— Значит, Берта меня подставила и отдала вам на откуп, — ответила ему.

Он снова от меня отвернулся.

— Я не могу поверить в то, что я Берта. Так как я её сестра — и точка. Вопрос закрыт. Я Кэйт!

— Я понял, — тихо отозвался Алиас. — Только одного понять не могу. Как тебя убедить, что ты моя жена.

Я улыбнулась.

— Мы в одинаковом положении. Я тоже не знаю, как вам доказать, что я сестра вашей жены.

— Ты моя жена! — рявкнул манаукец, сжимая кулаки. — Понимаешь? Ты моя жена. Я люблю тебя. Но знаешь, всё сложнее сдержаться. И лучше будет нам с тобой найти доказательства поскорее.

Я сначала сидела, боясь даже дышать после вспышки его гнева, а потом расслабилась. Он же обещал, что бить не будет.

— Я готова хоть сейчас начать поиски.

— Дорогая, я не знаю, что ещё тебе предоставить в доказательство. Анализам ДНК ты не веришь, доктор всё разложил тебе по полочкам — не веришь. Не бывает таких совпадений! Ты моя жена. Я для себя уже всё доказал.

— Нужно поискать в её документах, может, она с подругами общалась в соцсетях по поводу вашей ссоры.

— Не было ничего. Я искал. Разговоры только о шмотках и вечеринках. Я детективов нанимал. Итогом была ты! — давил на меня фактами муж сестры.

Я вздохнула.

— Прости, но признавать себя сумасшедшей я не собираюсь. Я в здравом уме.

— Хорошо, что ты собираешься доказать мне? Что ты сестра моей жены? А дальше?

— Я хочу узнать, кто стёр все мои данные. И надо будет их восстановить, — объяснила ему очевидное.

— А что потом, дорогая? Собралась меня бросить? Меня и детей второй раз? В первый раз не смогла, решилась на вторую попытку?

Я возмущённо открыла рот и не нашлась что сказать. Получалось, что сестра меня подставила. По всем статьям. А муж у неё ревнивый.

— Чёрт! — вырвалось у меня. — Я, знаете ли, тоже ревнивая, и не побираюсь за сестрой! Я не хочу быть вам женой только…

— Ты моя жена, — твердил своё манаукец.

— Вы муж моей сестры! Это аморально! Я хочу своего собственного мужа! — чуть ли не со слезами крикнула и, не сдержавшись, разревелась. — Своего собственного. Чтобы меня любил, а не Берту. Вы же не меня видите, а её. А я Кэйт! Я что, недостойна быть самой собой? Я что, всегда должна оставаться в её тени?

— Кэйт, — тихо позвал Алиас, — Кэйт.

Я же скинула туфли и забралась в кресло с ногами. Было так себя жалко, и на душе горько. Словно я не взрослая женщина, а маленькая девочка.

— Почему всё повторяется? Я даже сбежала от неё, а она меня стёрла. Подставила, а сама сбежала.

— Кэйт, я люблю тебя, — произнёс Алиас, присев передо мной на корточки и заглядывая в лицо. Правда, я уткнулась лбом в колени, чтобы не видеть его.

— Нет, не меня, а сестру. И вам нужна Берта. Я же совершенно не такая.

— Кэйт, успокойся, — приказал манаукец, а я рассмеялась.

Он так своих детей успокаивал, решил, что на меня тоже подействует? Размазывая пальцами слёзы по щекам, с улыбкой взглянула на растерянного альбиноса. Он не знал, как остановить мою истерику.

— Так всё же вы поверили, что я Кэйт? — тихо уточнила. — Или вы знали, что я Кэйт?

— Дорогая, я могу называть тебя, как ты хочешь. Но я никогда не соглашусь с твоим желанием меня бросить. Я не отступлюсь. Ты моя.

— Выпить есть? — с горя спросила, понимая, что если не выпью, то новая истерика не заставит себя долго ждать. — Только не нонарское.

Алиас сомневался недолго, затем встал и ушёл к столу, позвонил в колокольчик. Пришёл слуга и Тамино потребовал принести унжирского светлого шампанского.

Я мысленно присвистнула. Это же дорого и изысканно! Чёрт! Ну почему он не меня любит, а сестру? Почему сказка не может случиться со мной? Только кошмар.

Итогом моего расстройства стало два бокала восхитительного нектара фей, не иначе. Зато реветь расхотелось, и лёгкость появилась.

— Кинула она нас с тобой, — качая головой, взглянула на Алиаса, который сидел в соседнем кресле и составлял мне компанию по распитию вина. — Тебя не жалко, а детей очень. Сучка, — выругалась.

— Дорогая, следи за манерами. Иначе я возьмусь за твоё воспитание.

Я расплылась в улыбке, в мыслях лежа на столе.

— А у тебя больное воображение. Я читала, что от этого лечиться надо, не пробовал? Хотя я тебя понимаю, у тебя жизнь не сахар. Доверять никому нельзя. Постоянно на взводе, вот и проявляются на… Накладки… Нет… Не накладки… А эти, как их там… Ой, что-то язык не слушается. Наклонности! Да, вот. Наклонности садиста в тебе проявляются.

Алиас протянул руку, я с улыбкой дала свою. Он, глядя мне в глаза, медленно взял в рот мой большой палец и облизал, затем стал сосать. У меня чуть бокал не выскользнул. Внизу живота произошёл взрыв. Кровь забурлила, приливая к щекам. Я попыталась отобрать руку, но манаукец решил продолжить издеваться. Поцеловал между большим пальцем и средним с тыльной стороны кисти, затем лизнул. И так постепенно он обсосал все пальцы и по одному, и по два сразу. Я же стонала, моля перестать.

— Зачем вы это делаете? — перешла на «вы», так как поняла, что мне с ним не тягаться. Не тот уровень. Да и хмель прошёл. Осталось лишь желание. Я горела от него, я хотела, чтобы Алиас не останавливался. Это было необычно и волнительно.

— Я хочу тебя, — томно шепнул Тамино. — Но ты не хочешь. Упираешься, что не жена. Если возьму сейчас, возненавидишь, — словно рассуждал вслух, а не со мной разговаривал, продолжал он. — Но как же я хочу тебя, дорогая. Любимая, я… — он замолчал, прижимая мою ладонь к своим губам. Язык щекотно прошёлся по коже, а затем губы запечатлели поцелуй. — Моя жестокая жёнушка.

— Это вы жестокий. Даже не представляете насколько! — в сердцах выкрикнула я, и отобрала свою руку. — Сколько можно меня выставлять дурой? Я Кэйт, и я не буду исполнять роль Берты. И я не стану вашей любовницей, пока она где-то прохлаждается!

— Всё, с меня хватит! — вскочил с кресла Алиас, отобрал бокал и поставил на столик, затем стал ходить передо мной, заложив руки за спину.

Голый торс красиво мелькал перед моим лицом, а я следила за ним, грустно вздыхая. От чего я отказывалась! Пусть на лицо не эталон красоты, но от манаукца исходила такая мужская сила, что моя женская натура скулила, предлагая сдаться. Сделать подлость сестре. Раз бросила его, подкинув мне, то можно не стесняться. Завоевать её мужа, стереть все его воспоминания об их супружеской жизни. Стать женой, во сто крат лучше. А если объявится — сказать, что место занято.

— Любимая, я сейчас очень расстроен и не могу с тобой спокойно разговаривать.

— У меня есть предложение, — выпалила я.

Алиас замер, сложив руки на груди.

— Хотя нет, не смогу, — открестилась от идеи захапать Тамино себе, когда поняла, что даже озвучить не смогу. Нет, это как-то совсем не по-человечески.

— Уверена? — переспросил Алиас.

Я закивала головой и стала надевать туфли.

— Я к детям, — решила сбежать, так как мне тоже нужно было подумать.

Но Алиас поймал за руку и, развернув меня к себе лицом, поцеловал. Я возмущалась, чуть прикусила ему губу. Эффект был обратный, меня сжали в объятиях ещё сильнее, а возбуждённым пахом прижались к бедру. Меня в жар бросило от желания. Застонала от жалости, что нельзя сказать ему «да», а так хотелось узнать, на что ещё способен этот альбинос.

Оттолкнула его от себя, а точнее, меня послушались и выпустили из объятий, и сбежала. Правда, не в ту дверь. Но Алиас подсказал, где выход. В голове мысли путались. Первое, что решила, — поговорить с Эллой, только со своей страницы.

Но для начала зашла к Эльзе. Она, увидев меня, вскочила со стула, бросив куклу и няню, с которой они играли. Генри тоже встал, но ни шага ко мне не сделал. Поэтому мы стали играть с Эльзой. Через полчаса я уже узнала, что шию Гонер зовут Наята. Она была подопечной какого-то ши Ханора. Здесь подрабатывала по его просьбе. Ши Ханор и ши Тамино были знакомыми. Но не друзьями.

Наята поведала мне, что я очень изменилась, а я призналась, что я сестра Берты и зовут меня Кэйт. Также объяснила Эльзе и Генри, что я их родная тётя. Через час я узнала, что Берта как была стервой, так ею и осталась, а ещё лицемеркой. Перед Алиасом она была прилежной женой, чуть капризной, в пределах нормы, но стоило мужу выйти за дверь, как она превращалась в мегеру. Дети были ей в тягость. Порой даже била их, когда те плакали, не умолкая. Няня заменяла им и мать, и бабушку. Отец даже не догадывался о том, что творила Берта.