.
— Ух, ты! — громко изумился я. — Получается, я — сам Господь Бог?
Столь крамольная мысль как порция ледяной воды за шиворот отрезвила меня. Нет, я не Творец. Я — обычный человек, потому что родился, ходил в детский садик, потом в школу, затем учился в ВУЗе и так далее… В таком случае, откуда у меня появилась способность с такой поразительной легкостью оперировать материальными объектами?
Чтобы подтвердить или опровергнуть свой божественный статус, я от всей души возжелал, оказаться на лесной поляне в самый разгар грибного сезона. Удивительно, но мое требование тут же исполнилось. Пространство вокруг развернулось как скатанный в рулон ковер. В синем небе появилось теплое ласковое солнышко, поплыли причудливые облачка. Я оказался на поросшей луговым разнотравьем поляне в окружении молодого хвойного леса. Из лесной чащи доносились птичьи голоса, шелест и шорохи неведомых животных, вокруг звучал несмолкаемый концерт в исполнении кузнечиков, пчел, комаров и прочих насекомых. Воздух над поляной серебрился обилием парящих паутинок. Вокруг было видимо-невидимо порхающих бабочек и стрекоз самых разнообразных расцветок. Ноздри ощущали восхитительную смесь ароматов хвойного леса, цветов, прелой травы, грибов и чего-то еще столь же приятного. Что касается грибов, вокруг их было неисчислимое множество — сплошь боровики, коренастые, пузатые с темными шляпками. Такого обилия я в жизни не видел.
Быстро вскочил на ноги, подошел к стайке гордо выпячивающихся из травы красавцев и с трудом вывернул одного из них из земли. Надломил шляпку, понюхал. Обычный белый гриб, без единой червоточины. Даже откусил немного. Не очень вкусно, но если кушать захочется, вполне сойдет и в сыром виде.
Затем окинул заботливым взглядом свои владения и уже более настойчиво возжелал общения с подобными себе. В этот момент до моих ушей долетел характерный гул автотрассы, затем собачий лай и визгливый звук циркулярной пилы.
«Пожалуй, мне следует отправиться в том направлении, — решил я. — Может быть, кто-нибудь подскажет, где я, что здесь делаю и, наконец, кто я такой и откуда появился в этом весьма странном месте?»
Ориентируясь на означенные звуки, ломанулся, не разбирая дороги, напрямки через еловые посадки, помахав на прощание кукушке, продолжавшей разглядывать меня одним глазом со своего странного насеста.
Идти было легко, поскольку ориентация лесопосадок совпадала с направлением моего движения. Я бесшумно ступал по мягкому мшистому ковру и не уставал дивиться безалаберности местных жителей, оставивших без внимания распростершееся под моими ногами богатство. Коренастые боровики, красноголовые подосиновики, золотистые рыжики, черные, белые и обычные грузди — вот далеко не полный перечень грибного разнообразия. Приходи, набирай и тащи домой на заготовку или вези на рынок, этакое чудо с руками оторвут.
Вообще-то мне казалось, что звук автомагистрали доносится с довольно близкого расстояния, но, пройдя около получаса, я так и не приблизился ни к автомобильному шуму, ни к лаю собак, ни к визгу работающей циркулярки. Более того, несмотря на то, что я был абсолютно уверен в том, что не сбился ни на йоту с выбранного пути, они начали притухать и, в конце концов, окончательно растворились в птичьем гомоне, треске сучьев и прочих лесных звуках.
«Эге, так не годится», — сказал сам себе и очень сильно пожелал выйти, наконец, из надоевшего леса и от надоевших грибов. Но не тут-то было. Помимо моей воли окружающий пейзаж начал кардинально меняться. Стройные стволы деревьев начали искривляться самым невообразимым образом, а грибы, вопреки закону всемирного тяготения, стали поочередно, а то и целыми партиями отрываться от земли и взмывать вверх, будто наполненные гелием воздушные шарики, оглашая лес громкими хлопками, каковое издает пробка, вылетевшая из бутылки шампанского вина.
Такое положение вещей меня не устраивало, поэтому я вновь захотел вернуть все на свои места и даже озвучил свое пожелание в повелительной форме:
— Эй, грибы, а ну стоять, деревья, также прекратите кривляться! Хочу к людям! Немедленно!
Даже ножкой притопнул, демонстрируя всю свою сердитость. Но не подействовало. Точнее подействовало, только совершенно непредсказуемым образом. Взмывшие в воздух грибы, в мгновение ока трансформировались в разноцветные пушистые шары и устроили вокруг меня хоровод с песнями и плясками. Мультяшными голосами овечки Долли и еще каких-то неведомых мне персонажей они дружно исполнили а капелла финскую польку. Зажигательный мотив и меня не оставил равнодушным, подчиняясь общему веселью, я также пустился в пляс. Удивительно, но при этом меня ничуть не смущала вопиющая несуразность ситуации. Только представьте, взрослый мужчина задорно отплясывает в компании неведомых существ посреди футуристического пейзажа. Я даже позабыл о цели своего путешествия — при таком-то веселье немудрено.
Неожиданно двое мохнатых шаров чего-то не поделили и сошлись друг с другом в кровавой схватке. Я ничуть не преувеличиваю, несмотря на всю свою неправдоподобность, зрелище получилось жутким. Первым делом оба поединщика вырастили себе острые зубы. Этими зубищами они принялись остервенело рвать друг друга. Вскоре каждый из них покрылся чешуйчатой шкурой, отрастил когтистые лапы и хвост. Теперь это были не мягкие и пушистые шары, а злобные твари, внешним видом похожие на крокодилов. Пока чудища рвали друг друга зубами и когтями, охаживали мощными хлесткими хвостами, остальная братия продолжала напевать разухабистый мотив финской польки.
Вскоре выяснилось, что столь бесшабашное веселье не всем пришлось по душе в этом странном месте. Откровенно говоря, мне происходящее в данный момент не казалось чем-то ирреальным. Нет, разумом я как бы понимал, что ситуация по меньшей мене странная, и в то же время был, как говорится, полностью в своей тарелке. Одно из неподалеку расположенных деревьев резко хлестнуло ветвями и, как минимум с полдюжины пушистых комочков были нанизаны на их острые концы. Но самое интересное случилось немного погодя. Ствол дерева распух до размеров пятидесяти ведерной бочки, в этом месте раскрылась огромная зубастая пасть, наподобие дупла. Пойманные пушистики дико заверещали, попытались соскочить с проткнувших их веток, но дерево оказалось намного проворнее. Сноровисто покидав всех до одного пузырей в пасть, оно тщательно прожевало свою добычу, затем смачно рыгнуло, сладострастно почмокало и в конечном итоге, покосившись на меня непонятно откуда взявшимся хитрым азиатским глазом, выдало:
— Яхши! Вкусний пупырь. Еще хочу.
Потеря товарищей ничуть не смутила веселящуюся мохнатую братию. Они по-прежнему продолжали водить веселые хороводы, громко распевая при этом во всю силу своих прямо-таки луженых глоток.
«Интересно, откуда они знают язык суоми? — было первой здравой мыслью, пришедшей мне в голову с момента появления горластых исполнителей. — А может быть, та галиматья, которую они исполняют, и вовсе не имеет никакого отношения к финскому?» — Последний вопрос был риторическим, поскольку сам я не знал ни одного слова по-фински. Вообще-то знал — когда-то в далекой молодости ленинградские пацаны научили меня парочке финских ругательств, но они настолько нецензурные, что я даже не решаюсь их озвучить. Удивительно, но отчего-то всякая подобная ерунда врезается в память всерьез и надолго, а математическую формулу или какое определение зубришь, зубришь и никак не вызубришь. К примеру, крамольную поэму о печальной судьбе приснопамятного Луки я запомнил дословно после двух прослушиваний магнитофонной записи, не менее трагическую историю Прова Фомича также выучил влет, а вот положенные по курсу школьной программы письмо Татьяны Лариной к Онегину и отрывок из поэмы «Василий Теркин» так и не смог осилить, несмотря на то, что добросовестно прочитал эти произведения не меньше десятка раз.
