В тот же вечер, когда они обе сидели в гостиной и Нелли приготовлялась читать вслух Анне Матвеевне какую-то книгу, та остановила ее.

— Подожди, моя милая, — сказала она, — мы успеем начитаться; мне хотелось прежде поговорить с тобой об одной вещи, которая целый день тревожит меня. Скажи пожалуйста, с какой стати заговорила ты сегодня с Владимиром Федоровичем о зарабатывании себе хлеба? Что это значит?

— Ничего особенного, maman, только иногда мне приходит в голову, что я уж не маленькая, что мне стыдно жить вашими благодеяниями, что пора мне трудиться для самой себя.

— Ты меня не любишь, Леночка, тебе нехорошо жить у меня?

— Ax, maman, как можете вы говорить такие вещи; я не знаю, чем мне выразить вам свою благодарность, я никогда не в состоянии буду заплатить вам за все, что вы для меня сделали!

— А если я потребую у тебя платы и найду, что она достаточна?

— Maman! Вы знаете, что я всегда готова исполнять все ваши желания.

— Ну, хорошо, в таком случае я желаю, чтобы ты никогда не думала ни о каких заработках, чтобы ты жила всегда со мной и предоставила бы мне заботиться о тебе. Обещаешь ты мне это?

— Но, maman…

— Помни, Леночка, ты сама сказала, что желаешь отплатить мне за то, что я для тебя сделала, я буду считать это платой, слышишь ли, ну, что же, согласна?

Леночка опустила головку, на душе ее было тяжело, слезы готовы были брызнуть из глаз. Анна Матвеевна настоятельно ждала от нее ответа. Наконец, после нескольких минут молчания она не без грусти произнесла:

— Извольте, maman, если вы этого хотите, я согласна.

Чтобы выразить ей свое удовольствие за это согласие, Анна Матвеевна достала из шкатулки богатый браслет, усеянный драгоценными каменьями, и, надевая его на руку девушки, сказала:

— Носи его всегда, моя милая, в память той радости, какую ты доставила мне в эту минуту.

Нелли поблагодарила свою благодетельницу за ее новый подарок, но в душе не радовалась ему. Обещание, которое взяла с нее Анна Матвеевна, тревожило и печалило ее. Она чувствовала, что теперь связана на всю жизнь, что должна поневоле принимать благодеяния и платить за них своей свободой, что ей никогда нельзя будет устроить свою судьбу так, как ей того хотелось. Чем старше она становилась, тем более сознавала, как это неприятно. Сначала ей стоило мало труда исполнять все желания своей благодетельницы, тем более что Анна Матвеевна по большей части требовала от нее таких вещей, которые ей самой приносили впоследствии пользу. Занимаясь по ее желанию музыкой, Нелли, если и не сделалась музыкантшей, то выучилась препорядочно играть на фортепьяно; выезжая с нею в гости, она научилась прилично держать себя в обществе, научилась прислушиваться к разговорам людей более умных, чем она, и извлекать из этого пользу; читая книги по ее выбору, она привыкла к серьезному чтению, привыкла видеть в книге не пустую забаву, а полезное занятие; боясь чем-нибудь огорчить свою maman, она привыкла сдерживать себя и без труда делать разные уступки в мелочах, что так необходимо во всякой семейной жизни.

Теперь было не то. Нелли чувствовала, что иногда ей было бы лучше не во всем исполнять волю своей благодетельницы. Она полюбила серьезные занятия, ей хотелось посвящать больше времени книгам, а Анна Матвеевна желала непременно вывозить ее в гости, и Нелли приходилось терять целые вечера в скучных и пустых разговорах с людьми, которые не нравились ей и общество которых не могло быть ей полезно. Нелли помнила, в какой бедности она родилась, какие лишения переносила в магазине, и потому с сочувствием относилась ко всем нуждающимся людям; ей стыдно было носить дорогие платья и разные золотые вещи; она охотно стала бы одеваться совсем просто и отдавать все, что тратилось на ее наряд, бедным, но Анна Матвеевна непременно хотела, чтобы она была одета не хуже самых богатых девушек из их знакомых, и тратила на ее туалет множество денег. Нелли слыхала и читала о многих женщинах, которые умели приносить пользу другим, учили детей, писали книги, делались докторами; она чувствовала, что и сама она способна на это. Она была здорова, получила хорошее образование; все говорили, что она от природы умна, и она сама чувствовала, что не глупа; отчего же не могла она делать как другие, отчего же и ей было не жить с пользою для других? Анна Матвеевна находила, что все это лишнее, что она еще молода, что ей надо веселиться и ни о чем больше не заботиться.

Нелли могла скрывать свои заботы, чтобы не печалить maman, но совсем ни о чем не заботиться она не могла. Ей очень хотелось иметь около себя какого-нибудь человека, которому бы она могла вполне довериться, который бы понял ее и посоветовал ей, как поступить. Она перебирала в уме всех своих знакомых, но между ними не было никого, с кем бы она была особенно дружна. Она вспомнила о Софье Ивановне. Впрочем, она никогда не забывала ее. Много раз просила она у Анны Матвеевны позволения навестить свою прежнюю учительницу, но Анна Матвеевна всегда отвечала ей отказом. Она находила, что у Нелли достаточно новых знакомых и что ей нечего думать о старых, знавших ее в бедности. Нельзя очень строго осуждать за это Анну Матвеевну. Нелли была еще очень молода, дурное общество могло испортить ее, а Анна Матвеевна не знала — хороши ли те люди, с которыми Нелли была знакома до переезда в ее дом. Нелли тогда сама еще была совершенный ребенок, и на мнение ее нельзя было положиться. Один раз, гуляя, Нелли встретила на улице старую служанку Софьи Ивановны. Она сейчас же подошла к ней, заговорила с ней и узнала от нее, что отец ее бывших хозяев умер, сестра Софьи Ивановны вышла замуж, а сама Софья Ивановна живет не в Петербурге, а в одном губернском городке, где она учит детей. Нелли хотела расспросить еще о многом, но Анна Матвеевна отозвала ее и не дала ей больше разговаривать со старухой. Нелли была довольна хоть тем, что узнала адрес Софьи Ивановны. Она решилась воспользоваться им и написать письмо к своей старой приятельнице, которая прежде была так добра к ней и, вероятно, еще не забыла ее или, по крайней мере, без труда вспомнит о ней.

Целую ночь провела Нелли за этим письмом. Она подробно описывала свою жизнь, с тех пор как рассталась с Софьей Ивановной, откровенно высказывала ей все свои чувства и мысли и просила у нее совета, как поступить. Отправив письмо, она стала с лихорадочным нетерпением ждать ответа. Она двадцать раз высчитывала и пересчитывала, сколько времени нужно письму, чтобы дойти до города, где жила Софья Ивановна; чрез сколько времени та может собраться написать ответ, и во сколько времени ответ этот дойдет до нее. Она даже несколько похудела и побледнела от ожидания. Наконец через десять дней ей подали письмо. Анны Матвеевны не было в эту минуту дома, и она могла без помехи прочесть его. Письмо было не длинно; но тем не менее оно сильно взволновало Нелли. Вот его содержание: